Горы моря и гиганты
Шрифт:
В теплой изобильной Таврии появились полки английских солдат армии «Б». Их доставили на судах с юга, через Босфорский пролив и по Черному морю. Черное море было почти сплошь покрыто тысячами парусников лодок грузовых пароходов. Между ними болтались плоты. Близ северного побережья — табуны плывущих захлебывающихся лошадей. С Азовского и Мертвого морей, с Кавказа, из самого Крыма стекались сюда человеческие массы, перемешивались, заполняли берег. Казаки киргизы славяне, крестьяне и попы, мужчины женщины дети — все они смотрели на сине-черную воду, обрушивались в нее. Земля под их ногами, песок трава, уже были у них отняты — жуткими свистящими полчищами мигрирующих тушканчиков. Ночью и днем людям приходилось отбиваться от волков и лисиц, которые бежали следом, а иногда прямо посреди человеческих толп, и жирели, питаясь умирающими.
Содрогаясь от ужаса и не умея его преодолеть, только что прибывшие солдаты, отдав свои корабли беженцам, пробивались на север, чтобы занять рубеж от Херсона до Таганрога. Их постоянно разъединяли то полчища тушканчиков, нападавших на них, то стаи взбесившихся волков, а под конец — толпы мигрантов, которые, когда пожар подступил вплотную, по сути сами превратились в зверей. Беженцы вступили с солдатами в борьбу не на жизнь, а на смерть: они остались без пищи, их переполняли страх обида ненависть. Войска, плохо вооруженные, были разгромлены. Но вслед за ними из изобильной людьми Западной империи пришли новые солдаты и проложили-таки себе путь, хотя тоже едва не погибли. Они намеревались, наступая между Херсоном и Таганрогом по еще невредимой полосе между обеими линиями огня, остановить надвигающийся с Урала пожар. В Лондоне опасались, что после затопления всей равнины между Уралом и Западной Двиной не останется больше возможности для наступления по суше; тогда как континентальные массы рвались к новым сражениям и победам. Желательно было сохранить какую-то территорию между восточной и западной пустынями, между землями затопленными и другими, задушенными дымом пожаров, — в качестве арены для будущих боев. Но войска группы «Б» получили в качестве подкрепления слишком мало технических отрядов: командование считало возложенную на них задачу почти безнадежной. Дерзкие попытки подвести штольни вплотную к уральскому огненному валу — в то время как и западный вал продолжал выдыхать газы, приостанавливающие химические реакции, выбрасывать растворяющие и замораживающие соли — удались лишь в немногих местах. Дело в том, что скорость продвижения орд беженцев под конец стала неслыханной, бешеной. Русский мир животных и людей, — напирающий с востока и с севера, стискиваемый на западе, тонущий голодающий сгорающий в пламени пожаров, — как правило, препятствовал прокладке противоштолен, разрушал с трудом проложенные трубопроводы и кабели. У местных жителей, пока сохранявших силы, неприязнь к выходцам с Запада соединилась с отчаяньем, с отвращением ко всему человеческому и вообще живому. Волна варваров и каннибалов катилась к югу. Увлекая за собой заклиненные между дикими ордами западные боевые части.
Еще во время этого бегства, отбиваясь налево и направо, солдаты увидели, как западный огненный вал, оглушая взрывами и жарко пылая, поднялся и понесся — зеленый — навстречу валу восточному. Среди зеленых и желтых клубов чадного дыма солдаты кричали так же, как славяне и сумрачные киргизы. Никто больше не различал, кто бежит рядом с ним. Сотни солдат сгорели, настигнутые своим же огнем.
На линии Бердянск — Харьков — Орел — Калуга — Тверь ряды производящих взрывы машин соединились; теперь они долбили трещали лютовали все вместе, создавая единый огненный фронт. Грохотали-дрожали буры взрывные устройства газогенераторы нагреватели.
Толстый слой заиленной воды бурлил клокотал над ними. Они этот слой отравляли, доводили до кипения, заставляли разбухать разбрызгиваться, выбрасывали струями-колоннами вверх. Вода, шипя и пенясь, возвращалась обратно. Машины выходили из строя. Кабели рвались. Заряды понемногу иссякали.
В то время, как от Урала — с его высокой северной вершины Тельпосиз, с гребня Ямантау, с горы Иремель — распространялся огонь, посланный азиатами, которые, миновав бесконечные пространства тайги, поднялись к этим стратегическим точкам по изрезанному ущельями восточному склону, на Западе по водам океана плыли газоходы, гигантские лодки, суда на воздушных подушках, отчалившие от берегов Англии и Ирландии, из Бискайского залива, от островов Зеленого мыса, от побережья Гвинеи. Они пересекали Атлантический океан Карибское море и затем, пройдя через Панамский канал, расходились вдоль протяженного западного побережья американского континента, на юг и на север, чтобы оттуда, с Запада, нанести азиатам предупреждающий удар. К ним присоединились американские эскадры. Подводные лодки и газоходы — движущиеся широким фронтом, чтобы прикрыть с флангов неуклюжие вспомогательные суда, и окруженные целыми роями катеров разведки и контрразведки — взрезали воды великого Тихого океана, гудели, проплывая мимо Гаваев, архипелага Туамоту, островов Тубуаи; протягивали южный фронт до Новой Зеландии, укрепляли свои позиции на севере, на рубеже от Новой Гвинеи до Камчатки.
И тут они оказались в волшебном море. Им пришлось столкнуться с тревожными фактами, которые они объясняли промахами капитанов или маневрами своего командования с целью обмануть противника. Подводные лодки надводные суда вдруг ускоряли темп, двигались быстрее, на бешеной скорости, потом меняли направление, внезапно застопоривались, останавливались. Такое случалось время от времени, то тут то там — на гигантском фронте, который постепенно продвигался вперед, укладываясь поясом вдоль восточного побережья азиатского континента. Все начиналось с внезапного толчка и остановки отдельного судна. Корабли как бы застревали в воде, винты без толку вращались взад и вперед, корпуса вздыбливались, но не могли сдвинуться с места. Потом суда эти словно от чего-то освобождались и быстрее, чем прежде, мчались преследовали противника, неслись на немыслимой скорости, под водой или по вспененной поверхности, но внезапно осознавали: они не могут остановиться, они куда-то обрушиваются, над ними довлеет какая-то сила. Их тянет, дергает вперед что-то. Притягивающее… или засасывающее, засасывающее… Обезумевшие корабли, уже не привязанные к воде, не приводимые в движение мотором, спотыкались, как пьяные, на водной глади, наклоняли борта, кренились, чуть ли не опрокидывались: их будто волоком волокло вперед… До тех пор, пока они не замечали белую/черную массу, на которую летели, которая их околдовывала, которая и сама летела им навстречу: белая/черная банка, стремительно, как и они, пересекающая пенные волны; нет, железный корабль, сталкивающийся с ними нос к носу, шумно с ними обручающийся, с грохотом — теперь в одной с ними связке — распадающийся уходящий на дно.
Эскадра филиппинцев приближалась к острову Минданао[33]. Было отчетливо видно, как с востока движется эта группа вражеских плоскодонных судов. Западные специалисты сразу же парализовали моторы азиатской эскадры; плоскодонные суда застыли поблизости от берега — неподвижные, как шеренга солдат. Словно всадники, гордо вздыбившие коней, устремилась на них белая эскадра, построенная клином. Волны перекатывались, празднично пенясь. Внезапно самый первый корабль — острие клина — обрушился. Он будто подломился и уже не выпрямился, упал в пустоту. Подоспели ближайшие корабли — и тоже подломились, их палубы ушли под воду. Они исчезли, будто провалились в какие-то океанские дыры. Как если бы они были лошадьми, которым подрезали коленные сухожилия, и лошади эти, упав на брюхо, исчезли. Один корабль за другим… У берега — желтая эскадра. Клин белых продолжал атаку. Но воду будто кто-то выдергивал из-под судов. Корабль проваливался в трещину между волнами. Эта трещина, или воронка, расширялась вправо и влево, принимая круглую форму. Корабль, пошатнувшийся-обрушившийся, оказывался на дне водной пропасти, а сверху его захлестывали волны; корабль оказывался погребенным: ибо воды над ним смыкались, бурно всплескивали и снова разглаживались.
У судов будто вырывали из-под киля катящееся море. Они обрушивались в пустоту, в мерцании дальних дымовых труб, и больше не всплывали. Команды еще невредимых судов оторопели. Пока капитаны колебалась, не зная, что делать дальше, на море, справа и слева, образовывались все новые трещины. Кораблям приходилось пробираться меж бушующих бездн. То один, то другой из них проваливался. Лишь немногие спаслись, рванувшись назад.
По Америке распространялись вести с европейского континента. Американцы пристально следили за ходом огненной войны на Урале. И беспокоились о своих эскадрах. Командование обсуждало меры, которые стоило бы принять против резко усиливающихся упаднических настроений в гарнизонах, когда в Неойорке получили распоряжения из Лондона: вернуть корабли и впредь ограничиться защитой своего побережья. Суда обратились в бегство, широкой линией пересекли Тихий океан. Они остановились у восточного побережья Америки; азиатские авиаэскадрильи зависли над берегом, чего-то выжидая. Западные политики были этому только рады: теперь они могли предложить недовольным американским гарнизонам настоящее дело. Желтолицые летали; им позволяли приблизиться. И точно так же, как азиаты выдергивали море из-под килей западных кораблей, американцы теперь задумали отнять у противника воздух. По ночам они стали пускать ракеты с кораблей белых эскадр, расположившихся в прибрежных водах. Они нащупывали локаторами маленькие летательные аппараты, которые легко покачивались в воздухе под защитой своего оборонительного оружия, и парящие бастионы — грузовые воздушные суда, такого же размера, как вспомогательные суда белых. Венок ракет поднимал в воздух черную гирлянду цепей, качавшуюся. Когда ракеты вспыхивали, раздавались глухие удары: это взрывались подвешенные на цепях ураганные бомбы. Они взрывались поэтапно, сверху вниз, отбрасывая воздух в стороны; с каждым взрывным ударом, следовавшим через секунду после предыдущего, слои воздуха расщеплялись отталкивались. Как у пловца, который стоит на пружинящем трамплинном мостике, сгибает колени и готовится к гордому прыжку (но тут доска трещит, он, зашатавшись, падает, переворачивается в воздухе, хватается руками за пустоту и наконец со стоном шлепается животом на взбрызгивающую водную поверхность), — точно так же у висящих в небе летательных аппаратов желтой эскадры, готовых к прыжку-броску, внезапно подкашивались ноги. Беспомощные, не сознающие, что с ними происходит, они летели вниз, кружась вокруг собственной оси в темном вихревом воздушном потоке, и падали в море — как тот пловец с открытым ртом, со скрюченными пальцами, которому мнится, будто он видит кошмарный сон и который еще на что-то надеется.
Летательные аппараты азиатов, отступив, днем стали собираться, как вороны, на Панамском заливе. Ночью же кишели над Рио-Чагрес[34], от бухты Лимон[35] до Панамы. И чуть ли не каждую минуту меняли высоту; тем временем суда белой эскадры вошли в шлюзы у городков Мирафлорес и Педро Мигель. С помощью яростных ураганных бомб еще удавалось выдирать отдельных особей из желтого стана; но оставшиеся сбивались еще теснее — и потом разлетались в разные стороны. Порознь они даже отваживались садиться на воду и концентрировались то в Колоне, конечном пункте канала, то возле первого шлюза. А то вдруг «вороны» целыми стаями опускались на гряды холмов, откуда могли наблюдать за проплывающими судами. Эти птицы сидели, казалось, абсолютно неподвижно — и справа, и слева. Западные корабли между тем поспешно проходили через шлюзы, проплывали мимо Параизо Сан-Пабло Сольдадо[36]… Итак: белые беззаботно проплывали мимо Бахио-Сольдадо, возле Колона покидали канал, собирались в бухте Лимон, ждали своих. Одно судно за другим проходило через шлюзы. Но вновь прибывшие к своему изумлению не слышали никакого сигнала от тех, кто их тут ждал. Ждали их немые корабли; таких становилась все больше. Новоприбывшие думали, что у других кораблей сломались машины — и подплывали к ним на шлюпках или перелетали на вертолетах. Но когда они поднимались на борт другого судна или приземлялись на его палубу, там лежали или ходили… смеющиеся люди. Их встречали раскатами хохота. На мачтах или перегнувшись через борт висели моряки; их товарищи лежали, раскинувшись, на палубах — спали, сопели. Некоторые махали руками, прыгали, подобрав живот, будто взбудораженные ужасной щекоткой; во всю глотку извергали свой смех; пританцовывали на цыпочках. Некоторые стояли, прислонившись к мачте: уронив голову на грудь и вжавшись спиной в дерево. Их туловища раскачивались в такт движениям судна. Они ухмылялись в сладком оцепенении, поигрывали пальцами, сучили ногами, садились-опрокидывались, лежали-фыркали. Но большинство мужчин и женщин спали, в каком-то безумном блаженстве. Прибывшие на шлюпках подходили к ним, им удавалось растолкать впавших в летаргический сон; те с трудом разлепляли веки: налитые кровью глаза, с лопнувшими сосудиками; распухшее лицо нелепо кривится в доверчивой ухмылке. Хихиканье клокотание хрюканье из слюнявых широко раззявленных ртов; вскоре разбуженные снова мягко заваливались на бок. Люди, их растолкавшие, недолго бродили по палубе: они сами чувствовали потребность остановиться, ухмыльнуться, зевнуть, беспричинно улыбнуться; начинали чихать-хихикать, а потом и смеяться — до боли в грудине. Они снова и снова заливисто смеялись; кашляли, вытряхивая легкие; ощущали себя счастливыми… усталыми… еще более усталыми… Некоторые находили силы, чтобы вернуться на свой корабль, но и там уже начиналось хихиканье… Через морской пролив полетели сообщения. А на холмах вокруг канала по-прежнему сидели «вороны», время от времени меняя место.
Белые эскадрильи бросились на них. «Вороны» в дикой сумятице кружили высоко в небе, уклоняясь от ураганных бомб. И тут заработала энергостанция Картахены[37]. Летательные аппараты желтолицых попали в зону действия ее электрического огня, в искрящееся переплетение волн. Невидимая буря настигла их, разметала в разные стороны. Под напором насыщенных током воздушных масс аппараты вели себя, как животные в брачный период. Они качались дрожали поднимались выше спускались ниже, вдруг будто срывались с привязи, судорожно подскакивали. Они, испытывая бортовую качку, кидались куда-то, вертелись, их пропеллеры работали вхолостую. Они попались, как мухи попадаются в паутину. Желтолицые выключили моторы, но каждый летательный аппарат лишь немного нырял в облака, потом зависал в воздухе, потом даже поднимался… поднимался… Удивительное зрелище, если смотреть снизу: машины, неподвижно застывшие в воздухе, как если бы они лежали на морском дне. Наблюдатели видели, что некоторые моторы работают, а другие — нет. С излучением искусственной бури моторы справиться не могли. Авиаторы, несмотря на многочасовые усилия и огромное внутреннее напряжение, так и не сумели обрушить в море свои тяжелые, нагруженные приборами летательные аппараты. Только несколько летчиков догадались расстегнуть страховочные ремни, сбросили одежду и, обнаженные, выпрыгнули из самолетов, которые тут же, качнувшись, взмыли вверх. Все остальные безвольно болтались в своих стальных коробках. Поднимались толчками выше и выше, в зону падающих хлопьев пепла; внезапно ощущали воздействие неведомой силы, которая бросала их на несколько километров вперед… — и в итоге летательные аппараты оказывались продырявленными, разъеденными, охваченными язычками белого пламени, распавшимися.
ИЗ РУМЫНИИ Польши Германии наблюдатели ехали на Восток. А по Атлантическому океану возвращались потрепанные эскадры. Многие корабли погибли уже на подходе к родному берегу: близ Антильских, Багамских островов. Дело в том, что глубокое разочарование побудило их остановиться. Им не хотелось ни на старый континент, ни в Америку. И близ островов случались стычки между частями эскадры или один корабль сражался с другим.
Тем временем наблюдатели — лазутчики — исследовали западную границу зоны опустошения. Они использовали летательные аппараты, ходили пешком, плавали на лодках. Необозримое затопленное пространство. Уравнивание ландшафтов. Куда подевались леса и луга, зеленые листья и травы-колосья-цветы, бегающие животные, поющие птицы? Черно-бурые с прозеленью озера, на поверхности которых плавают расщепленные деревья с кронами и корнями, части звериных и человеческих тел, под воздействием ядовитых веществ приобретшие красноватую или розовую окраску. Желтые обгоревшие сломанные кровати лопаты санные полозья, различимые в плотном слое мусора, покрывающем водную гладь, или сваленные в огромные кучи на болотистом берегу; островерхие конусы; сплющенные многокилометровые пирамиды: вот все, что осталось от городов и поселков. Единая вымостка: каменные блоки остатки домов глина железный лом колеса оконные ставни. Вокруг Харькова и Курска — широкий кратер черной земли, беспорядочные груды камней. Запахана перевернута тонко перемолота почва: она отдыхает, из нее не выбивается ни один стебелек, по ней не ползет червяк, не бежит муравей. Гряды холмов на западном берегу Волги, в ее нижнем течении, некогда отчетливо выраженные, теперь сглажены бороной горнопроходческой машины; Волга, на востоке текущая многие мили по бывшей киргизской земле, как через решето выплескивается на запад, на низко лежащие земли. Стенки решета раскрошились — и Волга прорвалась.