Город
Шрифт:
Фелл силился думать, но головная боль была слишком мучительна. Светловолосый говорил понятные вещи… он был так дружелюбен… Феллу начало казаться, что он совершил чудовищную ошибку, явившись сюда.
Мужчина шагнул вперед и встал совсем рядом. Сквозь боль и смятение Фелл ощутил вонь, как если бы перед ним стояло нечто давно умершее и медленно истлевающее. Одежда «императора» была ужасно засалена, словно он носил ее всю жизнь. По телу Фелла пробежала такая судорога отвращения, что даже голова немного прочистилась. Эта тварь стояла совсем рядом… Он даже вспомнил, что расстояние имело значение, но вот какое?
Потребовалось все его мужество, чтобы не повернуться и не рвануть прочь.
– На самом деле ты не сын мне, ведь так, Фелл? – произнес светловолосый. – Мы оба всегда это знали. Ты, как и другие прежде тебя, явился меня убить. – Он помолчал, потом заговорил снова: – Нам известны все ваши замыслы. Твои друзья выдали тебя. Теперь вы все умрете, и очень медленно. Они будут приходить в эту комнату один за другим, ничтожные, маленькие заговорщики. Будут накидываться на меня – и отлетать. В точности как все эти крохотные народцы с их жалкими городишками бросались на Город и разбивались о его стены.
Казалось, он даже стал выше ростом. А Фелл снова был ребенком по имени Эриш. Он опустил голову и поднял руки к лицу, прикрывая глаза, налившиеся болью и недоумением… силясь спрятаться. Где-то в отдалении раскатился медный бас гонга. Еще и еще… Эхо слилось с пульсирующей болью в голове. Фелл вдавил правый указательный палец в то место, куда некогда попало острие пики. Иногда это давало хоть временное облегчение боли… Он надавил посильнее, и его разум стал проясняться.
Он вдруг вспомнил, ради чего явился сюда. Поднял взгляд… Тварь успела повернуться к нему спиной и уже шла к хрустальной арке. Фелл моргнул, стараясь вырваться из туманов, ватой окутавших его мысли. Сунул руку под камзол и нащупал гладкую рукоять кинжала. Какими неуклюжими сделались пальцы. Кинжал никак не хотел покидать ножны… Потом Фелл вдруг вытащил его одним плавным движением и, руководствуясь одной памятью тела, со всей силы метнул.
И увидел, как лезвие глубоко вошло твари в спину.
Никто его не остановил. Никто даже не пошевелился…
Император помедлил. Завел руку за спину, неловко вывернув локоть, и вытащил обагренное лезвие откуда-то из нижних ребер. Бросил его на пол и лишь тогда обернулся.
– Не убивать, – сказал он своим воинам. – Он нужен мне живым и целым.
Еще шаг – и его уже не было в зале.
Только тогда солдаты, кажется, начали снова дышать. Они зашевелились вдоль стен, словно восставая из ледяного сна. Фелл услышал у себя за спиной шепот металла по коже. Пробежав через зал, он подхватил маленький нож. И приготовился защищаться…
43
Стена воды из-за разрушенной дамбы с ревом пронеслась по склону, сметая все на своем пути. Деревья, пережившие не одно человеческое поколение, ломались, как прутики. Звери, еще остававшиеся в тех местах, – несколько тощих оленей и изголодавшихся лисиц – пытались убежать от потока, но были захвачены им и погибли. Там, где он прошел, не осталось ничего, кроме оголенных скал и мертвой земли.
Обращенная на юг стена Города называлась Неколебимой. Возведенная на пике могущества молодого Города, она высилась, точно символ самоуверенной власти, вот уже девятое столетие. Она бросала недвусмысленный вызов королевствам юга, разбогатевшим на торговле и гордым воинской силой. Неколебимая стена заменила более старую, называвшуюся Неуязвимой и расположенную в четырех лигах к северу. Местами она достигала высоты более чем в сорок пядей, у основания была толще, чем у вершины, с выступающими башнями через каждую сотню шагов. Ее сложили из глыб известняка, обтесанных с таким искусством, что не потребовалось и связующего раствора. В стене имелись всего одни ворота. Считалось, что взять ее невозможно. Во всяком случае, за почти тысячелетнюю историю ее не пробивали ни разу.
Солдаты, стоявшие в тот день на бастионах, были последние оставшиеся от Четырнадцатой Неземной пехотной, прозванные лопатоголовыми. Они несли дозор с самого рассвета и, по солдатскому обыкновению, ворчали вовсю. Жаловались на плохую еду и прискорбное отсутствие припасов, особенно в части оружия и доспехов. И вообще, чего ради приставили их торчать на стене, которая и в присмотре-то не нуждается?
Ругали военачальников, погоду и в особенности лентяев «семерок» – солдат Седьмой легкой пехотной, которые должны были сменить их к полудню, но необъяснимым образом задерживались. А чего стоила отмена выдачи пива! И эти Ночные Ястребы, чье место они заняли всего несколькими днями ранее, когда этих навозников возвысили неизвестно за какие заслуги, переведя в состав Тысячи…
Солдаты не видели, как мчалась на них стена воды. На Город навалилось серое облако, дождь не позволял ничего рассмотреть дальше нескольких шагов. Однако они услышали рев приближавшегося потопа – и по одному замолчали. Сперва им показалось, что вдали гремел гром, но громовой раскат не бывает таким долгим. Еще этот звук можно было сравнить с гулом копыт атакующей конницы, но даже у конников точно хватило бы ума не бросаться в атаку на стену Города. Когда же наконец волна вырвалась из тумана и дождевой пелены, люди глазам своим не поверили. Многие умерли, так и не поняв отчего.
Водяная стена, оказавшаяся выше каменной, налетела со скоростью раза в два выше, чем у лошади на галопе. Всех стоявших наверху мгновенно смело. Сама же Неколебимая подалась, застонала и рассыпалась во множестве мест, хотя некоторые башни и выдержали первый удар.
Столкновение в какой-то мере ослабило поток, но не остановило. Вода ринулась дальше. Достигла Неуязвимой стены и хлынула через нее, неся ветки, бревна, мусор, – все подхваченное по пути сделалось разящим оружием. Гибло все. Хижины бедноты в Баренне и Бурманском конце просто сметало, люди пропадали под руинами или тонули. Вода пользовалась любой лазейкой, чтобы уйти вниз. Сливные тоннели вновь оказались затопленными, несусветный потоп доконал остатки древних механизмов, сгубил последних немногочисленных жителей подземелья.
К тому времени, когда поток добрался до Алого дворца, он успел подрастерять свою силу. Перепуганная стража с облегчением наблюдала за волнами, безобидно плескавшими на стены у них под ногами.
Когда вновь послышался гром, его вначале отнесли на счет дальней грозы. Никто не сообразил, что это синие взорвали вторую запруду.
Крутанувшись на каблуке, Фелл развалил лезвием ножа подбородочный ремень на шлеме у одного солдата и тем же движением глубоко располосовал горло второму. Его обрызгало горячей кровью. Два воина еще падали, когда он выхватил у кого-то меч и с наслаждением услышал рев ярости, вырвавшийся у товарищей убитых. Сами тысячники были стреножены приказом не калечить жертву. Было похоже, они настолько боялись своего государя, что не отваживались даже синяк Феллу поставить.
Он, впрочем, знал, что все равно не продержится долго. Считаные мгновения спустя его просто сомнут числом.
Фелл вертелся волчком, рассекая, вспарывая, полосуя… Он должен был безостановочно двигаться и не мог позволить себе роскоши сделать выпад в глаз или в пах. Он орудовал мечом, зажав рукоять в обеих ладонях, и клинок не останавливался ни на секунду.
– Остановите его! – прозвучал низкий голос. – Немедленно!
Фелл улыбнулся про себя. Какой восторг был ощущать их бессилие. А как они матерились, пытаясь скрутить его и при этом не особенно помять! Где-то вдали снова прогудел гонг. Уже второй. Они ухали одновременно, выбивая сложный перемежающийся ритм, становившийся все быстрее. Фелл даже задумался, не он ли тому причиной.