Горы моря и гиганты
Шрифт:
Кураггара выпрямилась:
— При чем тут какая-то палка. Ты просто ничего нам не позволяешь.
Делвил пнул ее коленом. Под градом камней она и Ментузи поспешно ретировались в чащу леса.
Делвил думал только о том, чтобы расти. Он редко покидал горы Корнуолла. Его окружала маленькая группа верных помощников. Дехаса Тессаму — человека, подобного ему — он послал в Ирландию. Они не хотели забывать о Гренландии и о первобытных чудищах. Люди-башни все еще стояли, образуя цепь, на горах, на море. С глубоким чувством — со слезами, с ненавистью — смотрел на них Делвил: «Это были мои друзья. Они задержали чудищ. Нам пришлось принести их в жертву». Он, по сути, перешагнул через этих темных печальных существ. Предоставил их распаду, потому что более в них не нуждался. Они иссыхали между своими камнями и балками; их жуткие стоны, животный усталый рев на протяжении многих месяцев звучали над одинокими горными вершинами, над пустынной водной поверхностью — от Шотландии до Скандинавии. Лоскуты турмалиновых полотнищ, прежде служившие приманкой, в конце концов обрушивались вместе с самими съежившимися великанами. Камни, человеческие и животные останки… Все это падало с плотов в море.
Делвил думал только о том, чтобы расти. Много недель он не покидал Корнуолла. Он распорядился, чтобы тело его наращивали очень медленно; и не хотел, чтобы в качестве связующего вещества, как в случае с башенными людьми, использовали землю. Пусть лучше в него бросают камни и деревяшки, льют воду… Часто его сознание затуманивалось, и тогда приходилось делать долгие перерывы, чтобы Делвилом не завладели демоны камня. Человекоподобным чудовищем воздвигся Делвил перед Лондоном. У него были ступни с пальцами, колени — как у человека. Темно-коричневая, похожая на задубевшую шкуру кожа. На шелушащемся теле появлялись, словно эркеры и купола, соски желваки бородавки. Из подложечной впадины торчало существо-колокол, с подвижными щупальцами. От паха тянулись черно-серые играющие змеиные тела: подвижные глазастые трубки, которые обвивались вокруг ног Делвила, ласкали его, пили и жрали для него. Грудь — наверху — в медленном темпе раздувалась и опадала. Змеиные тела высасывали целые ручьи: русла становились пустыми, вода теперь циркулировала по телу Делвила. Он смотрел на поселенцев, мельтешащих под его ногами: «Травоядные. Люди. Они думают, в этом — спасение человечества. Спасение! В том, чтобы жрать траву! Людишки!» Затуманенными глазами Делвил рассматривал траву деревья коров лошадей. Его обвевал ветер. «Вот ветер, это да, это что-то! И гора тоже». Лондон он обходил стороной: боялся обрушить хрупкие подземные ярусы. Он перешел вброд Дуврский пролив, в штормовую погоду. Терпел завывания бури, перехватывающей дыхание. Возле Кале, тяжело дыша, присел отдохнуть, потряс прибрежные скалы. Тен Кейр в это время бродил по окрестностям Брюсселя. Он видел, как потемнело небо, видел приближающегося враскачку гиганта, чья голова доставала до облаков, слышал различимые за много миль бурчание-клокотание-журчание, шипение змей. Не выдержав этого отвратительного зрелища, Тен Кейр бежал под землю.
Разочарованный Делвил поплелся через Пролив обратно, с трудом отыскал дорогу в Корнуолл. Там снова целыми бочками глотал камни. «Люди. Жрут траву. Нашли себе спасение!» Он смутно думал: «Укорениться в земле. Как горы. Остальное само собой образуется». И жевал-перемалывал пишу, прищуривая глаза.
ГИГАНТЫ собрались на охоту. Кураггара хотела в Гренландию.
— Дай мне полететь через море, — смеялась она в лицо вечно недовольному Ментузи, — и сам присоединяйся. Я охочусь на чудо. А ты все спишь.
Ментузи взлетел:
— Это мы еще поглядим!
Они стали двумя коршунами, летели над морем. Пробивались сквозь бурю, раздирали в клочья чаек, каждый гнал их навстречу другому. Море, черная мерцающая плита, волновалось под ними. Они пикировали, клевали китов в головы. Если буря кричала: «Ха!», то и они отзывались: «Ха!» Они проломились сквозь ветер. Под ними уже сверкали айсберги: белый холод. Кураггара весело перекувырнулась в воздухе:
— Мы скоро будем на месте. Ментузи, все вышло по-нашему. Драконы не появились. Ни один. Небось окопались во льдах. Но мы спугнем эту дичь.
Розового света больше не было. Только белесые сумерки. Вспышки северного сияния. А вот и остров Ян-Майен. Но что сталось с Мутумбо, который когда-то выжег шахту в прибрежном мелководье, вместе со своими кораблями опустился на дно? Бушующие воды его захлестнули… Сперва расцвел на небе розовый свет, и люди с одинаковым блаженством превращали в любовных партнеров камни, деревяшки, малые и большие волны. Потом сгустились черные грозовые тучи, наступило время циклонов; но люди все еще ликовали. И потом — пестрая скользящая туча птице-ящеров, длинношеих, с чешуйчатыми воротниками, с запутавшимися в перьях лисицами. Брызги, струи дождя из зверей. Гул проломленных корабельных бортов. За минуту все оказались в губительной воде. Как растекшееся пятно машинного масла, переливалось море над исчезнувшими кораблями. Прощай, Ян-Майен!
Горные пики вынырнули из океана.
— Вот оно! — обрадовался Ментузи; и начал спускаться.
То были группы островов. И новая вода, сильнее пенящаяся; и линии прилива. Белые вершины, плоские или холмистые равнины. Коршуны хрипло кричали, широко раскинув крылья; они не совершали никаких движений, но спускались.
— Гренландия, Ментузи!
— Кураггара, неужто Гренландия?
Благостно прокаркала Кураггара:
— А знаешь, о чем ты не вспоминал всю дорогу? Знаешь? Нет? О драконах.
— Драконы…
— Да, Ментузи. Теперь мы ими займемся. Ты их видел? Я пока — ни одного. Куда же запропастились эти милые звери, в свое время нагнавшие на нас столько страху? Где спрятались, какую игру затеяли?
Она вдруг хихикнула, затанцевала на снегу, захлопала крыльями, взметнув снежную крошку:
— Они мертвы! Мертвы! Сдохли! Околели! Отбросили когти! Окочурились! Драконам драконья смерть. Давай, мы должны их найти. Я хочу с ними поиграть.
Они слетели с горы. Повсюду — снежные массы, льдины. Они носились в белом светоносном воздухе целый день, земля эта все не кончалась: белела, сколько хватало глаз. Когда с неба спустилась тьма и их окутала слепящая снежная вьюга, Кураггара крикнула:
— Вижу расселину! Там мы переночуем.
Притомившиеся, они устроились под скалой; спали и видели сны. Будто парят высоко над морем, раскинув крылья, — в воздушных потоках.
Разбудил их яркий солнечный свет, Кураггара хотела сразу же лететь дальше. Ментузи, нахохлившись, проворчал:
— Погоди, мне кое-что приснилось. На снег выбираться не хочется. Где эти драконы? Мне снилось, они лежат здесь.
И он принялся кружить над расселиной.
Второй коршун крикнул:
— Я ничего не вижу.
— Они наверняка здесь. Под снегом.
И оба вкогтились в снег на краю обрыва: били крыльями, сметая его; лапами разгребали-расцарапывали. Снег был рыхлым. Под ним оказался крошащийся лед; точнее, фирн — голубовато-белый, формирующийся. Коршуны бросались теплыми телами на этот лед; он таял, утекал струйками. Когда лапы уставали, Кураггара и Ментузи буравили-колошматили лед головами, лбами. Вертелись колесом, пока в лапы не возвращалась сила. И потом вдруг масса льда и снега над ними с хрустом отломилась от скального выступа. Сами они тоже покатились вниз, задыхаясь под грузом снега. Но сумели-таки взлететь, уклонившись в сторону. В воздухе они встретились:
— Это ты, Кураггара?
— Ты еще жив, Ментузи? Я больше не могу. Не могу.
На равнине они просидели около часа: медленно приходили в себя. Потом Ментузи взмыл в воздух, Кураггара нерешительно последовала за ним.
Ментузи издал хриплый крик и куда-то пропал. Коршуница, испугавшись, поднималась все выше, выше. Увидела наконец другого гигантского коршуна. Тот висел на обрыве, двигался по нему вверх и вниз, стучал клювом. Кураггара приблизилась, ужаснулась. Тоже хрипло каркнула, как прежде Ментузи. Обрыв был черно-коричневым, припорошенным снегом. Из расселины торчали ветки древесной кроны. Крепкие ветки косо лежащего сломанного дерева. Маленькая лавина целиком обнажила отвесную стену расселины. Ментузи спускался вниз по странно извилистой линии. Он кричал и колотил в стенку клювом. Кураггара подлетела к нему.