Горький привкус победы
Шрифт:
Христос. Не исключено, что проповедник и основатель мистико-аскетической секты эссенов, свитки с проповедями которых обнаружены в пещерах Кумрана… Рискнувший проповедовать и в Иерусалиме. Что он главного сказал людям? Много наговорил. Записали его речи вот только непонятно… Главное — он поведал нам о грехе и возможности спасения для всех. Все грешны. Но если грех осознать и покаяться, то можно спастись. Пусть не здесь и не сейчас. Но можно…
Ханифы придумали Аллаха. Само слово мусульманин — от «покорности». Молись. Постись. Вноси непременно закят в общую кассу правоверных — помоги обездоленным. Представляете? Вот в чем истинная сущность ислама…
Веды, упанишады, йога с ямой, ниямой, дхианой и самадхой… индуизм… конфуцианство… Ни одна из религий не призывает к активному социальному переустройству. Суть практически всегда едина: развитие духа через созерцание, смирение, послушание, терпение.
Понятное дело — опиум народа. Но ведь если звезды зажигают?.. А нужно это оказывается подавляющему большинству населения нашего небольшого шарика.
Мир стал ли от этого много хуже?
А теперь взгляните на власть светскую, прогрессивную. Великие воители и государи. Великие революционеры… Перечислять по именам? Не буду. Так уж повелось в нашей стране, что поколение нынешних тридцати — пятидесятилетних знает, хотя бы по названиям улиц, об этих героях куда больше, нежели о великих мыслителях, не призывавших проливать кровь. Этим занимались обычно «последователи», решившие, что указанный путь — единственно верный. Радетели о всеобщем благе… «Я заставлю вас быть счастливыми». И пролили реки, моря, океаны крови. Чаще всего не своей. Хотя некоторым все же крупно повезло, и они всю благодать, к которой звали, на своей шкуре почувствовали.
Стал ли мир от этого сильно лучше?..
— Так, значит, непротивление злу насилием? — уточнил Турецкий.
— Я не толстовец. Но знаете, с некоторой поры не считаю себя вправе переламывать мир под себя. Потому что за жизнь свою каждый должен расплачиваться сам, но не окружающие. Они не должны страдать. И только одна лишь любящая душа вправе делить с человеком и радость, и горе…
«Интересно бы уточнить, — подумал про себя Турецкий, — когда именно наступила эта „некоторая пора“?..»
Проговорив с Шаровым весь день, следователь решил, что необходимости держать Павла под стражей нет. Тот явно не собирался совершать других преступлений, вряд ли хотел уничтожать какие-либо улики, а убегать куда-то ему вообще не было никакого смысла при избранной линии защиты. Более того, Турецкий отказался от мысли сразу же предъявлять ему обвинение. Проникшись симпатией к молодому человеку, он надеялся, что обо всех обстоятельствах дела Павел Шаров в конце концов расскажет добровольно, еще не будучи обвиняемым. И это можно будет рассматривать как сотрудничество со следствием. Законом для предъявления обвинения допускался десятисуточный срок после задержания и заключения под стражу или после избрания иной меры пресечения. Что ж, времени, чтобы склонить Шарова-младшего к чистосердечному признанию, у них было достаточно.
— Ну что же, Павел Васильевич. На сегодня на этом закончим. Но допросы для выяснения всех обстоятельств случившейся трагедии придется продолжить. Вы сами прекрасно поняли, что являетесь в этом деле подозреваемым. Поэтому у меня к вам большая просьба — согласиться добровольно являться на допросы в Генеральную прокуратуру. Иначе я вынужден буду заключить вас под стражу.
— Разумеется, я буду только рад вам помочь.
— Надеюсь. Однако все же прошу вас подписать письменное обязательство не покидать постоянное или временное место жительства без разрешения дознавателя, следователя, прокурора или суда, а также в назначенный срок являться по вызовам дознавателя, следователя, прокурора и в суд. И, разумеется, никакими путями не препятствовать производству по уголовному делу.
Турецкий протянул Шарову печатный бланк.
— Подписка о невыезде и надлежащем поведении, — кивнул Павел и, взяв протянутую следователем ручку, без тени сомнения оставил на бланке свой размашистый автограф.
…Приехал Грязнов с кейсом, плотно набитым папками. Вывалил документы Турецкому на стол.
— Гляди. Тут много всего. Кроме преступников, разумеется. Но в первую очередь просмотри вот это. — Вячеслав Иванович отложил в сторонку две тоненькие папки. — Это я дома отобрал.
— Спасибо. Ты садись пока. Вот, кофе заваривай! — Александр Борисович кивнул на шкафчик, в котором стояли чашки, баночка растворимого кофе, сахар с печеньем…
Сам Турецкий нечасто трапезничал в кабинете — некогда! — но гостей попотчевать всегда находилось чем. Пока Грязнов хозяйничал, он взял обе папки и полистал поочередно, прикидывая, с чего же, собственно, начать. Кивнул Славе на его жест, предлагающий кофе и самому Турецкому, и углубился в изучение материалов дел давно минувших дней.
Не отрывая глаз от фотографий, заключений, протоколов, отхлебывал из чашки горячий кофе, уточнял неясные вопросы.
— Неплохо описано. Картинка видна. Кто выезжал на место?
— Ленинская прокуратура. Некто Черешев.
— Михаил?
— Кажется. Да, точно. Ты его знаешь?
— Он лет пять назад в Генеральной работал следаком. Недолго. Ушел не то в адвокаты, не то в собственный бизнес. Но это я уточнить смогу. И если жив-здоров, встречусь и поспрашиваю. Знакомство наше шапочное, но все же…
— Добре, — на хохляцкий манер порадовался Грязнов. — Я по линии МУРа с утра интересовался. Опер, который эти дела вел — Подушкин такой, — тоже уволился уже… Текучка кадров, чтоб ее!.. И в последнее время усилилась. Нормальный человек — обыватель, которому нужно и денег заработать, и с семьей побыть, — наших условий терпеть не хочет. Ну ладно, мы с тобой не бедствуем — генеральские погоны все-таки кормят. А мне — холостяку — вообще много ли надо? А молодежь? Зарплата опера сегодня — с учетом звания и выслуги — ну от десяти до четырнадцати тысяч рублей, да? То есть не выше средней по Москве за прошлый год. Мосгорстат насчитал тринадцать семьсот где-то. Но уже в этом году цифра переваливает за девятнадцать тысяч. То есть я могу, отпахав смену у станка или за прилавком, отправиться к жене и детям, сходить с ними в зоопарк или музей, выпить пива или купить бутылочку вина на ужин… Кто же согласится вместо этого по ночам рыться в архивах или носиться с пистолетом за убийцей, рискуя самому нарваться за углом на заточку, а то и на пулю? Без выходных и проходных, еще и получая за это меньше?..
— Ну, положим, у станка ты заработаешь свою десятку, вряд ли больше. А за прилавком ларька, если у хозяина-кавказца не своруешь, и того не получишь, быть может. От выручки ведь зависит. А если на воровстве попадешься, тебе не позавидуешь. — Александр Борисович исподлобья взглянул на Грязнова. — Все эти цифры как «средняя температура по больнице».
— Но люди бегут все равно, — Вячеслав Иванович не согласился, хотя и улыбнулся, вспомнив анекдот, на который намекал Турецкий. — Остаются такие же придурки, как ты, Саня. Для которых дело дороже покоя и зарплаты.
— Сам такой же урод, — шутливо огрызнулся Александр Борисович, разглядывая фотографии распотрошенного Центра Вернадского.
— Именно, — кивнул милицейский генерал. — Мы уроды и есть. Лохи и лузеры. А есть победители. Те, кто сумел «правильно» организовать жизнь. У них недвижимость на Лазурном берегу и счета в Швейцарии. А потом приходят в прокуратуру простые граждане Асафьевы с Галаевыми и жалуются, что кто-то в органах берет взятки…
— Брось, Слав, не ерничай. Ты же сам понимаешь прекрасно, что «Чапай» не брал. Но игнорировать заявление граждан, будь они трижды олигархи, мы не вправе. Получат они ответ, чего уж… Погляди-ка сюда лучше. Вот на снимке убитый вохровец. А вот — раненый. Сержант. Он выжил? Показания дал?