Горький привкус победы
Шрифт:
В коридоре же холостяцких признаков не было вообще. Поскольку вся одежда и обувь пряталась по шкафам, приглушенный песочный тон обоев, подчеркиваемый насыщенным бордовым цветом широких полос бордюра, одинаково нравился и мужчинам и женщинам, а развешанная на стене коллекция расписных тарелочек, напротив, говорила, казалось бы, о том, что без женского взгляда на формирование интерьера дело не обошлось. И тем не менее впечатление одинокого мужского жилища возникало неодолимо. И оно только усиливалось, стоило сделать хотя бы шаг в глубь квартиры.
Вот сейчас сидел Александр Борисович на кухне.
Арочный проход в гостиную. Уютную, аккуратную, теплую. Дальше приоткрытая дверь в спальную комнату. Широкая, наспех застеленная кровать. Да, нормальный «семейный» сексодром. Турецкий прекрасно знал, что Слава из-за лености терпеть не может ежедневно убирать и расстилать постели и сразу же купил, благо планировка квартиры позволяла, эту «мечту семьянина», на которую днем можно было просто набросить покрывало. Поверх белья…
В общем, все, как у самого Турецкого дома. А присутствия женщины все равно не ощущалось. Может быть, подумалось, дело в том, что в доме все-таки немножко «не такой» порядок?
Когда в чисто прибранной квартире, где практически все разложено по своим полочкам, на диване валяются три раскрытые книжки, на столе у компьютера кипа перепутанных листков с записями, а веник на кухне притулился прямо у ножки стола — тут его достать проще, то это вполне разумный мужской порядок. Который порою в ярость приводит женскую половину семьи. Женщине вечно мечтается то, что мужчине необходимо иметь прямо под рукой, запрятать подальше от посторонних глаз. При этом, наводя порядок «идеальный», она, перейдя в другую комнату, вполне может оставить в «убранной» ванной фен, валяющийся прямо на полу…
Слава прервал размышления Турецкого, шлепнув дымящуюся сковороду на стол, прямо перед его носом.
— Ну как?
Омлет солнечного цвета, щедро посыпанный зеленым луком, вызвал у Александра Борисовича реакцию, ничем не отличающуюся от реакции знаменитой собаки Павлова. Сглотнув слюну, он только и сказал:
— М-да…
Грязнов отлучился в гостиную и достал из бара пузатую бутылочку.
— А насчет коньяку?
— Не знаю, Слав. Не хотелось бы дома нарываться.
— А кто тебе сказал, что ты туда сегодня попадешь? — Грязнов ехидно ухмыльнулся и поднес к уху переносную телефонную трубку. — Ириночка Генриховна! Как дела твои прекрасные? Да что ты говоришь? Ага. Нет дома? Конечно нет, потому что он со мной рядом сидит. А выгнать его сию же секунду никак не могу. Потому что завтра с утра важное совещание у Кости, а кое-какие материалы нам только вечером в руки попали…
— Сколько градусов в тех материалах? — Саня расслышал из трубки вопрос своей благоверной.
Грязнов совсем
— Я ведь не шучу, Ир. Нам придется работать ночью. Саня меня к вам звал, но ты же сама понимаешь, что это все равно для вас неудобство. Да знаю я, что ты всегда рада. Но ведь завтра на работу, Нинке вашей в школу. А мы всю ночь по квартире шастаем. Так что, извини, подруга, но мужа своего ты сможешь получить только завтра. Прости, что так вышло, но это тот редкий случай, когда действительно «первым делом самолеты»… Вот и хорошо, что понимаешь. И не дуйся на меня. Ладно? Саня нужен? Нет? Ну спокойной ночи тогда.
Нажав на кнопочку «отбой», Слава улыбнулся прислушивающемуся Турецкому.
— Таможня дает добро!
И плеснул из пузатой бутылочки в пузатые же рюмашки.
К утру дневник академика Василия Шарова был изучен от корки до корки.
Выяснилось, что, как и уверял Павел, на протяжении нескольких лет его отец вместе со своим другом Афанасьевым следил в основном за известным уголовником Юрием Стариковым, некогда главарем солнцевской преступной группировки, давно отошедшем от дел криминального мира.
Получив ряд наводящих сообщений и от бывших сослуживцев, и от «корешей» из уголовного мира, Вадим Афанасьев пытался разговорить Старика. Прошло много времени после совершения первого преступления: убийство не раскрыто. Как говорится, Старику нечего бояться. Вот он и распустил язык во время пьянки с бомжем Никифоровым, старым агентом бывшего майора Афанасьева.
При этом разговоре Юрий Стариков подробно рассказал, как четверо в масках, он, воры в законе — братья Черепановы, Косой и Толстый, а также их «кум», полковник Соколовский, проникли в Центр. Направили их туда богатые люди Асафьев и Галаев.
А «кум» их, Станислав Соколовский, трудился, кстати сказать, начальником управления безопасности холдинга «ТРБ-РВ», принадлежащего бизнесмену Асафьеву. А в прошлом он был полковником милиции и работал в управлении собственной безопасности ГУВД Москвы. И, более того, являлся непосредственным начальником майора Афанасьева. И был некогда уличен подчиненным в вымогательстве взятки…
Милиционера Виноградова убил полковник Соколовский. При этом в перестрелке с Ильиным и сам был ранен в ладонь. Это он снял свою перчатку в горячке и выбросил ее на пол…
В том же составе, вчетвером, преступники проникли в квартиру одинокого академика. Они страшно пытали Павла Васильевича, Соколовский требовал выдать дополнительные материалы, сказать, где они спрятаны, но старик мужественно держался. Братья, Косой и Толстый, перестарались. Так усердствовали в пытках, что Шаров со стонами скончался на глазах своих убийц…
В конце «геологического журнала» были записи, сделанные уже другим почерком. Молодой Павел Шаров пытался продолжить следствие, начатое трагически погибшим отцом. По некоторым непроверенным данным, Паша имел основания предполагать, что и на другое убийство, на убийство его отца, преступники снова ходили вчетвером. Как обычно, двери открыли с помощью отмычек. В этом деле мастером был Старик, старый медвежатник и взломщик. Иначе трудно себе представить, как в квартиру академика вообще проникли, не взламывая дверь с солидной системой запоров.