Горькие ягодки
Шрифт:
«Девушка, Вам плохо?» – кто-то трогает меня за руку. Я открываю глаза. Рядом парень с девушкой. «Может быть, мы поможем Вам выйти на воздух?» – участливо спрашивает девушка. Я улыбаюсь им, отрицательно качая головой. Но на метро мне и правда дальше ехать не стоит. Не хочу увидеть ещё один плакат с малышом. С нерождённым малышом…
глава 12
Марианна
Общага встречает меня привычным неуютом казённого временного жилья. Уже довольно поздно. Я долго бродила по
Мне не хочется возвращаться в общагу, где первый же встречный начнёт расспрашивать меня, что со мной было. Все ведь в курсе, что меня забрала скорая прямо с занятий. Придётся что-то врать, чтобы отстали. И какое людям дело до чужих проблем…
Мне везёт, я благополучно дохожу до своего этажа, не встретив знакомых. Зато в конце нашего коридора, около окна, я вижу сразу двоих. Им, правда, не до меня. Это Андрей со Светкой. Он стоит, прислонившись к подоконнику, его руки лениво блуждают по Светкиной заднице. Светка обхватила его за шею и покрывает быстрыми поцелуями его лицо.
Наш блок рядом с окном. И я не могу не подойти к собственной двери. Мои руки дрожат, пока я ищу ключ в рюкзаке. И потом тоже, когда пытаюсь попасть в замочную скважину.
– Подожди здесь, я на минуту, – слышу голос Андрея. Мне уже удалось открыть дверь, но я не успеваю захлопнуть её за собой.
– Привет, Маруся, – Андрей заходит в наш крохотный коридорчик вслед за мной.
Я молча открываю дверь своей комнаты.
– Зайти можно, Марусь?
Меня бесит его обращение ко мне «Маруся», меня бесит Светка, которая ждёт его в коридоре, меня бесят её белокурые блестящие локоны и бессовестные карие глаза. Но больше всего меня бесит сам Андрей. Его красивое лицо, на котором Светка оставила следы своей нежно-розовой с блеском помады, его льдинки глаз, которыми он смотрит на меня так безразлично, словно я шкаф. Или кровать.
Я молча кладу на пол рюкзак, снимаю куртку, аккуратно вешаю её на плечики. Прячу за спиной предательски дрожащие руки.
– Это была ты, Марусь, – вдруг говорит он.
– Где? – безразлично спрашиваю я.
– Здесь, – кивает на Дашкину кровать Андрей.
– И что? – пожимаю плечами я. – Хочешь повторить? – спрашиваю, не скрывая злость.
– Я хочу спросить, – криво ухмыляется Андрей. – Ты, надеюсь, не залетела?
– Нет, – смотря сквозь него, отвечаю я. – А если бы даже и залетела, то уже давно бы сделала аборт, не изволь сомневаться.
Андрея передёргивает. Секунду он удивлённо смотрит на меня. Потом, не говоря ни слова, уходит. Я отрешённо смотрю на закрывшуюся за ним дверь. А потом обнимаю подушку, на которой он спал в ту ночь, и плачу как дурочка. Плачу долго, пока не начинает болеть голова.
Потом умываюсь ледяной водой, пока не начинает сводить пальцы. Мне повезло, соседок дома нет и наша крохотная умывалка в моём полном распоряжении.
Аборт лучший выход в моём положении. Для меня. И, наверное, для Андрея. Для моей мамы, которая хочет для своей дочки благополучную семью, как и всякая мать. Для всех. Кроме малыша, что самовольно поселился во мне…
глава 13
Марианна
Я
Я вспоминаю зимний лагерь, Лидку с логопедического. Лидка того же типа, что и Света. Такая же хрупкая блондинка с беззащитным карим взглядом из-под длинных ресниц. На ребят такая нежная беззащитность убойно действует. Что называется, выстрел точно в цель. Очередная Элечка, вдруг доходит до меня.
Она, эта Элечка, видимо, имела такую же примерно внешность. И именно поэтому у Светок с Лидками шансов нет, вдруг понимаю я. Потому что они не она, просто подделки, которые ещё сойдут в темноте ночи. И которым он, наверное, шепчет это «Элечка», забывшись.
«Ты не залетела, надеюсь?» – всплывают в памяти его слова, произнесённые столь нарочито небрежно. Я прокручиваю эту фразу снова и снова. И то, как он дёрнулся, когда я упомянула про аборт. А ведь он меня ждал. Тогда, коридоре. Зачем бы ещё ему было стоять там со Светкой, около моего блока, зачем? Вряд ли им больше негде было уединиться.
Я старательно рисую геометрические фигуры в своей тетрадке и аккуратно заштриховываю их разной штриховкой. Лекция плавно идёт мимо. Мне сейчас не до психологии детства. В своей бы разобраться.
Ещё месяц, два, пусть три. И мой секрет перестанет быть секретом. Андрей узнает. И поймёт. Я рисую большую единичку.
Это вариант первый. Называется мифический. Андрей бросается-таки передо мной на колени, немного плачет, ах, и предлагает руку и сердце. А потом мы живём долго и счастливо и умираем в один день. Не смешно, Марианна, совсем не смешно. Единичка безжалостно перечёркивается. Ручка, которую я сжимаю побелевшими пальцами, рвёт бумагу.
Ладно, двоечка. Что скажешь ты, двоечка, вариант два? Ну, рассмотрим два, хм. Наверное, предложит материальную помощь? По-прежнему смотря на меня как на мебель, естественно. Ну да, скорее всего так. Или ничего не предложит, сделает вид, что всё норм и так. Или так.
Ой, нет. Я не хочу, чтобы он видел меня с огромным животом, переваливающуюся как утка. Чтобы предлагал денежные подачки. И чтобы думал что-то типа, вот же сволочь, не могла сделать аборт… Чтобы дико жалел о той ночи. И о том, что невольно, но я всё же была в его жизни…
И чтобы я была противна ему такая. Подурневшая и расплывшаяся от беременности. От нежеланной для него беременности. Не сделавшая аборт. И возможно, вынашивающая планы заставить его жениться. Или заставить заботиться обо мне. Или ещё что-то заставить…
Я начинаю лихорадочно подсчитывать срок родов. Очень удобно, когда точно знаешь день зачатия. Повезло мне. Гм. Получается ранняя осень. «Осень, осень, ну давай у листьев спросим…» Спросим, спросим, спросим… Мысль об аборте опять ядовитой змеёй потихоньку заползает мне в голову.