Горбун, Или Маленький Парижанин
Шрифт:
— Если у вас нет ясных и внятных доводов для сомнений… — начал он.
— Доводов! — прервала его принцесса. — Мое сердце молчит, глаза сухи, руки не раскрываются в объятии — разве это не доводы?
— Милостивая государыня, если иных доводов, кроме этих, у вас нету, то, честно признаюсь, я не смогу бороться с единодушным, как мне кажется, мнением совета.
Аврора де Келюс обвела угрюмым взором собравшихся.
— Как видите, я не ошибся, — зашептал на ухо герцогу де Мортемару кардинал, — она все-таки немножко сумасшедшая.
— Господа! —
— Успокойтесь, ваша светлость, — отвечал президент де Ламуаньон. — Все, кто находится в этой зале, вас почитают и любят, и прежде всего светлейший принц, давший вам свое имя.
Принцесса поникла головой. Президент де Ламуаньон продолжал с некоторой суровостью в голосе:
— Действуйте, как вам подсказывает совесть, и ничего не бойтесь. Этот совет созван не для того, чтобы карать. Ошибка — не преступление, а всего лишь беда. Если вы ошибетесь, ваши родственники и друзья проявят к вам сочувствие.
— Да, я очень часто ошибалась, — промолвила принцесса, не поднимая головы. — Но если в этой зале нет никого, кто взялся бы меня защитить, я буду сама защищать себя. У моей дочери должно быть доказательство законности ее рождения.
— Какое доказательство? — осведомился президент де Ламуаньон.
— Доказательство, подписанное самим господином де Гонзаго, страница, вырванная из приходской книги келюсской церкви. Вырванная моею собственной рукой, господа! — подняв голову, добавила она.
«Вот это-то я и хотел узнать, — подумал Гонзаго.
— Сударыня, у вашей дочери будет это доказательство, — громко произнес он.
— А, так, значит, его у нее нет? — воскликнула Аврора де Келюс.
После этого восклицания по залу прошел ропот.
— Уведите меня отсюда! Уведите меня! — заливаясь слезами, всхлипывала донья Крус.
Но что-то, видно, пробудилось в сердце принцессы, когда она услышала отчаянный голос бедной девушки.
— Господи! — воскликнула она, воздев руки к небу. — Господи, просвети меня! Господи, ведь нету страшнее несчастья и ужаснее преступления, чем оттолкнуть свое дитя! Господи, я взываю к тебе из бездны своей, ответь же мне!
Внезапно все увидели, как она вздрогнула и лицо ее просветлело.
Она взывала к Богу. И на ее воззвание ответил таинственный голос, которого не слышал никто и который, как показалось ей, исходил с неба. Этот голос произнес за портьерой два слова — девиз Невера:
— Я здесь!
Принцесса, чтобы не упасть, схватилась за руку кардинала. Обернуться она не осмелилась.
Но может, этот голос действительно прозвучал с неба? Гонзаго не понравилась эта внезапная перемена в настроении принцессы. Он решил нанести последний удар.
— Сударыня! — вскричал он. — Вы воззвали к творцу всего сущего, и Бог вам ответил, я это вижу, я это чувствую. Ваш ангел-хранитель борется у вас в душе с внушениями зла. Сударыня, не отвергайте счастье после долгих лет страданий, которые
Принцесса взглянула на донью Крус. А Гонзаго с воодушевлением продолжал:
— А теперь, когда вы посмотрели на нее, я именем Бога живого спрашиваю вас: разве это не ваша дочь?
Принцесса ответила не тотчас. Она невольно полуобернулась к портьере. Голос, слышимый только ей одной, поскольку никто не подозревал, что с нею кто-то говорит, произнес одно-единственное слово:
— Нет!
— Нет! — уверенно повторила принцесса.
Твердым взглядом она обвела залу. Она больше не чувствовала страха. Кем бы ни был таинственный советчик, скрывающийся за портьерой, она верила ему, потому что он сражался с Гонзаго. А кроме того, он исполнил предсказание, появившееся в ее молитвеннике. Он произнес: «Я здесь». Он явился с девизом де Невера.
В зале же раздавались негодующие возгласы.
Возмущение Ориоля и компании не знало границ.
— Это уже слишком! — бросил Гонзаго, жестом утихомиривая чересчур шумно негодующую священную когорту. — Человеческое терпение имеет границы. Я вынужден в последний раз обратиться к ее светлости принцессе и сказать ей: «Чтобы отвергать очевидную истину, нужны основательные доводы, весомые и неопровержимые».
Увы! — вздохнул добряк-кардинал. — Это мои собственные слова. Но когда у женщины в голове что-то сдвигается…
— Сударыня, у вас есть такие доводы? — спросил Гонзаго.
— Да, — подсказал таинственный голос.
— Да — в тот же миг ответила принцесса.
Гонзаго смертельно побледнел, губы у него задрожали. Он чувствовал, что здесь, внутри совета, созванного ради него, существует некое неощутимое враждебное влияние. Он чувствовал, но тщетно пытался найти, откуда оно исходит.
За эти несколько минут вдова Невера разительно переменилась. Мрамор стал плотью. Изваяние ожило. Отчего произошло это чудо? Перемена случилась в тот момент, когда растерявшаяся принцесса в отчаянии воззвала к Богу. Но Гонзаго в Бога не верил.
Он вытер пот, выступивший на лбу.
— Значит, сударыня, вы имеете известия о своей дочери? — осведомился он, стараясь не выдать беспокойства.
Принцесса молчала.
— На свете полно обманщиков, — продолжал Гонзаго. — Состояние де Невера — завидная добыча. Вам представляли какую-нибудь девушку?
В ответ молчание.
— Вам сказали, — не унимался Гонзаго: — «Вот ваша настоящая дочь. Ее спасли и защищали». Вам говорили такое?
Даже самые хитрые дипломаты позволяют себе увлечься и зайти дальше, чем следует. Президент де Ламуаньон и его глубокомысленные заседатели с изумлением взирали на Гонзаго.