Горы моря и гиганты
Шрифт:
Началось это с Лондона. Затем пришел черед Брюсселя, Гамбурга… Градшафты, один за другим, переносили свои предприятия под землю. Затем туда же переселялись люди. На поверхности остались лишь небольшие колонии. Безграничная гордость подстегивала инженеров; и с безграничной гордостью спускались рядовые горожане под землю. Здесь на прокладке, на расширении новых шахт и штолен работало больше людей, чем в верхнем мире. Машины для производства кислорода и очистки воздуха, осветительные приборы требовали — по мере расширения подземных пространств — все больше обслуживающего персонала. Но труд вознаграждался многими удовольствиями. Лаборатории для физиков технологов биологов располагались в стороне от прочих сооружений, в слоях, наиболее близких к поверхности, — и вскоре этот район вырос до размеров маленького городка. Высокомерными и гневливыми, как никогда прежде, были мужчины и женщины, посвятившие себя науке. Они позабыли всякий стыд. И массы знали это; но, так или иначе, шли на поводу у ученых.
В Лондоне, где возникла мода на светляков, впервые появились люди, представители разных рас, которые
ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ МАССЫ, изливавшиеся, подобно пенным водам, в резервуары гигантских городов, не догадывались, какую судьбу уготовили им могучие человекосамцы и человекосамки, которые всё это создали и чьей милостью горожане жили. Делвил полностью погрузился в свои чудовищные планы мести, в идею борьбы против той силы, которая наслала на них первобытных тварей; во встречах сенаторов он практически не участвовал. Тен Кейр, упрямый бельгиец, предпочитал держаться в тени: разговоры с Делвилом в последний раз произвели на него гнетущее впечатление. Тена Кейра, человека душевноздорового и мужественного, оттолкнули бесчинства Делвила.
С отвращением наблюдал он и за началом сооружения одного из людей-гигантов — но вскоре отвел взгляд. Больше он в Лондон не летал. Когда однажды ему рассказали об успехах башенных гигантов, у него тошнота подступила к горлу. Он не мог слушать; и попросил, чтобы больше с ним об этом не говорили. Казалось, первобытные твари ему нравятся больше, чем такого рода оборонительные меры. Тен Кейр пытался протестовать, когда и в Брюсселе началось массовое бегство под землю. Но остановить этот процесс было не в его силах. Единственное, чего он добился, — чтобы экстатическая, на время вернувшаяся из подземных шахт толпа не уничтожила старые сооружения на поверхности. Сам он, чувствуя смутное раздражение, с маленькой группой помощников остался наверху: как он объяснил, чтобы следить за передвижениями поселенцев.
В лондонском пригороде с претенциозным названием Гренландеум, где находились технические предприятия и лаборатории (он висел в глинистых и мергелевых слоях, над головами бессчетных человеческих масс), собрались сильнейшие умы той эпохи и сосредоточили вокруг себя все субстанции, с какими может работать человек. Здесь в округе Картагон, где жили исследователи растительных энергий, безраздельно властвовал Эткинсон, холодный и мрачный тип, евнух (как о нем говорили) — по собственной воле и из ненависти к женщинам. В округе Океания, где занимались водой, аналогичную роль играл берберо-испанец Эскойес: тот самый водный человек, который в начале гренландской кампании советовал перенаправить по другому руслу Гольфстрим и обогатить солью дно океана. Изучением тепла, горения, пламени занималась Надя, человекосамка из семейства Эткинсона. В округе Тель эль-Хабс (Холм Узилища) тон задавали сразу несколько сенаторов, которых уже и людьми-то не назовешь. То были мужчины и женщины, молодые и среднего возраста, которые прежде участвовали в строительстве человекобашен, а потом — как звери, нализавшиеся крови — уже не могли забыть то, что там видели и испробовали. С кораблей-плотов и шотландских гор они без всякой охоты вернулись в трезвый и скудный ландшафт, населенный обычными людьми: двуногими, хныкающими, лишенными шерсти хилыми созданиями. Эткинсон стал евнухом из ненависти к женщинам, да и к людям вообще. Господа из Тель эль-Хабса, насмотревшись на башенных людей, вообще не хотели больше видеть себя в человеческом облике. Средства, опробованные на рабах из Узилища, они потом применяли к себе. Трибор, вернувшись с шотландской горы Глас-Маол, отказался от прежнего имени и стал называть себя Ментузи. Он больше не ел сам. Подобно тому, как телега стоит на месте и не двинется, пока не запряжешь в нее лошадь, так же и он, фигурально говоря, сделал себя телегой. Запряженной животными и растениями. Ментузи как-то сказал человекосамке Кураггаре, которая прежде звалась госпожой Макфарлейн: «Меки и его поколение правильно поступили, отказавшись от полей лесов и животных. Все, что мы можем, мы должны создавать сами. Они построили огромные фабрики, предприятия. Мы вот уже несколько столетий привязаны к этим гигантским сооружениям. Для них требуются пространство, охрана. Как же мы ими гордились! Но теперь они больше не нужны. Мы должны изменить точку приложения наших сил. Я теперь опять за поля и скотину. Пусть моя собака жрет, сколько хочет, — ведь она напитывает меня, пока остается моей. Ты же видела камни, и дубы, и целые стада, которые сбрасывались к подножию башен? Вся тамошняя живность жрала для башенных людей. Я сам готов стать собакой, если смогу еще долго заталкивать в себя всё, что изготавливается на фабриках».
На Ментузи, поселившемся в Тель эль-Хабсе, висели полипы. Его брюшная стенка была во многих местах просверлена. Он посылал своих помощников в обезлюдевшие леса; они доставляли ему лисиц, выдр, африканских зебр, черепах. Издавна люди знали, как неимоверно трудно скрестить животных, принадлежащих к разным классам; но теперь таких трудностей не было: Ментузи убедился в этом, наблюдая за строительством башен. Турмалиновые сети скрещивали какие угодно виды. Как же Ментузи потешался над Меки, потешался над Мардуком, научившимся влиять на рост растений!
— Кураггара, они были йогами и факирами. Шутниками! Нужно, правда, отдать им должное. До гренландской экспедиции все мы были ничем. Человек, который вырвал у вулкана огонь и лучи, — вот кто мой герой.
Кураггара от смеха схватилась за живот:
— Я сейчас попробую родить черепаху!
— Почему бы и нет. Кто тебе помешает?
В Тель эль-Хабсе, на Холме Узилища, эти двое занимались жуткими, омерзительными вещами.
Гиганты — правители западных градшафтов — справились с нашествием первобытных чудищ. Они-то не восторгались волшебными полотнищами — в отличие от участников первой и второй экспедиций в Гренландию, которые под розовым светом спускали на воду шлюпки и, голые, блаженно сидели в них, покачиваясь на волнах. Правители и правительницы больших градшафтов, уверенные в своей власти, были хладнокровны и исполнены ненависти. Подобно тому, как разбойники прячутся в княжеском парке и из-за решетки наблюдают за нарядными стройными красавицами в легких светлых одеждах, с распущенными волосами, которые движутся по лужайке, играя в какую-то игру, — а сами оценивают этих красавиц и ждут благоприятного момента, чтобы на них наброситься, связать и утащить прочь: так же ученые Тель эль-Хабса, безудержные в своих желаниях, подстерегали тайну вулканов — и в конце концов завладели ею, подмяли ее под себя.
На Холме Узилища эти господа работали в тесном сотрудничестве со своими коллегами из Базальтового города, который выглядел как развороченная гора. Здесь занимались теми сущностями, которые люди обычно называют камнями. Ученые господа брали красный рубин, фиолетовый апатит, стекловидные гипсовые кристаллы — и подвергали их воздействию лучей Кюлина, в свое время использованных для разрушения вулканов Исландии. Ученые, однако, направляли силу, которая влияет на рубин (формирует его), не на сам рубин, а на родственный ему корунд. Обычно корунд не реагирует на воздействие этой силы, которая для него никакая не сила: ведь каждый предмет или вещество приходит в движение от особых причин, действенных именно для него. Однако в руках у господ из Базальтового города оказался жар самих вулканов. И это мощное оружие они направляли на исследуемые субстанции. Каменная масса начинала разбухать — как каша, как тесто, в которое добавили дрожжи.
Ученые из Базальтового города окружали фрагменты турмалинового полотнища стеклянными трубками: они заставляли изначальную силу проходить через различные газы и испаряться. Постепенно, через долгие-долгие часы, в рубине что-то менялось, как меняется полотно, выцветающее на солнце. Но все это время на рубин был направлен еще и пылающий луч Кюлина, пока не влиявший на каменную массу, находившуюся в стадии брожения. Есть одна точка, которую господа из Базальтового города нашли далеко не сразу и лишь ценой огромного напряжения сил, с помощью испарителей, а также аппаратов, ослабляющих или замедляющих химические процессы: точка индифферентности и перелома. В жизни каменного тела она определяет всё. Это момент, когда даже самые устойчивые связи внутри субстанции нарушаются — и камень, хотя он не раскален, может рассыпаться в пыль, его может поглотить и присоединить к себе любое твердое тело, находящееся поблизости. Пылающие лучи Кюлина были направлены на камень; наступал момент перелома. К камню подносили другое твердое тело. И как кристаллическая палочка, брошенная в перенасыщенный раствор, заставляет затвердеть всю жидкую массу — так же вновь затвердевало ослабленное каменное тело, соединяясь с другой сущностью, навязанной ему лучами Кюлина. Ученые работали очень тщательно. Скажем, гранитный блок — состоящий из зерен твердого кварца, темной роговой обманки, слюды, красноватого полевого шпата — они научились превращать в цельный блок молочно-белого кварца.
Пока ученые Базальтового города занимались преобразованием исходных материалов — и шаг за шагом фиксировали этапы таких превращений, — господа с Холма Узилища использовали из этих открытий то, что было нужно им. Животных, которые раньше не могли даже содержаться вместе (потому что одни из них пожирали других), теперь скрещивали: всё можно было низвести до элементарного состояния и потом втиснуть в материнское вещество. Господа, прятавшиеся в подземных бункерах, дошли в своем яростном неистовстве до того, что намеревались вскоре превращать самих себя в зайцев мышей львов пантер жуков. Для предварительных опытов они хватали все новых людей из земляного города и из верхнего мира, широко пользовались рынком рабов, убивали или калечили очень многих.