Горький привкус победы
Шрифт:
Александр Борисович едва удержался от того, чтобы не начать успокаивать: суд, мол, учтет добровольное признание. Не нужно Шарову этого было сейчас. И Турецкий упорно молчал.
— Простите меня. Я правда не собирался врать. Только… Эх, да что там! В общем, действительно уговорил Макарыча я. Но я не хотел смерти Ариадны и Артура. Я не предполагал такого даже в самом страшном сне!..
Павел стал рассказывать сбивчиво, прыгая с темы на тему, но все-таки следуя некоторой, самому ему понятной логике. И в конце концов Турецкий сумел понять его — Шарова — видение проблемы и последовательности событий. Если пытаться рассказ Павла как-то систематизировать,
К Ариадне Галаевой он действительно испытывал некогда нежные чувства. Павел был старше Ариадны на три года. Давно уже, когда девушка еще заканчивала учебу в школе, а Павел учился на третьем курсе института, между ними вспыхнула страстная «первая любовь». Тогда казалось, что они не могут и минуты прожить друг без друга. Потом это чувство медленно улетучилось, но нежность к девушке первой серьезной «взрослой» любви, а не пылкой подростковой влюбленности у него осталось. И неприязнь к ее успешному жениху тоже была. На людях она не проявлялась, конечно, но самому себе Павел мог в том признаться: Артур был ему неприятен. Наверное, всякого мужчину раздражает тот, кто идет следом. Даже если к бывшей пассии никаких чувств не осталось, все равно обидно. Словно бы соперник «лучше», раз предпочли его…
Но Павел раз за разом повторял, что пошел он «на месть» не из-за Ариадны. Тем более он не мог предполагать, что эта невинная его «шалость» окончится такой катастрофой. Он не мог убить ту, которую когда-то любил. Да и Артуру он никогда не желал смерти, а хотел всего лишь его проигрыша. Небольшой удар по самолюбию соперника. Небольшое разочарование бывшей своей возлюбленной в своем избраннике… Это все, конечно, могло погреть душу. Но главное — не в этом. Не это толкнуло Шарова на соучастие в отравлении теннисиста снотворным…
На самом деле это «отравление» — месть за гибель отца и деда.
Незадолго до трагической смерти отец, будто предчувствуя что-то, вызвал Пашу на доверительную беседу. Оказалось, что долгие годы он, фактически в одиночку, проводил собственное расследование обстоятельств смерти своего отца — академика Павла Васильевича Шарова. И в ту, последнюю встречу он назвал сыну имена тех, кто, по его мнению, является заказчиками и исполнителями этого убийства. Рассказал, что сам он уверен окончательно и бесповоротно и что близок к получению абсолютно достоверных данных о причастности всех им подозреваемых лиц. Еще немного — и он обнародует данные своего расследования, передаст «душегубов» в руки официального правосудия.
Заказчиков убийства отца он уже назвал Павлу.
Это — бизнесмены Галаев и Асафьев.
Ныне они практически одни из первых богачей страны. Еще неделя-вторая, и он объявит и имена исполнителей убийства отца, так называемых киллеров.
Вечером накануне своей гибели Василий Шаров «взял слово» у сына Павла, что он «в случае чего» не оставит это дело без движения: «Запомни, сынок, эти негодяи должны получить по заслугам, иначе мы останемся не отомщенными и опозорим старинный род московских купцов Шаровых!»
— Знаете, — говорил Павел. — Он чувствовал, что ему грозит опасность. Он совсем близко подошел к разгадке. За это его и убили. И я сам готов был собственными руками задушить и Асафьева, и Галаева. Но только старших, понимаете? Не детей. А то, что Макарычу предложил Артура слегка усыпить, так это уже потом. Когда я понял, что не гожусь ни на роль судьи, ни на роль палача…
— А пробовались? — прищурился Турецкий.
— Да, — честно ответил Шаров. — За обоими следил.
На минуту он умолк. Потом продолжил:
— В общем, поначалу я столкнулся с чисто технической проблемой. Силенок у меня не хватало в открытую бороться с мафиози. Попробовал, кстати, сам установить исполнителей. Но дальше отца продвинуться не сумел — не вызнал настоящих фамилий.
— А он насколько был близок? — Турецкий потихоньку направлял беседу в нужное русло.
— Трех уголовников называл по кличкам: Старик, Косой и Толстый. Их шефа именовал «кумом». Предполагал, что кум этот — бывший милицейский полковник Соколовский. Это мне потом Вадим Иванович объяснил. А в дневнике он обозначался литерой «С».
— Ваш отец вел дневник?
— Да. Подробные записи всех своих «следственных» действий. Думаю, что убийцы его искали. Но папа дневник всегда в сейфе хранил. А сейф у нас в квартире отыскать непросто…
— Вы позволите взглянуть на его записи?
— Конечно. Раз я решился признаться, какой смысл что-либо скрывать?
— И все-таки. Зачем вам понадобился Артур?
— Не знаю. Непростой вопрос. Я говорил уже, что был полон желания отомстить. Но невозможность это сделать меня бесила. А потом я встретился с Мариной и, знаете, многое понял. Пересмотрел. Не знаю, как объяснить, но мой взгляд на жизнь поменялся. Нет, я не возлюбил своих врагов, но злобы во мне стало меньше, чем любви. И я не хотел уже любой ценой сделать подонкам смертельно плохо. А вот напакостить мог. И срыв триумфа звездной парочки казался мне тогда достойной пакостью. Дурак был, правда. Если бы я прожил с Мариной еще месяц хотя бы, наверное, и этого не случилось бы. А теперь знаю, что мне грозит, я читал кодекс. Но лучше бы мне умереть. Из-за меня невинные люди погибли… Да я Марине в лицо в последнее время боялся смотреть. Дело к свадьбе, а я от нее шарахаюсь. И она ведь чувствует…
— Мне кажется, что она поймет, — тихо заметил Александр Борисович.
Александр Турецкий видел, что Павел очень страдает, винит себя и готов искупить свою вину. Между следователем и обвиняемым во время этих «задушевных» бесед возникло и окрепло редко встречаемое чувство взаимной симпатии и взаимопонимания.
Павел в ответ на эту реплику только вздохнул и покачал головой.
— Хорошо. Тогда еще вопрос. Кто такой Афанасьев? Какова во всем этом его роль? Куда он исчез? Где он может быть сейчас?..
— Геолог. Я не слишком осведомлен о его прошлом. Когда-то, отец рассказывал, Вадим Иванович служил в милиции, но из-за того, что он откопал компромат на начальство, подставили его самого. Отец пристроил безработного сначала в институтскую геологическую партию. А потом он преподавать начал. Соискателем диссертации был. Но со смертью отца попросился обратно в поле. Сейчас, кажется, на Самотлоре. Недавно совсем уехал. Надо в университете уточнить.
— Почему он прячется? Он был хорошо осведомлен о ваших семейных делах?