Горький и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Уральский Марк Леонович

Однако при всех обвинениях, выдвигаемых Ницше против евреев, он всегда остается в границах присущего его мысли амбивалентного релятивизма. Более того, ряд его высказываний касательно евреев звучит в сугубо положительной тональности, в них чувствуется даже восхищение, что дает основание для «оценки Ницше как едва ли не филосемита» [ЭЕЭ/article/12989], [MITTMANN]. Вот, например, вполне юдофильские по тону и контексту фрагменты из его знаменитого сочинения «Человеческое, слишком человеческое» [НИЦШЕ (III). С. 57]:

вся проблема евреев (она же – пресловутый «еврейский вопрос». – М.У.) имеет место лишь в пределах национальных государств, так как здесь их активность и высшая интеллигентность, их от поколения к поколению накапливавшийся в школе страдания капитал ума и воли должны всюду получить перевес и возбуждать зависть и ненависть; поэтому во всех теперешних нациях – и притом чем более последние снова хотят иметь национальный вид – распространяется литературное бесчинство казнить евреев, как козлов отпущения, за всевозможные внешние и внутренние бедствия. <Но, когда> дело будет идти уже не о консервировании наций, а о создании возможно крепкой смешанной европейской расы, – еврей будет столь же пригодным и желательным элементом, как и любой другой национальный остаток. Неприятные даже опасные свойства имеется у каждой нации, у каждого человека; жестоко требовать, чтобы евреи составлял исключение. Пусть даже эти свойства имеют у него oсобо опасный устрашающий характер.

<…>

Тем не менее, я хотел бы знать, сколько снисхождения следует оказать в общем итоге народу, который не без нашей совокупной вины имел наиболее многострадальную историю среди всех народов и которому мы обязаны самым благородным человеком (Христом), самым чистым мудрецом (Спинозой), самой могущественной книгой и самым влиятельным нравственным законом в мире. Сверх того: в самую тёмную пору средневековья, когда азиатские тучи облегли Европу, именно иудейские вольнодумцы, ученые и врачи удержали знамя просвещения и духовной независимости под жесточайшим личным гнетом и защитили Европу против Азии; их усилиям мы, по меньшей мере, обязаны тем, что могло снова восторжествовать более естественное, разумное и во всяком случае не мифическое объяснение мира и что культурная цепь, которая соединяет нас теперь с просвещением греко-римской древности, осталось непорванной. Если христианство сделало все, чтобы овосточить Запад, то иудейство существенно помогало возвратной победе западного начала.

Можно добавить сюда и проеврейские высказывания Ницше [MITTMANN] из его книги «По ту сторону добра и зла» – из той самой, откуда взяты вышеприведенные цитаты явно юдофобской окраски [НИЦШЕ (V)]:

Чем обязана Европа евреям? – Многим, хорошим и дурным, и прежде всего тем, что является вместе и очень хорошим, и очень дурным: высоким стилем в морали, грозностью и величием бесконечных требований, бесконечных наставлений, всей романтикой и возвышенностью моральных вопросов, – а следовательно, всем, что есть самого привлекательного, самого обманчивого, самого отборного в этом переливе цветов, в этих приманках жизни, отблеском которых горит нынче небо нашей европейской культуры, её вечернее небо, – и, быть может, угасает. Мы, артисты среди зрителей и философов, благодарны за это – евреям. <…> Евреи же, без всякого сомнения, самая сильная, самая цепкая, самая чистая раса из всего теперешнего населения Европы; они умеют пробиваться и при наиболее дурных условиях (даже лучше, чем при благоприятных), в силу неких добродетелей, которые нынче охотно клеймятся названием пороков, – прежде всего благодаря решительной вере, которой нечего стыдиться «современных идей».

В трудах Ницше можно также встретить целый ряд выпадов против антисемитов и антисемитизма:

В самых священных местах науки можно было услышать хриплый, возмущенный лай патологически нездоровых собак, лживость и ярость «благородных» фарисеев. Я еще раз напоминаю моим читателям, имеющим уши, о том берлинском апостоле мести Евгении Дюринге, который в сегодняшней Германии использует неприличнейшую и отвратительнейшую шумиху о морали. Дюринг [73] – первейший горлопан из тех, кто сегодня есть среди равных ему антисемитов, – см. «К геналогии морали» [НИЦШЕ (IV). С. 494].

Что в Германии слишком достаточно евреев, что немецкому желудку, немецкой крови трудно (и еще долго будет трудно) справиться хотя бы только с этим количеством «еврея» [74] – как справились с ним итальянец, француз и англичанин вследствие своего более энергичного пищеварения, – это ясно подсказывает общий инстинкт, к которому надо бы прислушаться [НИЦШЕ (IV)Т. 1. С. 448].

Я еще не встречал ни одного немца <разрядка моя – М.У.>, который относился бы благосклонно к евреям; и как бы решительно ни отрекались от истинного антисемитства все осторожные и политические люди, все же эта осторожность и политика направлены не против рода самого чувства, а только против его опасной чрезмерности [НИЦШЕ (IV). С. 369].

Что евреи, если бы захотели – или если бы их к этому принудили, чего, по-видимому, хотят добиться антисемиты, – уже и теперь могли бы получить перевес, даже в буквальном смысле господство над Европой, это несомненно; что они не домогаются и не замышляют этого, также несомненно. Пока они, напротив, и даже с некоторой назойливостью, стремятся в Европе к тому, чтобы быть впитанными Европой, они жаждут возможности осесть, наконец, где-нибудь прочно, законно, пользоваться уважением и положить конец кочевой жизни, «вечному жиду [НИЦШЕ (IV). С. 370].

73

В своей книге «Еврейский вопрос как вопрос о расовом характере и его вредоносном влиянии на существование народов, на нравы и культуру» Дюринг высказывал столь одиозные для того времени антисемитские взгляды, что Энгельс обвинил его в «утрированном до карикатуры юдофобстве». Подробной критике всех мировоззренческих идей этого мыслителя Энгельс посвятил свою известную книгу «Антидюринг».

74

Отметим, что высокие оценки еврейского интеллектуального потенциала всегда пугали антисемитов, служили как бы подтверждением того, что этого сильного и успешного народа нужно опасаться как явного конкурента, эти и по сей день способствуют разжиганию антисемитизма во многих странах мира.

В личном плане Ницше также однозначно выступал против антисемитизма и антисемитов, которых по иронии судьбы вокруг него всегда было предостаточно. Это видно из его частной переписки, объясняющей такие известные факты его биографии, как разрыв отношений философа со своей сестрой – Э. Фёстер-Ницше, ее мужем, а так же боготворимым долгие годы другом – композитором Рихардом Вагнером [75] . Вся эта троица была известна своими крайне антисемитскими взглядами, великий композитор без всяких натяжек относится к числу основоположников теории расового антисемитизма [76] .

75

Антиеврейские выступления Вагнера, сделавшие антисемитизм «культурно-респектабельным» явлением, как и труды развивавшего его идеи Х. С. Чемберлена (зять Вагнера), придавшего им нпукообразный характер, явились частью широкого антисемитского движения в Германии, а затем и Европе). Вдова Вагнера, Козима, находившаяся в дружеских отношениях с Ницше и его сестрой, поддерживала все правые антисемитские движения, в том числе национал-социалистическое, на идеологию которого, как и на мировоззрение самого Адольфа Гитлера, идеи Вагнера оказали большое влияние.

76

Одной из первых формулировок теории расового антисемитизма считается эссе Рихарда Вагнера «Еврейство в музыке» («Das Judenthum in der Musik»).

Чертов антисемитизм вредит всем моим расчетам: и на финансовую независимость, и на учеников, и на новых друзей и влияние, он рассорил меня с Рихардом Вагнером, он же является причиной полного разрыва между мной и моей сестрой, и т. д., и.т.д., и.т.д. Охо-х-ох! (из письма Францу Овербеку от 14 апреля 1884)[NITZSCHE (II)] [77] .

Меж тем мне черным по белому доказали, что господин доктор Фёрстер и по сию пору не порвал своих связей с антис<емитским> движением. Некий добропорядочный остолоп из Лейпцига <…> взялся теперь за эту задачу: до сих пор он регулярно, несмотря на мой энергичный протест, пересылал мне антис<емитскую> корреспонденцию (ничего более презренного я в жизни не читал – курсив мой). С тех пор мне стоит труда выказывать в отношении Тебя хоть в какой-то мере ту прежнюю нежность и трепетное чувство, которые я так долго к Тебе испытывал, разлад между нами абсурдным образом мало-помалу проявил себя именно в этом. Или Тебе совершенно невдомек, для чего я живу на свете? Желаешь ознакомиться с каталогом воззрений, которые противоположны моим? Ты с легкостью найдешь их, одно за другим, в «Откликах на П<арсифаль>» своего супруга; когда я читал их, мне пришла в голову чудовищная мысль, что Ты ничего, ровным счетом ничего не поняла в моей болезни, как и в моем болезненнейшем и ошеломляющем опыте – что человек, которого я почитал больше всех на свете <Рихард Вагнер – М.У.>, в своем отвратительном вырождении пришел именно к тому, что я больше всего на свете презирал – к махинациям с нравственными и христианскими идеалами. – Теперь дошло до того, что я должен изо всех сил защищаться, чтобы меня не приняли за антисемитскую каналью; после того, как моя собственная сестра, моя прежняя сест<ра>, а теперь еще и Видеман [78] дали повод к такой самой злосчастной из всех мыслимых ошибок. После того, как в антисемитской корреспонденции мне повстречалось даже имя З<аратустры>, мое терпение иссякло – теперь я занял глухую оборону против партии Твоего супруга. Эти проклятые антисемитские дурни не смеют прикасаться к моему идеалу!! (Из письма Э. Фёрстер-Ницше, конец декабря 1887 года) [НИЦШЕ (V)].

77

Перевод с нем. автора.

78

По-видимому, Пауль Генрих Видеман – общий знакомый Фридриха и Элизабет Ницше.

В огромной библиографии работ, в том числе и отечественных ученых, касающихся интерпретации и понимания идей Ницше, к сожалению, отсутствуют, исследования о влиянии его взглядов на формирование филосемитизма Горького. Не имея возможности подробно рассмотреть данный вопрос, мы коснемся его лишь отчасти – путем сопоставления высказываний Ницше (см. выше) и Горького о евреях и их кратких комментариев.

Из «Обращения Максима Горького к русскому народу» (1919 г.)

Это евреи вырастили на нашей грязной земле великолепный цветок – Христа, сына плотника-еврея, бога любви и кротости, бога, которому преклоняетесь якобы вы, ненавистники евреев. Столь же прекрасными цветами духа быи и апостолы Христа, рыбаки-евреи, утвердившие на земле религию христианства – религию всемирного братства народов, религию, на почве которой выросли идеи социализма, идеи интернационализма. И в борьбе за свободу Российская еврейская интеллигенция пролила крови своей не меньше, чем наша, русская, а, впрочем, разве вы знаете какими муками добыта свобода, которой вы пользуетесь ныне?

«О евреях»(1919 г.) [79]

…не брезгуя и не возмущаясь, мы носим на совести нашей позорное пятно еврейского бесправия.

В этом пятне – грязный яд клеветы, слезы и кровь бесчисленных погромов.

<…> Я не сумею говорить об антисемитизме, о юдофобстве так, как надо бы говорить об этом. Не потому не сумею, что нет сил, нет слов, а потому что мне мешает нечто, чего не могу преодолеть. Я нашел бы слова достаточно злые, тяжелые и острые, чтобы бросить их в лица человеконенавистников, но для этого я должен опуститься в какую-то грязную яму, поставить себя на один уровень с людьми, которые мне органически противны.

Я склонен думать, что антисемитизм неоспорим, как неоспоримы проказа, сифилис, и что мир будет вылечен от этой постыдной болезни только культурой, которая хотя и медленно, но все-таки освобождает нас от болезней и пороков.

Это, конечно, не снимает с меня обязанности всячески бороться против развития антисемитизма, всячески, в меру сил моих, оберегать людей от заразы юдофобства, ибо мне близок еврей сегодняшнего дня, и я чувствую себя виноватым перед ним: я один из тех русских людей, которые терпят угнетение еврейского народа. А это хороший народ; мне известно, что некоторые из крупных мыслителей Европы считают еврея, как психический тип, культурно выше, красивее русского.

<…>

Из всех племен, входящих в состав империи, евреи – племя самое близкое нам, ибо они вложили и влагают в дело благоустройства Руси наибольшее количество своего труда, они наиболее энергично служили и служат трудному и великому делу европеизации нашей полуазиатской страны. Нет области, где бы еврей на работал рядом с русским и не менее успешно, чем русский, – это неоспоримо («О евреях». Гл. II).

<…>

Все люди – равны; земля – ничья, а только Божья, человек в праве и в силе сопротивляться своей судьбе и даже с Богом может спорить, – все это написано в еврейской Библии, в одной из лучших книг мира. И заповедь любви к ближнему, тоже древняя еврейская заповедь, как и все другие: не убий, не укради.

<…>

«Иудаизм <…>требует поэтому ухода за нашими силами и способностями, совершенствования их и деятельного применения. Он запрещает поэтому всякое праздное, не основанное на труде удовольствие, праздность в надежде на помощь других».

Это прекрасно, мудро и как раз то самое, чего недостает нам, русским. Если бы мы умели воспитывать наши недюжинные силы и способности, если бы хотели деятельно применять их в нашей неустроенной, нечистоплотной жизни, страшно засоренной всяческой праздной болтовней и доморощенной философией, которая все больше и больше насыщается весьма неумной заносчивостью и ребячливым хвастовством!..

Где-то в глубине души русского человека – все равно барин он или мужик – живет маленький и скверный бес пассивного анархизма, он внушает нам небрежное и безразличное отношение к труду, обществу, народу, к самим себе.

Я уверен, что мораль иудаизма очень помогла бы нам побороть этого беса, если мы хотим побороть его.

«Несвоевременные мысли» [80]

Равноправие евреев – одно из прекрасных достижений нашей революции. Признав еврея равноправным русскому, мы сняли с нашей совести позорное кровавое и грязное пятно.

Я убежден, я знаю, что в массе своей евреи – к изумлению моему – обнаруживают более разумной любви к России, чем многие русские.

Я считаю нужным <…> указать, что нигде не требуется столько такта и морального чутья, как в отношении русского к еврею и еврея к явлениям русской жизни.

Отнюдь не значит, что на Руси есть факты, которых не должен критически касаться татарин или еврей, но – обязательно помнить, что даже невольная ошибка, – не говоря уже о сознательной гадости, хотя бы она была сделана из искреннего желания угодить инстинктам улицы, – может быть истолкована во вред не только одному злому или глупому еврею, но – всему еврейству.

Я не верю в успех клеветнической пропаганды антисемитизма. И я верю в разум русского народа, в его совесть, в искренность его стремления к свободе, исключающей всякое насилие над человеком. Верю, что «все минется, одна правда останется».

Меня обвиняют в том, что я «продался евреям». Тоже глупо. Конечно, я понимаю, что в стране, где все издавна привыкли подкупать и продаваться, человек, защищающий безнадежное дело, должен быть признан продажным человеком. Психология большинства требует, чтобы каждый человек был так или иначе опорочен, на каждом лежало бы темное пятно.

Я уже несколько раз указывал антисемитам, что если некоторые евреи умеют занять в жизни наиболее выгодные и сытые позиции, это объясняется их умением работать, экстазом, который они вносят в процесс труда, любовью «делать» и способностью любоваться делом. Еврей почти всегда лучший работник, чем русский, на это глупо злиться, этому надо учиться. И в деле личной наживы, и на арене общественного служения еврей носит больше страсти, чем многоглаголивый россиянин, и, в конце концов, какую бы чепуху ни пороли антисемиты, они не любят еврея только за то, что он явно лучше, ловчее, трудоспособнее их.

79

Эта работа была издана в 1919 г. в Петрограде в виде отдельной брошюры, куда вошли основные статьи писателя, посвященные «еврейскому вопросу», в том числе его ответ на анкету «Об антисемитизме», подготовленную и распространявшуюся им, Леонидом Андреевым и Федором Сологубом в 1915 г. [АГУРСКИЙ-ШКЛОВСКАЯ. С. 155–156]. Впервые текст ответа был опубликован в газете «Утро России» от 7 марта 1915 года, затем в кн. Горький М. Статьи 1905–1916 гг. Петроград, Парус, 1918. С. 169–173. В советское время ни анкета, ни статья «О евреях» не переиздавалась.

80

В виде отдельных статей публиковались в газете Горького «Новая жизнь» с 18 апреля (1 мая) 1917 г. по 2 июля (19 июня) 1918 г.; ряд статей Горький опубликовал в книге «Революция и культура» (Берлин, 1918); далее, вне хронологической последовательности и с некоторыми изъятиями, напечатал в сборнике «Несвоевременные мысли» (Пг., 1918), см. [ГОРЬКИЙ (VI)].

И все же при всем заимствовании Горьким у Ницше тех или иных жестов, идей или приемов, в Духе между ними пролегает глубокая пропасть. Ницше по натуре свой – провозвестник консервативной революции. Он призывает человечество, для которого наградивший его «рабской моралью» иудейский Бог умер, вернуться назад к «дионисийству», в – царство здорового, сильного и беспощадного язычества. В такой ретроспективе видения почва для теоретического антисемитизма уже исторически удобрена и ждет только, чтобы ее должным образом вспахали. Это, как известно, и было с большим успехом осуществлено германскими нацистами.

И Ницше и Горький отказывались в своем профетическом видение будущего от Христа, но делают это каждый по-своему. Ницше, возвещая о крахе иудео-христианской морали, зовет человечество обратиться вновь к «здоровому» язычеству арийской расы господ, под коими, однако, имеет в виду отнюдь не древних германцев, а античных греков. Вместе с тем, и Ницше и Горький любят Христа-Богочеловека. Но если для Ницше этот галилейский еврей – «идиот», в духе этического образа из одноименного романа Достоевского, то для Горького – революционер, борец за права всех униженных и оскорбленных и, как ни странно, – тот, кто «милость к падшим призывал».

Ницше ниспровергает всякий идеализм, как «заблуждение воображаемой причинности», заявляя, что обходится с ним

как с укоренившейся в инстинктах нечестностью, как со стремлением ни за что на свете не видеть реальности; каждая фраза моих произведений содержит презрение к идеализму. За всю историю человечества не было худшей напасти, чем эта вот интеллектуальная нечистоплотность; у всех реалий отняли их ценность тем, что выдумали «идеальный мир»… Вам непонятна моя задача? И что я называю словами «переоценка всех ценностей»? Почему Заратустра смотрит на добродетельных как на самую опасную породу людей? Почему он должен быть разрушителем морали? Вы забыли, что он говорит: «Сокрушите, сокрушите добрых и праведных»? (Из письма Мальвиде фон Мейзенбуг от 20 октября 1888 года) [НИЦШЕ (V)]