Госпожа ворон
Шрифт:
Драгоценные камни всех мастей всегда дополняли наряды богатых и особо важных горожан и всегда с избытком поступали в лавки зажиточных торговцев с Бледных ясовских островов — Яшмового, Перламутрового, Кораллового, Изумрудного, Опалового, и, по меньшей мере, десятка других, каждый из которых, независимо от названия, добывал с пригоршню разноцветных минералов. Когда Бансабира жила в Храме Даг, все эти сокровища нисколько не прельщали ее, и если и случалось облачаться в драгоценности, то только ради роли, личины, под которой можно было бескровно подобраться к тем, за чью голову храм получал деньги. С тех пор изменилось немногое, и, в отличие от большинства женщин своего сословия, Бансабира всегда оставалась сдержанна в блеске. Но один камень нравился танше с детства — жемчуг, и на Перламутровом
Рассекая плеск моря, седым кружевом разбивавшегося о суда и верфи, взвивались в небо звонкие крики чаек и белоснежных, как панцирь Снежного Змея Астахира, альбатросов, гнездовья которых раскидывались на пологих холмах и отвесных скалах Бледных островов. Обилие рыбы плодило множественность этих неугомонных и неутомимых птиц, чей помет большими бледно-зелеными оспинами щедро усыпал деревянные подпоры и перекрытия пирсов и булыжники набережной. Вдоль последней, уводя вглубь города, тащили ободранных, тощих, напуганных людей. После первого же торга они превратятся в бездушные вещи хозяев, и лязг цепей, неотъемлемый атрибут любого порта в этих краях, станет для них столь же привычным, сколь и ненавистным.
Бансабира сошла на берег. Улыбнулась, услышав в некотором смысле родную речь — иноземную и порой такую бранную, что хотелось краснеть — и наскоро затерялась в толпе, стараясь держаться поближе к берегу, чтобы не мешать работникам доков и рабам таскать груз для очередной отправки.
Вслед за рабами, отдавая короткие гортанные команды, державные торговцы велели тащить под особой охраной кованные сундуки с редчайшими товарами в этих краях. Теперь Бансабира знала, что их доставляют из ее собственных владений и из надела соседа Маатхаса: моржовьи и китовые кости, жир и шкуру здесь, как и в большинстве других мест Этана, можно было продать за баснословные деньги. Кости были раритетным и очень прочным материалом для дорогих кресел высокопоставленных людей, рукоятей оружия, амулетов и украшений, как женских, так и мужских. Жир применяли для лечения сложных заболеваний лучшие врачи, им натирали кожу и волосы первые красотки — от высокородных дам до нахальных портовых шлюх, которым только по большой удаче удавалось стащить немножко у пропитых и сонных посетителей-купцов. Толстой грубой шкурой гигантов Северного моря обшивали суда, чтобы уберечь от царапин, трещин и износа самой неукротимой силой из всех — воды и времени. После длительной и особо аккуратной выделки из этих шкур получались веревки, которым всегда особенно радовались корабелы: такелаж из такого материала выдерживал самые свирепые штормы, а рыболовецкие сети, разбросанные с добывающих судов вдоль всего берега и причала, позволяли вытаскивать здоровенных рыбин с глазами размером в персик. Десятки сетей были развешаны по столбам, раздуваясь, как флаги и паруса. Зацепившиеся за ворс плетения крохотные остатки добычи, подгнивали до того, как сети успевали развешать по реям. От этого над пристанью, окруженной в небесах сотнями чаек, разносился сильный тухловатый запах, перемешанный с запахом йода, водорослей, и промокшей от моря и пота кожи.
Бансабира вдохнула глубоко: странный запах и не сказать, что приятный. Но на душе от него становится свободнее. А разве не во имя свободы она затеяла свою войну с Тахивран или кто там будет после нее?
Бледная для здешних мест, неприметная под капюшоном песочного цвета, который выменяла на корабле у старпома, предложив свой, Бансабира шагнула вглубь портового квартала, растворяясь среди людей, криков, запахов, брани, приближаясь шаг за шагом к торговым рядам рыночной площади. Она слилась быстро: с плащом такого цвета действительно легко исчезнуть из виду и стать невидимым пятном, распластанным по бархану.
Быстро продвигаясь по внутренностям города, Бану с теплом вспоминала, как много было прежде памятных встреч здесь, в красных песках Ласбарна.
Если и была в Этане страна, с которой у Багрового храма были тесные и весьма радушные отношения, то это Ласбарн. Потому ли, что оба они были своего рода изгоями на карте мира, непредсказуемыми и не донца ясными для остальных; потому ли, что каждый из них был предан какой-то особой кровожадной древности или почему еще — не имело значения. Они просто держались дружественного нейтралитета, а это значило, что выходцы из Храма никогда не отнимали "щедрот" Ласбарна для себя, будь то соль или рабы, и никогда не вмешивались в битвы за влияние в пустыне, а Ласбарн оставлял право неприкосновенности для всех Клинков Матери Сумерек с рангом выше двадцатого.
На рынке, поторговавшись, Бансабира обменяла добротный серебряный браслет на верблюда, докинув его хозяину серебряник и еще два — за второй плащ из длинной верблюжьей шерсти, погуляла вдоль крайних торговых рядов, вслушиваясь в речь ласбарнцев и безмолвно катая в гортани и на языке характерный мягкий горловой выговор. День, самое большое два, и ее горловые части снова привыкнут к произнесению этих интонаций и слов, чтобы речь звучала без акцента. Одна из причин, по которой крупная и яркая Бансабира Изящная всегда была хороша в разведке была связана именно с тем, что имела склонность к языкам и всегда могла потушить отблеск любой эмоции в лице и жестах, а, значит — с легкостью затеряться в толпе.
На другой день по прибытию, освоившись, поболтав о том, о сем с хозяином таверны, Бансабира, с трудом опять приноравливаясь к столь необычному созданию, как верблюд, уселась в седло, подняла животное и пустила его неспешным шагом вглубь страны на юг, следуя от одного оазиса к другому маршрутами, указанными на приобретенной на всякий случай карте. Пожалуй, стоит начать с работорговцев, с которыми доводилось иметь дела прежде.
Призванные из Черного танаара силы для подавления мятежа с четырьмя командующими во главе, прибыли в порт Гавани Теней через шесть дней. Погода ухудшалась стремительно и, следуя настойчивым тирадам Тахивран (которой было, куда спешить), с якорей снялись, не задерживаясь. Вскоре Аймар окружил Перламутровый остров, выделив три корабля для удара с севера и два, включая собственный флагман — с юга. Но когда суда попытались занять оговоренные позиции, разыгрался самый страшный шторм из всех, какие Аймар видел.
Шторм тянулся вторые сутки. Казалось, он кое-как миновал. Но юго-западный ветер не отступил, а с севера налетела новая буря.
Ветер постепенно менялся с одного на другой, волны вздымались на шесть, а то и семь метров и шли внахлест. Пытаясь хоть как-то удержать управление и вести судно вдоль волн, рулевой всем весом наваливался на штурвал. Матросы из последних сил дрожащими руками держались за рангоут. Некоторые путались в такелаже, и их либо забивало стеной воды, так что разрывалось сердце или текла кровь из ушей, либо разрывало под порывами ветров на части, когда корабль, пытаясь перестроится, встраивался в течение. Так что теперь в петлях тросов и среди безумствующих вод Морской Владыка Акаб трепал ошметки человеческих тел.
Почти половину моряков смело морем. От силы бортовой качки, цепляясь за дерево на особенно крутых маневрах, трещал такелаж, и закрепленные в трюме бочки, оружие и припасы теперь свободно летали меж бортами, давя матросов, которые прятались от кошмара на палубе. У всех тряслись мышцы. Бессильные руки вытягивались, окоченевшие пальцы разжимались, отпуская канаты и части рангоута — и с ними надежду на спасение.
Не справившись с управлением, один из кораблей налетел на риф, разбившись пополам. На флагмане Черного дома чуть позже Аймар Дайхатт, криком призвав в помощь утомленного борьбой со стихией рулевого, попытался развернуть штурвал. Но подводное течение оказалось настолько велико, что тот треснул, став бесполезным обрубком изношенного дерева.
В следующий миг волна вздернула корабль на самый гребень. Душа всех оставшихся в живых матросов вылетела из тела на фатальную секунду, сердца замерли вместе с неполным вдохом. Аймар еще успел отдать себе отчет в том, что они последние оставались на плаву.
А потом, вытолкнутое силой внутреннего сопротивления глубинных толщ, гонимых бурей, судно подпрыгнуло, с треском свалилось на следующий гребень, и под натиском третьей волны с оглушительным грохотом раскололось надвое.