Городской тариф
Шрифт:
– Да как ты смеешь, щенок?!
– внезапно взорвался Камаев. Кипевшая в нем ярость вырвалась наружу и обрушилась на собеседника. Мало того, что его предал Борис, так теперь и Илья собрался сделать то же самое! Предатели, предатели! Весь мир полон предательства, лицемерия и малодушия!
– Как ты смеешь упрекать меня в том, что я ломаю тебе жизнь? Ты сам согласился выполнить работу для меня, и, выполняя ее, ты сам ломал чужие жизни, но тогда тебе это казалось нормальным, ты не видел в этом ничего предосудительного. Конечно, а как же иначе? Ты ведь за это деньги получал! А теперь что же? В один миг тобой овладело немыслимое благородство, невесть откуда взявшееся?
Если бы Бабицкий сейчас что-то возразил, огрызнулся, продолжал настаивать,
– Послушай меня, Илюша, - заговорил он почти ласково, как старший товарищ или мудрый наставник, - не горячись, не делай глупости. Ты же мужчина, красивый, умный мужчина, Наташа тебя любит, так неужели ты не сможешь удержать ситуацию под контролем? Я никогда не поверю, что ты не сумеешь повлиять на любимую женщину и дашь ей уйти к другому. Я старше тебя и опытнее, и поверь мне, никуда она от тебя не денется, если ты будешь вести себя умно. Прояви понимание, терпение, не препятствуй ее встречам с бывшим мужем, наоборот, будь максимально внимателен, все время спрашивай, как там Павел, как он себя чувствует, что говорит, что делает. Предлагай помощь, организационную, с похоронами там, с поминками, или даже финансовую. Конечно, он вряд ли ее примет, у него есть друзья, коллеги, и денег у него достаточно, да и у Милены есть родители, но ты предложи, предложи! От тебя не убудет, а Наташе приятно. Покажи себя в этой сложной ситуации с лучшей стороны, и вот увидишь, никуда она не уйдет. Через девочку действуй, в конце концов. Уделяй ей побольше внимания, делай дорогие подарки. Воспользуйся тем, что отцу сейчас не до нее, и займи его место, пусть временно, но этим ты получишь дополнительные баллы. Она встанет на твою сторону.
Илья молча кивал, и на лице его все явственнее проступала надежда. Кажется, Камаеву удалось нащупать верный тон. Ну и слава богу. А то выдумал: жениться ему срочно надо! Только этого не хватало. Дело прежде всего. А все эти сантименты со свадьбами и прочей ерундой следует оставить до лучших времен.
Настя хохотала и все не могла остановиться. Слезы стекали по щекам, она размазывала их ладонями, пыталась глубоко и редко дышать, но ничего не помогало. Истерический смех поднимался откуда-то из живота и душил ее, заставляя мышцы судорожно сжиматься. Даже ворвавшийся в кабинет Коротков не помог: при виде его изумленного лица она только еще сильнее смеялась. Юра налил ей воды, крепко схватил за волосы и протиснул край чашки сквозь одеревеневшие от напряжения губы. Наконец ей удалось перевести дыхание.
– Что случилось?
– сердито спросил он.
– Тебя на полкоридора слышно. Я уж решил, что ты ревешь.
– Не, - она помотала головой и сумела-таки глубоко вдохнуть. Сразу стало легче - Я смеюсь.
– Над кем?
– Над собой. Над кем еще мне смеяться?
– И кто же тебя эдак развеселил-то?
– Шеф. Юра, он сказал, что сегодня подписали приказ. Врет?
– Подписали, - кивнул Коротков - Я как раз шел тебе сказать. Ну и что в этом смешного? Радоваться надо. И, между прочим, думать о том, как будешь праздновать в кругу боевых товарищей.
– Погоди, Юр, мне нужно завтра на кафедре обсудиться. Вот если там все пройдет нормально, тогда буду проставляться. Но это еще не все. Знаешь, о чем я спросила Большакова?
– Знаю, - буркнул Коротков, одним глотком допивая оставшуюся в чашке воду.
– Ты спросила его, есть ли жизнь на Марсе.
– Я спросила, - медленно сказала Настя, - как ему удалось выпереть из отдела Симакова и Дуненко.
– И что?
– вздернул брови Юра - Неужели он ответил?
– Представь себе. Он припомнил ту историю с убийством в Серебряном Бору.
Коротков тихо присвистнул и осторожно опустился на стул напротив Насти. Вытащил из кармана сигареты,
– Твою мать, - в сердцах выдохнул он.
– Как он узнал-то?
– Я и об этом спросила. А он ответил, что, дескать, труд невелик, если мы узнали, то почему он не может?
– Твою мать, - мрачно повторил Коротков.
– Вот стыдобища-то.
– Стыдобища, - согласилась Настя.
– Молодняку простительно, они могли и не понять ничего, но мы-то с тобой все поняли и промолчали.
– Ну ладно, а что мы могли сделать? Мы же понимали, что Афоня в этом замазан, так что ему говорить никакого смысла не было.
– Правильно, - кивнула она.
– А в службу собственной безопасности сообщать противно было. Мы не приучены на своих стучать. Да и потом, Юр, мы же с тобой не дети, мы прекрасно понимаем, что это не единичный случай и не только у нас. Это происходит всюду. И такие ископаемые, как мы с тобой, которые на своих стучать не могут, уже большая редкость. Наверняка в службе собственной безопасности тонны материалов лежат на таких вот Симаковых и Дуненко по всей российской милиции. Лежат, пылятся и не реализуются. Думаешь, почему?
– Чего тут думать-то? Потому что команды «фас» нет. А без команды работать нельзя, можно без головы остаться.
– Ну правильно. А команды почему нет? Почему ее сверху не дают? Вон на каждом углу кричат о необходимости борьбы с коррупцией, комитет специальный создали, а команду «фас» не дают. Почему? Потому что нет политической воли. Декларации есть, а настоящей воли нет. А нет этой воли потому, что деньги, которые внизу берут, наверх уходят. Вот Афоня взял, на три кучки разделил: себе оставил, ребятам отстегнул и наверх подачку отправил. Наверху поднакопили за полгодика - и еще выше отправили. И дальше по цепочке. И так всюду, Юра. Поэтому наши генералы министерские сидят, молчат в тряпочку, дивиденды считают и никаких команд на настоящую борьбу с коррупцией не дают. Ребенку понятно. Так что если бы мы с тобой начали совершать некоторые телодвижения в связи с убийством в Серебряном Бору, мы в лучшем случае уперлись бы в глухую стену. А в худшем - поимели бы массу неприятностей.
– Ася, но ведь доказать все равно невозможно было бы.
Настя болезненно сморщила нос.
– Возможно. Трудно, но возможно. Просто этот труд на себя никто не взял бы, опять же потому, что команды нет.
– Ну раз так, то и нечего тогда нам стыдиться, - решил Коротков.
– А чего ты хохотала-то как безумная? От стыда, что ли?
Настя улыбнулась и снова хихикнула, но быстро взяла себя в руки.
– Я, знаешь, о чем подумала? Мы вот с тобой тут судим-рядим, все пытаемся понять, в какую игру играет Большаков и в каких местах таятся подводные камни. Рассчитываем, прикидываем, боимся, что нас врасплох застанут. А самое простое объяснение мы даже не рассматриваем.
– Это какое же?
– Юр, а может, он просто честный? А? Ну вот такой нормальный честный мужик, порядочный, грамотный, профессиональный, с хорошими мозгами и приличным опытом. И он действительно хочет снова поставить наш отдел на ноги и вернуть его в былую форму. Почему мы изначально решили, что такого не может быть?
– Потому что этого не может быть, - отрезал Юра.
– Ася, где ты таких видела за последние годы? Откуда им взяться, честным-то? Ладно бы он был нашим ровесником, тогда можно было бы надеяться, что его сформировала старая школа. Но он же молодой, ему тридцать четыре года, а советской власти уже пятнадцать лет как нету Где ему было получить такое профессиональное воспитание, где говорилось бы про честность, порядочность, про то, что погоны надевают не для того, чтобы деньги зарабатывать, а для того, чтобы людей от всяких поганцев защищать? Он что, с Луны свалился, наш начальник? Да он из той же Школы милиции вышел, что и Симаков, и Дуненко, и все прочие, про которых мы с тобой много всякого разного знаем. Как профессионал он формировался тогда, когда все уже мерилось только на деньги и власть, а не на честность и любовь к людям. Что, не так?