Государство и его уголовное судопроизводство
Шрифт:
Во-вторых, будучи единственной процессуальной формой реализации уголовного права, уголовный процесс, в свою очередь, также представляет собой максимум государственного принуждения, но уже в процессуальной плоскости, имея в виду меры пресечения, следственные действия и прочие механизмы выяснения наличия или отсутствия оснований для применения государственной уголовно-правовой репрессии.
В-третьих, современное государство, обладая высшей и никаким внешним акторам не подчиненной властью по реализации внутри своих границ государственного суверенитета, суверенно юридически, что вовсе не означает его политической вседозволенности. Напротив, все ключевые государственные органы власти прямо или косвенно формируются народом (принцип демократии), испытывая перед ним политическую зависимость. Cледовательно, связанность современного государства правом означает, что речь идет не о праве «внешнего происхождения» 32 , сформулированном внешними центрами силы, а о праве, выработанном по поручению и в результате волеизъявления (посредством выборов) граждан государства, – праве, за качество которого демократически сформированная власть отвечает перед избирателем. Это, собственно, и означает правовое государство в его демократическом понимании. В результате суверенная реализация государством его властных полномочий по применению государственного принуждения не может и не должна превращаться в грубую физическую силу – внутренний государственный суверенитет подлежит осуществлению исключительно в процессуальных формах. Вне процессуальных форм государственное принуждение мыслимо только в чрезвычайных обстоятельствах (гражданские войны, бунты и т. п.), когда само государство находится под угрозой
32
Здесь мы используем выражение французского правоведа Б. Бонне, который под «правом внешнего происхождения» понимает любые правовые нормы, выработанные вне рамок установленного государством национального конституционно-правового механизма. «Правом внешнего происхождения» является для него, в частности, европейское право и т. п. (Bonnet B. Repenser les rapports entre ordres juridiques. Paris, 2013. P. 189).
33
Понятно, что в исторической ретроспективе или в некоторых нетипичных сегодня политико-правовых режимах содержание уголовно-процессуальной формы вырабатывалось и иногда сегодня продолжает вырабатываться и иным (недемократическим) путем, например волей монарха, диктатора и т. п.
Итак, причины неразрывной связи государственного суверенитета с уголовным процессом ясны. Что касается существа, то суверенитет государства, в целом связанный, как мы помним, с монополией государства на издание правовых норм и его же монополией на государственное принуждение, в уголовно-процессуальной сфере как высшей точке его внутренней реализации также, разумеется, проявляется в двух формах: 1) суверенной выработке своего уголовно-процессуального права (уголовно-процессуальное нормотворчество); 2) суверенном применении уголовно-процессуального права (уголовно-процессуальная деятельность, которую государство осуществляет посредством специально создаваемых органов – участников уголовного судопроизводства). Первую из этих форм мы уже рассмотрели в предыдущем параграфе. На второй нам еще предстоит остановиться в гл. II настоящей книги. Сосредоточимся на некоторых концептуальных моментах, непосредственно связанных с самой конструкцией государственного суверенитета и его уголовно-процессуальной реализацией.
Первое. Уголовно-процессуальное принуждение, монополией на которое обладает государство в силу принципа государственного суверенитета, по общему правилу распространяется только на участвующих в уголовном процессе частных лиц (физических и юридических) 34 . На должностных лиц оно может распространяться исключительно в ситуациях, когда либо участвующее в уголовном процессе должностное лицо не выполняет связанных с производством по конкретному делу властных полномочий (например, эксперт государственного экспертного учреждения), либо утратило такие полномочия (например, следователь, выступающий в судебном разбирательстве в качестве свидетеля), либо вовсе перестает быть в процессуальном смысле должностным лицом, превращаясь в лицо частное и уже в этом качестве приобретая официальный процессуальный статус (свидетеля, потерпевшего, обвиняемого и т. п.), причем чаще всего по другому, автономному делу. Но уголовно-процессуальное принуждение никогда не осуществляется в отношении тех должностных лиц и государственных органов, которые являются публично-правовыми участниками уголовного процесса, т. е. не просто участвуют в уголовном процессе, но реализуют в нем связанные с производством по делу властные полномочия. Именно по этой причине следователь вправе произвести обыск или выемку в частной квартире либо, допустим, офисе компании, следуя, разумеется, установленным уголовно-процессуальным законом гарантиям прав физических и юридических лиц, но не вправе его произвести в кабинете прокурора, судьи или другого следователя, если последние, конечно, не превратились в уголовном процессе в частных лиц (обвиняемых, потерпевших и т. п.).
34
Мы здесь, конечно, имеем в виду уголовно-процессуальное принуждение в строгом смысле, т. е. набор специальных процессуальных механизмов, призванных принудительно, в том числе физически, обеспечить реализацию производства по уголовному делу: задержание, меры пресечения, сопряженные с принуждением и ограничением конституционных прав следственные действия и т. п. Если же толковать данное понятие чрезмерно широко, видя в принуждении любое обеспечение юридических долженствований, то оно вовсе теряет какой бы то ни было смысл, полностью сливаясь с понятием правовых норм (a priori обязательных), соблюдать которые обязаны абсолютно все под страхом соответствующих санкций (дисциплинарных, уголовных, административных и т. п.).
Будучи официальными представителями государства, соответствующие государственные органы и должностные лица сами приобретают элементы государственного суверенитета и также становятся при производстве по уголовному делу в каком-то смысле «суверенны»: взаимодействие между ними может осуществляться лишь «горизонтально», т. е. через особые процессуальные механизмы (представления, запросы и т. п.), но никогда не «вертикально» (через физическое принуждение и подчинение). Следовательно, государственное принуждение между теми, кому принадлежит уголовно-процессуальная власть в конкретном уголовном деле, исключено 35 . Здесь действует известная максима par in parem non habet jurisdictionem (равный над равным юрисдикции не имеет).
35
Строго говоря, оно исключено не только в рамках уголовного дела, но и на межпроцессуальном уровне: допустим, между следователем и судьей, рассматривающим гражданское дело; двумя судьями, рассматривающими разные дела; двумя следователями, расследующими разные дела, и т. п. Каждый из них реализует элемент неделимого государственного суверенитета, что исключает между ними власть и подчинение в физическом смысле государственного принуждения и допускает исключительно процессуальные иерархии в установленных юрисдикционно-инстанционных формах (преюдиция, первая-вторая инстанции, процессуальный запрос, судебный контроль и т. п.).
Второе. Уголовно-процессуальная власть государства распространяется исключительно на его суверенную территорию, отражением чего являются правила действия уголовно-процессуального закона в пространстве с учетом, конечно, того, что «юридическое понятие территории государства основывается на политико-географическом, но не совпадает с ним» 36 . К объектам, приравненным к территории государства, относятся, как известно, воздушные, морские, речные суда, находящиеся за пределами территории государства, но под его флагом (см., например, ч. 2 ст. 2 УПК РФ).
36
Курс уголовного процесса / Под ред. Л.В. Головко. 3-е изд. М., 2021. С. 258 (автор главы – Н.В. Ильютченко).
К этому надо сделать два уточнения. Во-первых, суверенная территория государства имеет в уголовно-процессуальном плане сплошной характер, что важно с точки зрения понимания природы тех мест или участков территории, которые выделены под нужды дипломатических и консульских представительств других государств. В связи с этим, невзирая на давно ведущиеся дискуссии, правильной представляется концепция, в соответствии с которой «занимаемая зарубежными представительствами территория является исключительной территорией государства пребывания, принадлежащей ему в публично-правовом смысле» 37 , в силу чего на нее в полной мере распространяется уголовно-процессуальная власть государства пребывания, хотя, разумеется, с учетом норм и обычаев международного права, правил дипломатической вежливости. В противном случае речь шла бы не о временном выделении государством участков своей территории под нужды иностранных представительств, а об их полной уступке (отчуждении), чего не происходит. Известные события с изъятием в 2017 г. властями США служебной части генконсульства России в г. Сан-Франциско, зданий торгового представительства в г. Вашингтоне и его отделения в г. Нью-Йорке являются тому ярким подтверждением 38 . В практике имели место случаи, когда российские следственные органы производили на добровольной основе допросы обвиняемых на территории российских дипломатических представительств за рубежом, например, в США, однако действовали они исключительно с согласия национальных властей принимающего государства, которые предварительно запрашивались о возможности производства соответствующих следственных действий в помещении посольства Российской Федерации 39 . Более того, известны случаи, когда МИД РФ и Генеральная прокуратура РФ сами не одобряли проведении допросов на территории российских дипломатических представительств и консульских учреждений за рубежом, «мотивируя это тем, что территория указанных учреждений и представительств не является территорией Российской Федерации» 40 .
37
Литвишко П.А. Производство процессуальных действий по уголовным делам в загранучреждениях и в отношении лиц, пользующихся международно-правовым иммунитетом. М., 2013. С. 15 (здесь же анализ других концепций).
38
См.: Дунаевский И. «Адская клоунада»: как США отобрали у России три официальных представительства за два дня // Российская газета. 2017. 4 сент. №197 (7363). С. 1.
39
См. об этом: Клевцов К.К. Досудебное производство в отношении лиц, уклоняющихся от уголовной ответственности за пределами территории Российской Федерации. М., 2018. С. 152.
40
Там же.
Во-вторых, даже в тех случаях, когда уголовный закон применяется по экстерриториальному принципу, т. е. в отношении преступлений, совершенных за пределами государства, в том числе иностранными для данного государства гражданами, это не означает выход уголовно-процессуальной власти за пределы границ данного государства. Иначе говоря, государство не получает в такой ситуации права совершать уголовно-процессуальные действия, применять меры уголовно-процессуального принуждения и т. п. за пределами своих границ: экстерриториальность уголовного закона отнюдь не подразумевает экстерриториальности уголовно-процессуального закона.
Что из этого вытекает в уголовно-процессуальном смысле? С одной стороны, государство не вправе по общему правилу совершать следственные и иные процессуальные действия, применять меры уголовно-процессуального принуждения, вести производство и т. п. за пределами своей территории, т. е. уголовно-процессуально действовать на территории другого государства «без согласия последнего в каждом конкретном случае либо на основе международного договора (исключения составляют только оккупация и гуманитарная интервенция)» 41 . Оставляя в стороне оккупацию и гуманитарную интервенцию, связанные как раз с утратой определенным государством своего суверенитета, в более нормальной ситуации предоставление одним государством другому права легитимно действовать на своей территории обычно сопряжено либо с расположением на территории одного государства военных баз, воинских формирований и т. д. другого государства (что отражается в договоре между ними), либо с какими-то экстраординарными событиями, когда государство дает согласие ad hoc на совершение следственных действий на территории, допустим, иностранного представительства в случае совершения там преступления или в связи с падением на своей территории иностранного воздушного лайнера и т. п. Применительно к территории Российской Федерации такие случаи встречаются при исключительных обстоятельствах, они единичны и, как правило, предполагают совместные уголовно-процессуальные действия иностранных следственных органов с российскими 42 . Самой Российской Федерации иногда доводилось не только совершать уголовно-процессуальные действия на территории иностранных государств, но и проводить там полноценное расследование. Самый яркий пример – производство, которое велось на территории Южной Осетии в связи с расследованием событий августа 2008 г., проводившимся уже после признания Россией Южной Осетии независимым государством и, разумеется, с согласия последней 43 .
41
Литвишко П.А. Указ. соч. С. 27. Недопонимание данного положения привело к тому, что по одному из расследовавшихся в России громких уголовных дел следователи в надежде собрать доказательства неоднократно выезжали в зарубежные командировки, которые, однако, «не дали положительных результатов, несмотря на понесенные финансовые затраты» (Клевцов К.К. Указ. соч. С. 149). Действовать подобным образом, безусловно, процессуально наивно.
42
Характерной иллюстрацией являются совместные следственные действия на территории Российской Федерации российских и польских следственных органов в связи с расследованием каждым из государств обстоятельств крушения в 2010 г. под г. Смоленском самолета польского президента Л. Качиньского (см.: Козлова Н. СК совместно с польскими коллегами осмотрели фрагменты самолета Ту-154М польского президента Леха Качиньского // Российская газета. 2019. 7 июня. № 123 (7881). С. 7).
43
См. об этом расследовании: Осетинская трагедия. Белая книга преступлений против Южной Осетии. Август 2008 года. М., 2008; Осетинская трагедия. Фотодоказательства преступлений против мира и безопасности человечества. Август 2008 года: Материалы Следственного комитета при прокуратуре Российской Федерации. СПб., 2009.
Вместе с тем государственные органы и должностные лица государства никогда не применяют в своей уголовно-процессуальной деятельности иностранное уголовно-процессуальное право, даже когда действуют в порядке международной правовой помощи. Иначе говоря, если какое-либо государство обратится к Российской Федерации с просьбой допросить свидетеля, находящегося в России, то Российская Федерация при наличии оснований для исполнения данной просьбы будет применять при производстве допроса либо российский уголовно-процессуальный закон, либо правила международного договора, который должен быть Российской Федерацией ратифицирован, т. е. стать частью ее внутренней правовой системы (правом Российской Федерации). Это отличает уголовно-процессуальное право, проникнутое идеей государственного суверенитета, от гражданского права, международного частного права с его «коллизионными привязками» и т. п., где идея государственного суверенитета ощущается в меньшей степени. В уголовном и уголовно-процессуальном праве, даже если необходимость в «привязках» и возникает, например, при экстерриториальном действии уголовного закона (ст. 12 УК РФ), речь идет не о коллизионных, а о суверенных «привязках» (преступление в отношении гражданина Российской Федерации или преступление против интересов Российской Федерации), причем при полном уважении суверенитета других государств, что, в частности, исключает экстерриториальность действия уголовно-процессуального закона (в отличие от уголовного) без согласия других государств.
Более того, государство в силу принципа суверенитета не только не применяет иностранное уголовно-процессуальное право, но и никогда автоматически не исполняет иностранные судебные и другие (прокурорские, полицейские, следственные) уголовно-процессуальные решения. Иными словами, уголовно-процессуальные (судебные) решения одного государства не являются обязательными для другого государства, его органов и должностных лиц. Государство вправе лишь обратиться к другому государству с определенной просьбой (о выдаче, передаче для уголовного преследования и т. п.) в порядке международного сотрудничества, причем такая просьба будет рассматриваться по правилам уголовного судопроизводства запрашиваемого государства со всеми установленными им уголовно-процессуальными гарантиями, в результате чего сама выдача или передача произойдет на основании внутренних уголовно-процессуальных решений именно данного государства (если они приняты), которые и подлежат исполнению. Говоря конкретнее, если Россия выдает иностранного гражданина другому государству по просьбе последнего, то выдача является исполнением российского уголовно-процессуального решения (а не иностранного), пусть и принятого по просьбе иностранного государства.