Горы моря и гиганты
Шрифт:
Идатто с невыразимой улыбкой отделился от Кюлина. Осторожно сгибая колени, двинулся вкруг костра. Начал огибать его. Крадучись, по широкой дуге. Руки подняты, рот широко открыт, будто для ликующих возгласов, но ни единого звука он пока не проронил. Щуплый юноша в костер не смотрел — только перед собой, в подрагивающий от жара воздух или на усеянную хвойными иглами землю. Через каждую пару шагов он кланялся. Обходил костер по кругу. И каждый, с кем Идатто оказывался рядом, поднимался на ноги, услышав его голос:
— Ну же! Вставайте! Воздайте честь Огню! Воздайте честь Гренландии! Воздайте честь вулканам!
Согбенные спины, ссутулившиеся плечи повиновались призыву. Люди
Кюлин лежал на земле. Когда командиры, стеная и вздыхая, цепочкой потянулись мимо него, он потерял сознание и упал навзничь, в темноту.
Идатто наконец отошел от костра, побежал в лес, выкликая кого-то. Из долины реки Эр начали стекаться люди, поодиночке и группами. Испуганные и встревоженные, смешивались они с теми, кто кружил возле огня. Настойчиво задавали вопросы. Они уже знали, что должны будут разделиться. В разговорах часто упоминалась Гренландия. Здесь же взмывало вверх суровое пламя, бывшие моряки один за другим подступали к костру, бросали в него (словно заклиная или умоляя о чем-то) верхнюю одежду, ремни — выкупали себя на свободу. Многие опускались на колени: чтобы преодолеть страх.
Кюлина подняли. Он тупо смотрел на мельтешащих людей, прислушиваясь к их ропоту, крикам. Идатто поддерживал его, помогал идти. Кюлин отчужденно усмехнулся:
— Боитесь меня? Я тот, кто взорвал в Исландии вулканы — Хердубрейд и Краблу. Не надо бояться. Видите, мы сложили костер. Большой-большой костер. Не бойтесь. Не уклоняйтесь от огня. Ни от вулканов, ни от самой Гренландии. Иначе они превратятся в тюремщиков, закуют вас в цепи. Не надо страха. Смотрите на огонь как можно дольше, пока вы в силах это вынести. Смотрите же на большой костер. Смотрите. Ближе, ближе! Он не причинит вам вреда. Ах, как он расцвел! Поприветствуйте же его. Поприветствуйте! Поприветствуйте Исландию. Нашу родину. Поклонитесь ей! Воздайте ей хвалу!
Многие устремились к нему. Весь лес полнился окликами.
Кюлин медленно подошел к костру (пламя, в которое подбросили дров, заклокотало сильнее). Командиры вокруг костра молчали, завороженно-восхищенно-почтительно смотрели в огонь. Кюлин повернул свое суровое лицо так, чтобы огонь осветил его:
— Вот он горит. Греет. Губительный огонь! Это он взорвал вулканы Исландии. А потом — глетчеры. Он — как вода, которая разбивает корабли, но и носит их на себе. Хорошо, что мы не засохли на Шетландах. Теперь страх нас покинул. И я уже склоняюсь в поклоне. Ты продолжаешь гореть, когда мы подходим к тебе. Позволь нам тебя умилостивить! Будь к нам милостив! Будь милостив ко всем нам!
Идатто обнял Кюлина.
— Теперь я спрашиваю, Идатто: хочешь ли ты умереть от голода, или хочешь жить? Вправе ли мы умереть? Мир — живое существо:: какая безумная мысль! Возможно ли умереть, после того как мы узнали такое? Послушай их выкрики. Они понимают всё так же, как и мы. Это понимают все люди. Мы с тобой не обладаем колдовским языком, который могли бы утаить от других. Идатто, ты еще молод. Мы скоро расстанемся. Дальше каждый пойдет своим путем. Я должен жить, ты тоже; и все другие должны. Мы будем восхвалять огонь. И то, что нам довелось увидеть. Жизнь только начинается.
Даматила — сильная черноволосая женщина, стоявшая перед ними — вдруг блаженно раскинула руки, улыбнулась сквозь щелки прищуренных глаз. Ее курлыкающий голос уподобился птичьему зову:
— Как мы только додумались до такого — оставаться всем вместе, чтобы врагам было легче нас перебить? Словно ванна с ароматной водой — блаженство, в котором я сейчас пребываю. Нам будто приготовили ванну, налили воду. И она наконец
Медлительная смуглая Шахара крикнула откуда-то сзади:
— Даматила!
— Даматила здесь, но глаз она не откроет.
— Ах, вот ты где. Это я.
— Что еще за «я»?
— Шахара.
— Шахара, говоришь…
— Даматила, теперь я всё могу высказать. Это тот огонь, который мы добыли в Исландии. Я летала над Хердубрейдом. Оно тогда уже полыхало, это пламя. Это самое пламя. Я узнала его!
— Верю, Шахара. Но сейчас закрой глаза и потом скажешь мне, что ты чувствуешь.
— Что?
— Закрыла глаза, Шахара?
— Да.
— Положи руки на затылок, как я, откинь голову. Не слушай, что они кричат. Ты должна только чувствовать. Вчувствуйся в свои пальцы, лицо, рот, вчувствуйся в свое тело, потом — в ноги, до самого низу, до стоп. Чувствуешь? Ах, я больше не могу говорить. Губы меня не слушаются. Ах, Шахара, я… Я не могу этого выразить. Оно опять здесь. Не бойся ничего, просто доверься чувствам. Оставайся на месте. Сладость нежность нежность дикость и сила. В моей шее, коленях, спине, в моих глазах. Ах! Что-то горит-струится. Вот. Я сама горю. Ни слова больше. Молчи.
Другая, погрузившись в себя, шептала:
— Не надо слов, Даматила…
Идатто вскарабкался на старый бук. Обхватив расколовшийся ствол, висел наверху; грезил, глядя поверх человеческого моря на все ярче разгорающееся пламя: «Увядшие листья. Воздух. Я позволю себе упасть. Позволю… упасть. О, помогите мне, кто-нибудь, чтобы я не исчез совсем!»
Тем вечером и той ночью командиры, борясь с собой, освободились от последних сомнений. Кюлин — ночью же — позвал командиров к себе: он хотел, прежде чем они расстанутся, дать каждому из них нечто… Знак, который можно хранить. Кюлин всегда имел при себе кинжал. На бронзовой рукояти был рельефный рисунок: открывшаяся гора, из жерла которой вырывается пламя. Кюлин раскалил кинжал и выжег знак на руке, чуть пониже локтя: сперва себе, потом — Идатто… В ту ночь такое клеймо получили все командиры. Они, почувствовав резкую боль, нагибались, зажмуривали глаза, но ни один не проронил ни звука. На рассвете первые маленькие группы, не прощаясь, покинули колонну. К полудню, когда костер догорел, еловая роща и долина реки Эр опустели.
КНИГА ДЕВЯТАЯ
Венаска
НА ЮГО-ВОСТОКЕ этой земли высится огромная древняя остаточная гора. Она была когда-то куполообразной, но вода и дожди разрушили ее почти до основания. Верх стал плоским, западный склон полого понижается к просторной равнине. Вулканы кое-где проломили гранитные массы. Это Севенны[100] и плоскогорья Оверни, Фореза, Лионне[101]. Бурные речки сбегают по холмистым плато, попадаются здесь и узкие горные долины, базальтовые и трахитовые купола, прослойки шлаков и пепла. Один кратер уходит вниз на сотню метров. От глетчеров перевала Сен-Готард[102] берет начало Рона. По пути она вбирает в себя горные ручьи. Мчится по ущельям, выплескивает свои мутные воды в серпообразное Женевское озеро. Выходит из него ярко-синей. А когда она прорывается через Юру[103], с ней встречается текущая с севера нежная Сона. Воды смешиваются с водами, поворачивают на юг. Река, становясь все шире, стремится теперь по равнине, благоухающей лавандой и миртом. Соседние земли посылают ей новые воды. Альпы, которые породили Рону, еще раз ненадолго подступают близко к ней. После чего открываются: заболоченные берега; галька, рассыпанная по плоскому ложу; галечные поля вплоть до самого моря, пустынная дельта. Ленивые воды набухают и изливаются в море.