Горячее лето
Шрифт:
— Краем уха слыхал.
— О Японии рассказать? Это большой разговор… В Японии — как в любом развитом капиталистическом государстве: процветание одних за счет других.
— Ну, а как господа капиталисты?
— Что говорить… Капиталист есть капиталист. Он может все выжать из подчиненных. Там рабочий ни на минуту не отрывается от станка. Даже покурить. Для этого "курильщики" введены. Подойдет очередь, такой "курильщик" станет за станок, а ты покуришь. И то не особенно раскуришься… Но есть и поучительное. Технология меняется очень быстро, и отсюда потребность и принятии новых решений. Капиталист
"Уж не эту ли девицу Вербин пригласил отдыхать на нашу заводскую базу отдыха? — про себя спросил Стрижов. — Да бес с ней, лишь бы только помогла металлом".
— Помилуйте, говорю, — продолжал Привалов. — Наш завод расположен не на Иртыше, а на Днепре.
На секунду оторвалась от своего занятия.
— А я думала — с Магнитогорского ближе.
— Да у нас рядом Константиновна. И калиброванный металл там есть!
— Постараюсь исправить, — с невозмутимым спокойствием говорит она.
— Вот какие еще иногда встречаются работнички!.. — Директор сделал паузу, а затем продолжил: — О поездке в Японию — это большой разговор. Я в самое ближайшее время соберу инженерно-технический состав по этому поводу. Могу только сейчас сказать, что придется брать в банке большую ссуду.
— Вы же всегда были против этого.
— Без ссуды мы не вырвемся вперед, а в отстающих ходить нам не с руки. Ну, рассказывай, как тут у вас? Как реконструкция во втором механическом цехе? Как "Сибиряк"?
— Реконструкция идет почты в плане. А с "Сибиряком"…
— Что с "Сибиряком"?!
— Позавчера партком был. Слесарев поспешил провести его до вашего приезда.
— Ну и что?
— Решили большинством: выпуск задержать на три месяца.
— Они что, с ума спятили?! — вспылил директор. — Межведомственная комиссия приняла?
— Приняла.
— Кто же это такой умник? Всех обставил?
"Продавать пли не продавать сына?"
— Слесарев, Ручинский, главный технолог… Да еще Коваленко. С него, собственно, и началось. Отказался изготовлять из имеющейся стали полуоси. Ему только сталь 47 подай. И ни в какую!
— А что, 47-й на заводе нет?! Почему молчали? Я же в Москве был!
— Наряд на сталь уже есть, только выбить осталось. На третий квартал.
— Вербин пусть едет. Из-за полуосей "Сибиряк" стоять не будет. Дошлем…
— Ну там еще кое-какие неполадки. Собственно, мелочи. Расположение температурного датчика не всех устраивает. Балка переднего ведущего. Телескопический гидроподъемник нужно за кабину вынести.
— Это надо немедленно устранить! Что же это наш Найдорф? Да и вы, дорогой, где были? Те три "Сибиряка", опытных, работают? Завтра самолетом инженера туда пошлите. Три месяца! Курам на смех! Мы не только серьезные,
Не будь так поздно, директор, конечно же, с вокзала рванул бы на завод.
В приемной директора сидело много людей. Каждого из них привели сюда свои заботы. Вернее, не свои, государственные. Хотя по личным делам сегодня Привалов не принимал. И каждый был убежден, что именно то дело, ради которого пришел он, и есть самое важное и самое неотложное. Только из второго механического цеха явилось двое: Коваленко и его заместитель Доценко, не зная, зачем их вызвали персонально. Нетерпеливо поглядывая на плотно затворенную дверь кабинета, посетители переговаривались вполголоса.
— Чай, наверное, пьют.
— Приказано никого не пускать.
— Уже второй час сидим…
Секретарша молча перебирала бумаги.
— А кто у него? — спросил Алексеи.
— Иван Иванович Стрижов, — ответила секретарша. — Как только он выйдет — зайдете. Вы по вызову? — Внимательно посмотрела на Алексея и подумала: "Как Коваленко похож на Стрижова. Не родственник ли?"
А дверь кабинета все не открывалась.
Но вот в приемную с шумом вошли парни и девушки. Среди них был Ручинский. Николай Тимофеевич уверенно шагнул прямо к двери директора. За ним двинулись Татьяна, Михаил, Светлана.
— Что-нибудь случилось? — спросил Доценко у Алексея, но тот только пожал плечами.
"Неужели они не видели нас? — подумал Алексей. — А может, игнорируют? Что же стряслось? Ведь мы всего полчаса назад ушли из цеха".
Секретарша остановила Ручинского. Николай Тимофеевич недоуменно пожал плечами: ему трудно было даже представить, что его и тех, кто пришел вместе с ним, может кто-то задержать. Он решил: либо секретарша не узнала его, либо он не понял её.
— Что вы сказали? — переспросил он.
— Павел Маркович занят.
Она его узнала. И все-таки… Он мысленно возмутился: сколько лет сидит в приемной и никак не усвоит, что людей от станка надо принимать без всякой очереди. Давно ли ночью к нему приходили с поклоном от директора. Месяца полтора назад. Острая нужда, видите, заставила. Шестерня импортного станка сломалась. "Надо сделать за две смены, — сказал главный механик завода, — иначе беда!" И он, Ручинский, изготовил шестерню за десять часов, не выходя из цеха. И вот его хотят посадить в очередь и заставить смиренно ждать, когда о нем доложат. Да и Герой же он, секретарша должна знать! Так имеет он право без очереди к директору попасть или нет? Не каждый день он к нему бегает. Больше от имени директора к нему, Ручинскому, обращаются.
Отвернувшись от секретарши, чтобы не видеть, ее укоряющих глаз, он порывисто шагнул к двери, рванул на себя и жестом предложил всем, кто с ним прибыл, зайти.
— Павел Маркович, можно?
Директор повернулся всем корпусом в сторону вошедших, окинул их тяжелым взглядом темных глаз, в которых блеснуло что-то холодное, металлическое.
Это сразу отрезвило и насторожило Ручинского и других, заставило их посмотреть на себя иначе, как бы со стороны.
— Минуточку! А где начальник цеха и его заместитель?