Горы моря и гиганты
Шрифт:
У порога южной страны Кюлин водрузил, как некий символический знак, убийство Тика Он; но ничего этим не достиг. Мало кто из его сторонников чувствовал себя уверенно. Люди видели, что Кюлин, как и другие, борется с собой, и страдает, и не может этого высказать; что он с яростью проникает все дальше в эти края. У него выросла длинная русая борода с проседью; ходил он теперь слегка сгорбившись. Редко кто отваживался заговорить с ним.
И вот однажды — возле Тулузы — распространился слух, что Венаска где-то неподалеку. Золотисто-коричневая женщина — в кармазинного цвета рубахе, в шитых золотом шароварах — посреди клубничного поля протянула Кюлину руку.
— Венаска, это ты. А я тут брожу. Я давно хотел с тобой поговорить.
— Что ж, теперь мы встретились.
— Ты разве знаешь, кто я?
— Нет, но я дам тебе имя.
— Не надо. Я Кюлин. Со мной здесь и другие ветераны Гренландии.
— Гренландия далеко. Но я рада, что вижу тебя.
Она погладила Кюлина но плечу; его это привело в ужас:
— Венаска, я хотел рассказать тебе кое-что, с Гренландией не связанное. В окрестностях Монтобана нам повстречалась одна рыжеволосая женщина, странное создание: Тика Он. Так вот, я ее убил.
Венаска еще держала руку на его плече, но теперь отдернула ее, опустила голову:
— Ох!
Она смотрела на черную землю; стояла тихо, с безвольно повисшими руками; тусклым голосом окликнула кого-то. Две сидевшие неподалеку женщины поднялись и подскочили к ней. Венаска тихо пожаловалась:
— Этого человека зовут Кюлин. Он убил Тика Он. Он повстречал ее около Монтобана.
Женщины растерянно и с угрозой взглянули на него. Венаска не поднимала головы.
Кюлин:
— С этими мне говорить не о чем. Я, Венаска, хочу остаться вдвоем с тобой.
Венаска не шелохнулась:
— Не могу. Ты убьешь меня.
— Я не убийца.
— Убийца. Я это чувствую. — Она взяла под руку одну из женщин. — Пойдем ко мне на двор. Посидим.
Дома она оставила открытыми двери и окна. Села в углу комнаты. Они помолчали.
— Чего ты от меня хочешь, Кюлин? Тебя зовут Кюлин. Я нарекаю тебя Ходжет Сала. Крутой Обрыв.
— Я должен узнать тебя поближе.
— Зачем?
— Мы, Венаска, поплыли в Гренландию, потому что нас послали туда. Градшафты, которые теперь гибнут, — они нас послали. Мы побывали сперва в Исландии, на острове вулканов, потом — в Гренландии. Я помогал осуществить план сенаторов. Это первое. Второе: на нас там навалилось нечто ужасное, что потрясло меня и других, выживших. Это, значит, второе. И мы, в том числе и я, вцепились в свой опыт зубами. Правда, Венаска. Я ведь хотел того, что на меня обрушилось. Хотел выдержать испытание. Точнее объяснить не сумею. И поскольку я своего добился, пришлось устранить Тика Он. Другого выхода не было. Я не искал ее, она сама пришла.
— Ходжет Сала, я слышу только интонацию твоих слов. Чего ты от меня хочешь?
Длиннобородый холодно взглянул на нее:
— Ты не пришла. Тебя разыскал я. Подойди поближе, чтобы я ощутил твое присутствие.
— Ты понимаешь, что говоришь?
— Да.
В нем думалось: «Это все туман. Я преклонился перед ней. Если я должен погибнуть, так тому и быть. Значит, я ни на что не годен. Дело не в отдельном человеке».
Она в своем углу поднялась:
— Повернись ко мне спиной. Не смотри на меня.
Он ждал; и опять подумал: «Дело не во мне». Прошло несколько секунд. Внезапно он почувствовал слабость: это испытание; я решился на пробу; я либо обрету защиту, либо нет. Он повернулся к ней спиной. Но Венаска из своего угла не вышла. Ее мягкий голос:
— Ты хорошо сделал, что дал мне возможность на тебя посмотреть. Я была к тебе несправедлива. Я уже иду.
И она сзади скользнула к нему, потянула к окну, улыбнулась девушке, показавшейся на пороге:
— Подожди снаружи.
Остановившись посреди маленького помещения, прижалась лицом к потертой кожаной куртке, обхватила руками его голову.
— Прежде, Ходжет Сала, я только слышала, как ты говоришь. Теперь я сама путешествую по Гренландии. Да. Ничего плохого мне там не встретилось. Крутой Обрыв не причинит мне вреда. Прислушайся! Там снаружи наши птицы. Птицы! Ничто не причинит мне вреда!
Она с улыбкой отделилась от него; жужжа что-то себе под нос, взяла его руки в свои:
— Я все-таки боюсь тебя, Ходжет Сала. Но ты мне ничего плохого не сделаешь. В тебе прорезался для меня какой-то росток. Не дай ему погибнуть.
— Почему ты уже уходишь?
— Попрошу принести молока.
Она отпила из стакана, протянула стакан ему:
— Доставь мне удовольствие. Чтобы я больше не боялась.
«Может быть, — подумалось в нем, — мне не следовало убивать Тика Он. Я бы и так с ней справился». Он выпил из стакана Венаски.
— А теперь ты уйдешь, Ходжет Сала?
— Я думал остаться у тебя дня на два. Я готовился к худшему, Венаска.
— А теперь?
— Теперь я уйду.
— И никогда больше не вернешься?
Он усмехнулся:
— Ты все еще боишься меня, Венаска. Молоко было вкусным, и я выпил из твоего стакана. Я скажу друзьям…
— Что?
— Еще не знаю. Что ты нарекла меня Крутым Обрывом, Ходжет Сала. И…
Тут он снова присел на стул, достал из ножен кинжал, закрыл глаза. Она долго смотрела на него. Он открыл глаза:
— У тебя мне было хорошо. Двух дней не понадобилось. Я пришел сюда — признаюсь, Венаска — с решимостью быть к тебе беспощадным. Тика Он — о ней и говорить не стоит — должна была умереть. Я боялся тебя; боялся: ты сделаешь напрасным все то, что с нами… случилось в Гренландии.
— А теперь? Что теперь? Разве я не признала тебя, Ходжет Сала? Едва увидев тебя, я захотела дать тебе имя.
Она готова была перед ним преклониться.
— Поцелуй кинжал.
— Это тот самый, которым…
— Нет, я сделал это руками. Ты должна поцеловать кинжал.
Она обняла Кюлина, заплакала, прижавшись к его лицу.
Он глухо пробормотал:
— Не надо, Венаска. Поцелуй кинжал.
— Неужто я должна?
Он вздрогнул, отстранился от нее, сжал кулак, глаза его расширились: