Государыня
Шрифт:
– Сын мой, лиха беда начало. Сегодня утром русская православная церковь скажет своё слово в полный глас всех колоколов. Поблагодарим Всевышнего за милость к нам. Хватит жить в принуждении. Ждём рассвета!
— Будь я служителем церкви, сказал бы: благословляю тебя, святой отец, на подвиг, — с улыбкой произнёс Глеб.
И вот рассвет уже торжествовал под звоны всех колоколов Могилёва. Тысячи горожан проснулись, умылись, оделись, покинули дома, заполнили улицы. Благообразные старцы, мужи, жены, отроки и отроковицы — все потянулись к храмам. Всем сегодня важно было помолиться
— Присмотритесь же хорошо, есть ли в вас дух благодати? — звучало под сводами храма Богоматери. — Не таите его в глубинах душ, поднимайте его в горние выси. Через покаяния Дух научит вас обращению к Господу Богу и исправлению жизни… Разве не к исправлению жизни пришли ныне тысячи могилёвцев в храмы?..
В это время под сводами зазвучали ангельские голоса певчих, разливался аромат благовоний. А слово пастыря продолжало звучать всё сильнее:
— Дух покаяния, совершив своё дело, передаст православному Духу святости и чистоты, коему преемствует Дух сынопоклонения. Идите не сумняшеся. Свойство первого — трудолюбивая ревность; второго — теплота и сладкое горение сердца; третьего — чувство сыновности, по которому исходит из сердца воздыхание к Богу.
Слова пастыря ещё отзывались в душах православных, а на площади близ храма перед взорами тысяч россиян появились тапкана государыни и карета государя. Великий князь, увидев торжество православной веры, смутился и не покинул карету. Наоборот, Елена степенно вышла из экипажа и в сопровождении отца Фомы, доброго человека Миколы Ангелова и всех спутниц направилась к храму Богоматери. Перед нею распахнулись врата, благочестивые прихожане пропустили свою государыню к алтарю. Она видела их радостные лица, слёзы и сама почувствовала, как защемило сердце. Елена приблизилась к амвону. Священник Иннокентий продолжал петь: «Аллилуйя! Аллилуйя! Слава Тебе, Господи!» Он благословил Елену, подал ей руку, ввёл на амвон и произнёс:
– Пресвятая Матерь Богородица уготовила нам радость зреть нашу славную матушку–государыню, великую княгиню литовскую и русскую, дщерь Иоаннову, свет–Елену!
— Слава государыне! — раздался возглас.
И началось ликование. Хор пел величальные псалмы, канон архангелу–хранителю Михаилу, акафист Пресвятой Богородице. Прихожане усердно молились. Божественный дух общности захватил Елену с такой силой, что она сошла с амвона, шагнула к прихожанам и пробиралась среди них, целуясь по русскому обычаю с каждой женщиной, каждым мужчиной, отроком или отроковицей. Вдруг в этой возбуждённой толпе прихожан Елена услышала отрезвляющий голос воина Глеба, который спешил ей навстречу.
— Дорогу! Дорогу! — кричал он.
— Что случилось, Глеб? — спросила Елена.
— Матушка–государыня, порадейте за князя Илью! Ему угрожают смертью!
У княгини перехватило горло, она не могла произнести ни слова. На голову будто вылили ушат ледяной воды. Она принялась тормошить Глеба, наконец выдохнула:
— Где
— Он на подворье наместника Товтовила. Там, сказывают, сидит в железной клетке.
– Чем он провинился? — Елена уже тянула Глеба за рукав к вратам.
– Ничем, поди, матушка. Он нёс твоё слово наместнику. Но вот уже сутки Товтовил держит его в клетке.
— Да идём же скорее к этому зверю! — в голос звала Глеба Елена, не замечая, что в храме возникла напряжённая тишина.
Глеб уже прокладывал дорогу среди прихожан. Он и Елена оказались на площади. Следом за Еленой поспешил отец Иннокентий. За ними потянулись многие горожане. Дорога от церкви к подворью Товтовила была прямой и открытой. Россияне расступались, ибо уже знали, куда идёт разгневанная государыня. Она же, заметив, что карета Александра стоит у дома наместника, прибавила шагу, чуть не пустилась в бег. «Хорошо, что он здесь. Пусть посмотрит на бесчинства своих служилых людей!» — билось в голове Елены.
Александр в эту пору сидел в трапезной и видел в раскрытые окна, как к дому катилась огромная толпа. Во рту у него стало сухо, и он пригубил вина.
— Пан Товтовил, зачем горожане ломятся к тебе? — спросил Александр. — Останови их!
— Но как, мой государь? Я ведь сказал тебе правду. Теперь ты сам видишь, что князь Ромодановский заведомо смутил горожан. Сейчас они потребуют от тебя отделить Могилёв к Руси. Да было бы тебе известно, что готовился бунт. Тому свидетелем преданный тебе пан Сапега. Он сей миг чинит допрос князю Илье.
— Что за допрос? В чём вина князя Ильи?
— Вот его вина — видишь за окном: бунт.
— Но почему этот бунт возник только у тебя? Где бы я ни проезжал, всюду спокойствие и тишина.
— О нет, государь, не только у меня, — Товтовил возвышался над сидящим князем, будто скала. — В Мстиславле, ежели туда поедете, бунтовщики тебя встретят камнями. В Смоленске — стрелы полетят. Там давно всё кипит, как в подземелье ада. А митрополита Иосифа за то, что он служит нам, русские, словно прокажённого, забрасывают тухлыми яйцами.
— Но почему ты не защитишь свой дом?
— Мой государь, ведь это твоё дело — защищать верноподданных от насилия толпы.
— Где мои воины? Распорядись ими, поставь у ворот. Своих холопов вооружи.
— Слушаю, мой государь, — ответил Товтовил и поспешил к двери.
В этот миг Александр увидел, что к воротам подошла великая княгиня, а воин, что шёл впереди неё, уже стучал в них. Александр остановил наместника:
— Стой, пан Товтовил!
— Слушаю, ваше величество, — повернувшись в дверях, ответил тот.
Там, у ворот, государыня. Впусти её ко мне. Но с нею никого не пускай! Моим словом и остановишь.
— Исполню, государь.
Товтовил ушёл. Великий князь остался один. Он размышлял вслух:
— Кто надоумил мою прекрасную Елену бунтовать против государя? Уж не князь ли Ромодановский? Ой, не нравится он мне. — Александр в окно видел, что горожане ведут себя мирно. — Нет, я не верю, что это бунт. Государыня свято верна договорной грамоте и не дерзнёт нарушить её. Выходит, что зачинщик князь.