Гори во мне
Шрифт:
— Ну удиви нас, сладкая, — сквозь смех прохрипел Дзир.
— Хорошо, — недобрая улыбка мелькнула на ангельском лице, и в следующую секунду произошло страшное.
Кит нагнулся к земле в каком-то невероятно быстром порыве, а в следующее мгновение в глаза Дзиру полетел песок. А потом и сам Конуг накинулся, валя его, завопившего, с ног. В поднятой руке мелькнул камень, который опустился прямо на нос. Кровь брызнула так, что обдала фонтаном их обоих. Кит отскочил от своей жертвы и обернулся к трем застывшим приятелям катающегося по земле Дзира.
В одной руке он держал окровавленный камень, в другой тонкий перочинный нож. Я даже не поняла, когда и откуда он его выхватил. Его напряженная поза, бешено сверкающие глаза, запачканное кровью лицо, кривая улыбка. Это было жутко.
— Ну что, кто следующий на свидание с девчонкой? — голос дрожал, выдавая его волнение.
— Долбаный псих! Все вы, северяне, просто психи. Зверье! Что ты наделал? — Один из парней подскочил к Дзиру, помогая ему подняться.
— Правильно, — проговорил Кит, расслабляясь. Больше они к нему лезть не будут, — И почаще себе это повторяйте, чтобы не забыть.
Кит, пятясь, рассеянно наблюдал, как удаляются дарханы. Мысли лихорадочно метались в голове. Ворон. Он опоздал. Влетит от профессора. А эти сейчас в лазарет пойдут. Расскажут. И от декана тоже влетит. А значит, и отца вызовут. Потом еще влетит от него. И не только ему, Арну тоже достанется. Арну всегда за братьев достается. Он старший, он должен следить за ними. Значит потом еще и от злого Арна влетит, после того, как его отец выпорет. И Жаба такой шанс точно не упустит. Добавит и от себя.
Лучше бы он проспал. Великий ворон, как он ненавидел Академию. Дома его ругали…никогда. Дома море, охота, лес, свобода. И он все делал правильно. Как нужно. Не то, что здесь.
Обреченно вздохнув, Кит побрел обратно в свой корпус. Вся рубашка была в крови этого южного идиота. На лекции так не явишься. Тихо прокрался по коридору, боясь наткнуться на Жабу. Шмыгнул в свою комнату. Выбросил в мусорку испорченную одежду. Подошел к умывальнику и задумчиво уставился на свое отражение. Медленно провел рукой по растрепанным кудрям. Южане правы, так не пойдет. Достал из сапога перочинный ножик, сполоснул его и начал срезать волосы под корень, до крови царапая кожу. Благо, только вчера заточил лезвие как бритву.
Больше никто не назовет его девчонкой.
И снова удушающий мрак окутывает меня. Сердце бешено стучит в груди. Я боюсь смотреть дальше и еще больше боюсь проснуться. Как- будто я лезу в корзину с его грязным бельем, переворошив ее всю. И мне до дрожи любопытно и до боли совестно. Я не уверена, что Кит рассказал бы мне когда-нибудь тот же случай в Академии. И почему-то я точно знаю, что он не предполагал такого эффекта от обряда. Он бы не захотел.
Но поздно.
Вязкая темнота рассеивается. Мерные звуки барабанов и топот сотни ног оглушают меня. Я в огромном зале, до отказа заполненном людьми: поющими, стучащими, раскачивающимися. Повсюду развешаны чадящие лампады и еловые ветки, так любимые северянами. Рядом со мной помост, а на нем в ряд выстроились мальчишки, голые по пояс, и ждущие начала церемонии. Глаза их лихорадочно горят, грудные клетки нервно поднимаются, кулаки сжаты. Все как один.
Я знаю, что Кит тоже там, среди них. Я чувствую, как скручивает его внутренности до тошноты от волнения. Как он кусает губы, не в силах просто стоять на месте, не шевелясь. Сегодня он станет мужчиной. Настоящим вороном, не каким-то птенцом. И сердце выпрыгивает из груди, застревая в горле, от нетерпения. Дурманящий дым окуривает разум и мешает ровно стоять. Сколько можно. Скорей бы.
Я смотрела на него, прячась в толпе. Котенок так изменился с последнего видения. Еще не мужчина, но уже не ребенок. Сколько ему? Тринадцать, четырнадцать? Где-то так. Детская нежная миловидность ушла, оставив одни углы. Казалось, он весь теперь состоял из них. Чуть несуразный, как все слишком быстро растущие подростки. Долговязый, худющий, с несоразмерно широкими плечами по сравнению с узким поджарым животом. Будто все тело болтается на вешалке. Острые скулы, впалые щеки, резкий подбородок. Откуда-то появился кадык. Волосы, сейчас короткие, выбритые по бокам почти до самой макушки, потемнели и даже на вид стали жестче. Прямые брови вразлет оттеняли все такие же пушистые ресницы, делая их менее заметными. Это уже был мой Кит, еще, правда, не долепленный, словно эскиз на взрослого мужчину.
Мой Кит. Я вдруг поймала себя на мысли, что думаю уже только так. Что радуюсь и дрожу от предвкушения сейчас вместе с ним. И трепет разливается по телу. Я чувствую, как важен сегодняшний день для него. Один из самых важных в жизни.
На помост поднимается жрец в белых праздничных одеждах, а за ним мужчины, главы Родов. Зал взрывается ревом, и пение, пронзительное и величественное, плывет над головами, делаясь громче. Мужчины становятся позади мальчишек, каждый подле своего. Их лица напряжены и полны торжественности. Они одновременно кладут руки на плечи парням, и те покорно становятся на колени перед толпой. Зрители замирают в ожидании, и воцаряется пронзительная тишина. Лишь гулкое эхо еще проносится по залу, отражая обрывки песни от каменных стен.
Жрец степенно выступает вперед и устремляет взгляд на коленопреклоненных мальчишек.
— Сегодня мы празднуем день Первого Ветра! — его руки взмывают к потолку, и зал охает, выделяя этот жест.
— День, полный надежд и радости. День начала новых походов, день благоденствия и процветания. День обновления круга жизни.
По толпе проносится дружный радостный возглас.
— Каждый год Великий Ворон собирает свой скорбный урожай, унося наших сородичей на черных крыльях в небесные чертоги, но взамен дарит нам новую кровь. И наши дети, напитанные Родом и Севером, будут лучше нас, сильнее нас, и да прославят нас в веках!
И тут толпа заревела, не сдерживаясь. Сапоги застучали об пол. Я затаила дыхание. Сейчас начнется. Адреналин забурлил в крови, и я не понимала уже, мои это ощущения или Кита. Такой шум кругом, что себя не слышно.
— И..ВОТ..НАШИ…НОВЫЕ…СЫНЫ, — жрец умудрялся перекричать толпу, и громоподобный голос его отдавался дрожью в грудной клетке.
Я видела, как расширились зрачки Кита, рот приоткрылся в волнении.
— Отдадите ли свою жизнь Северу?
— ДАА! — их звонкие голоса прорывали толпу.