Гостья
Шрифт:
Нет, если всё-таки когда-нибудь все подробности истории с Гостьей узнает моя жена, она меня непременно прибьёт. Несмотря на все свои мудрые речи. Как же мне повезло, что в самый разгар событий Валлти двое суток подряд была на дежурстве в своём медцентре! Одни сутки были её, а другие она отдежурила за свою заболевшую подругу. И потому жена моя была в счастливом неведении о том, что творится на планете. У медиков на дежурстве свои критерии оценки мировой обстановки – раненых не везут потоком, значит, всё спокойно… Наверное, это Великая Мать, отряжая меня на благое дело, позаботилась о спокойствии в моих тылах, не иначе.
Хотя что я тут причитаю. Могу допустить, что
Я провинциал. И, несмотря на всю мою спецподготовку, несмотря на работу, по большей части связанную с транспланетным трафиком, почти миллионный портовый Кодд всё ещё кажется мне невероятно большим городом, столица колонии Инаркт с её многочисленными пригородами, расположенная в глубине единственного обжитого континента, – гигантским мегаполисом. А потрясший моё юношеское воображение мятеж Третьей Несокрушимой бронебригады – почти вселенской катастрофой. Я многое знаю про Улл и его бесконечные города, знаю про орбитальный город ДиУлл, про трагические войны и великие свершения людей в других в мирах – но ничего с собой поделать не могу.
Так что, возможно, кому-то события, связанные с пришествием Гостьи, покажутся просто смешными. Но только не мне. И я даже не буду пытаться себя переделать: пусть мои взгляды остаются там же, где и есть, как и мой пистолет в кобуре. По мне, так жизнь – это главное, что у человека на самом деле имеется. И последнее, что у него остаётся на самом краю. А потому никакие истории о том, как люди распорядились своей судьбой, не могут быть смешными. Печальными – запросто. Ободряющими – реже, но тоже бывает. И масштаб здесь не важен.
Ну, это всё лирика, а мне пора принимать решение. Заканчивать официальное расследование. Я и так оттягивал этот момент сколько мог. Мне всего лишь нужно нажать кое-что на бланке, да и дело с концом.
Почему я колеблюсь? Дело не в том, что, несмотря на все мои следственные действия, мне самому в этой истории не всё до конца ясно. И не в том, что я мыслю себя аккуратным и щепетильным агентом, особенно при проведении столь важного расследования. И даже не в том, что есть риск вдруг опять по морде получить при определённом стечении обстоятельств.
Я уверен, что никто из людей не знает того, что я сделал однажды ночью, примерно через сутки после того, как получил на руки бланк официального Предписания. Нет, вы не думайте, что я утопил кое-кого у посёлка Выселки в широкой и тёмной реке Уарате (хотя мысль такая была). Но всё равно, поступок я совершил, в общем-то, довольно серьёзный. И никому про это не рассказал! И в лукаво подмигивающих полупрозрачных цветных квадратиках не зафиксировал. Но бланк, эта всеведущая компьютеризованная зараза, – он, я думаю, всё равно знает. Я больше чем уверен, что эти его самозаполняющиеся протоколы в разделённых на смысловые тональности полях-квадратиках работают независимо от того, нажал я на них своим указующим пальцем или нет. А аккуратненькие буковки там появляются только для придания допросу с удалённым контролем благопристойного вида официальной церемонии.
В своё оправдание могу сказать – то, что я сделал той ночью, было в интересах всех сил, которые принято относить к силам добра. Я уверен в этом. Незачем было зазря калечить несколько судеб, если вопрос не затрагивал ни интересы Космодрома, ни интересы общин побережья, ни даже интересы всеми нелюбимого центрального правительства колонии, сидящего в Инаркт, далеко-далеко отсюда. И так у нас нормальных людей дефицит, а тут ещё, как известно, межпланетная война на носу…
Итак, почему же я тянул с закрытием расследования? Мягко говоря, я не был уверен, что этот мой благородный поступок будет оценён по достоинству. Боялся ли я лишиться своей лицензии адво? Да! Чего тут скрывать – боялся, конечно. Что я ещё умею в жизни? Да не только в этом дело… Нашёл бы, вероятно, чем заняться, чтоб с голоду не подохнуть.
Правда в том, что моя работа мне нравится. А ведь я её даже не выбирал – она сама меня нашла. Потому, наверное, что оказалась естественным продолжением моего образа жизни. Из-за этого, я думаю, у меня и прозвище такое – Космонавт. А вовсе не из-за того, что я умею пользоваться полноценным боевым шлемом и ещё множеством всяких вещиц с высокоразвитых планет.
Наверное, несколько самонадеянно будет сказать, но мне кажется, что в некой метафизической окрестности Космодрома я вроде как свой. Всё, что связано с ним, привлекает меня. А других, напротив, – отпугивает. Не боюсь я Аудиенций, в отличие от моего друга Стаки. Долговязый и белобрысый, бывший лейтенант-танкист, он силен, умён и проворен, когда надо. Но как же он смешно морщится, когда Сержант его отправляет зачем-то на Космодром, – и сразу сутулиться начинает сильнее обычного…
И Закон, свод установленных Космодромом правил, хоть и кажется мне диковатым, не вызывает какого-то утробного «планетянского» трепета. Я чаще других по делам службы бываю на Аудиенциях – это когда остаёшься с Космодромом один на один в специальной закрытой капсуле из полированного камня. Шеф меня часто посылает. Он знает, что я такого не боюсь, и старается беречь нервы других парней из нашей группы. Черноволосый силач Красен, что лет на десять меня старше, который во всякой технике куда лучше меня разбирается, съездил вот как-то раз – так два дня спиртным его отпаивали. И боевого шлема он тоже, кстати, почему-то боится…
Вот что ещё расскажу. У всех агентов адвослужбы в профессиональную карточку впаян специальный кристалл – предмет всеобщей зависти мужской половины общества, от мальчишек до армейских чинов. Это вроде как знак особого отличия. У большинства он белый и прозрачный, как слеза. Но и здесь я преуспел, оправдывая свой оперативный позывной. У меня он уже давным-давно зелёный, глубокого и чистого изумрудного оттенка. Это даёт не только прибавку к жалованию, но ещё и массу дополнительных прав. Например, право являться на Аудиенцию без вызова Космодрома, по собственной инициативе. С другими в такой ситуации каменный колосс разговаривать не станет – интерфейсная пирамидка в зале для Аудиенций останется мёртвой, даже если удастся к ней прорваться. Пожалуйте, рядовые агенты, – пользуйтесь инфором в общем зале наравне с редкими пассажирами звёздных кораблей. Шеф мой, конечно, неизмеримо круче меня – у него кристалл вообще жёлтый, под цвет Жёлтой Полосы, что даёт право беспрепятственного и бесконтрольного прохода на лётное поле, туда и обратно. Но Сержант – это величина планетарного масштаба, что тут говорить. А вот кто-то из моих товарищей, как я получил зелёный кристалл, так первое время косо на меня поглядывал. Но я его за дело получил – в итоге все на этом сошлись.
И именно то, что я такой вот весь из себя Космонавт, наверное, сыграло со мной злую шутку. И не то чтобы я возомнил о себе, что я понимаю логику Космодрома и могу теперь быть с ним на равных. И не то чтобы я потерял осторожность там, где следует её сохранять. А вот стал я попадать в разные истории, каким-то образом связанные с Космодромом, чаще других. И все эти истории как на подбор – стремительно развивающиеся, мрачные и непременно связанные с крайне высоким риском преждевременной кончины (как правило, героической). Никак не могу себе этого объяснить. Вовсе не хотел я себе такой судьбы и не вывешивал над домом флага с надписью: «Здесь живёт герой. Обращайтесь». Но даже с женой своей Валлти я познакомился хотя и на живописном зелёном лугу, но при крайне драматичных обстоятельствах – мы с ней вдвоём пытались оттащить к реке бомбу, подложенную диверсантами к нашему единственному на всю колонию термоядерному конвертору. Меня ещё тогда в голову ранили, весь в крови был – ну, в общем, ужас…