Грань
Шрифт:
Справа от окон или слева от фанерной перегородки, как раз напротив печи, в еще одной стене находилась деревянная дверь в сенцы… Она крепилась на скрипучих петлях и, как все в доме, была ужасно грязной, никогда не мытой, не крашеной и плохо прикрывала вход в комнату… А в маленьких сенцах, темных, без окошечка и с одиноко свисающей с потолка лампочкой, теперь стоял не менее одинокий, покосившийся на бок, кривой, побитый донельзя и ржавый холодильник. Кажется, «Атлас», правда, самого логотипа уже там и не значилось, висели лишь две буквы – «А» и «а», а все остальные буквы были кем-то сбиты или оторваны, и поэтому назвать полное имя холодильника не представлялось возможным – чему холодильник был нескончаемо рад, потому как, опасаясь быть вновь побитым, он включался очень редко, и каждый раз, когда выходил на связь, тяжело вздрагивал всем своим металлическим корпусом
Впрочем, в доме Виктора Сергеевича, Виктора, а теперь Витька, Витюхи воняло все… И воняло это все перемешанными в один запах ароматами: кислой мочи, блевотины, сгнившей еды (вываленной прямо в угол), сырости, плесени и уксусно-резким запахом нечистого тела самого хозяина дома… Теперь в его доме, некогда любовно созидаемом руками деда и бабки, трепетно оберегаемом руками Лары, все было разрушено, предано запустению и грязи… Дом нынче оберегали вельможные стеклянные ратники-бутылки, его любили, – такая редкость для частного дома, – узкотелые, с рыжеватой окраской и длинными усами, тараканы-прусаки, а чистоту здесь наводили серые пронырливые мыши и пузатые, вечно ждущие потомства крысы.
А Витька уже не берег, не любил, не охранял свой дом … Он только пил, пил, пил, предпочитая это дело всякому другому. Последние же две недели он пил безостановочно, у него, как говорится, был запой, и пил-то он в основном какую-то дрянь: не водку, не самогон, а именно дрянь в небольших пол-литровых пластиковых бутылях. Закусывать ему вроде как было и нечем… Правда, Натаха приперла откуда-то картохи в белом пакете, с ведро, не меньше, которую она не чищенной и даже не помытой сварила в помятой с одного бока, покрытой черной копотью алюминиевой кастрюле. Эту разнесчастную, выжившую в таких страшных жизненных передрягах кастрюлю ставили прямо на печку, отодвигая в сторону конфорки, отчего дно ее приобретало еще более грязный, не отмываемый вид.
Дрова, на которых варилась картошка, Натаха раздобыла где-то и также принесла с собой, но, в связи с малочисленностью деревянного воинства, картоха до готовности не успела дойти и была поставлена на стол в недоваренном виде. Но для Витька и такой полусырой, нечищеный закус был невероятно приятен и кричаще соблазнителен!
Да и не мудрено, что полусырая картошка могла вызвать в Витюхе такие эмоции: ведь, если глянуть на него со стороны, то невозможно было в нем разглядеть черты человека… Это уже был не человек, а нечто неопределенно опухшее, отекшее, красновато-синего оттенка. Его можно было назвать неопределенным титулом – существо, которому по рангу положено иметь лишь средний род: ни мужской, ни женский, а именно средний… Проще говоря, Оно, существо.
От его каштановых волос осталось лишь название – шатен, не более того, цвет их до неузнаваемости изменился и приобрел грязно-коричневый отблеск. Теперь это были не жидкие волосенки, а больше походящие на склеенные в плотные пучки, червеобразные лохмотья. На распухшем от пития спиртного лице, кожа коего была покрыта здоровенными щербинками и оспинками, словно оставленными болезнью, находился с прямой спинкой и округлым кончиком нос, изменивший не только цвет, но и форму. Он будто растекся по лицу, став одутловато-широким, и приобрел багровый, с едва заметной просинью, цвет. Обвисшие по краю лица щеки теперь больше походили на мешки, набитые орехами. Узкие губы Витька превратились в тонкие синеватые полоски, и когда он улыбался, радуясь очередной порции спиртного, на его верхней губе, выше огибающей ее каймы, прямо подле низкой, короткой подносовой ямки залегали глубокие и многочисленные вертикальные морщинки. Слегка выступающие вперед из глазниц очи Витька теперь все время выглядели сонными и часто невпопад смыкались веками, удерживающими на себе редкие белесоватые и почти выпавшие ресницы. Точно такими же блеклыми и ущербными были прямые, прерывающиеся в середине своего пути брови, коричневатые жидкие усы и еще более худосочная бороденка. За время своего пьянства Виктор вроде даже уменьшился в росте, без сомнения, похудел, отощал и ослаб и выглядел теперь
Одетый во все грязное, а именно в старые черные брюки и серый свитер с круглым воротом и витиеватым, многолепестковым рисунком на груди да старые, стоптанные, без каблуков, со шлепающе-оторванной подошвой, не смыкающимися замками ботинки (все давно не стиранное и раздобытое Натахой где-то на помойке, куда она частенько наведывалась, чтобы прибарахлиться), он пах и выглядел ужасно… И, если быть точным, вонюче-отталкивающими были и он сам, и его вещи, и его сожительница, и его дом.
Витька пил, пил, пил без продыха, без отдыха, который день, месяц, год в своем несчастном разоренном жилище, пропив и жену, и сына, и родню, и работу, и одежду, и, наверно, свои мозги.
Вот-вот, те самые мозги, каковые каждому из нас, обладающему тленной плотью и духовной сущностью, помогают жить на этом свете, решать насущные проблемы и преодолевать возникающие трудности.
Глава вторая
Сегодня же Витек с таким удовольствием устроился за столом, прямо на углу его, притулившись спиной к печи, которая совсем недавно была протоплена и хранила в своих недрах жар жизни, решив насладиться посланной ему на радость выпивкой и закусочкой.
Однако радость его существования прервал голос… Это был один голос, и он появился неожиданно, как говорится, вдруг…
Витек сидел за столом на табурете, как раз напротив него поместилась Натаха и его друган. Как его зовут?.. То ли Серега, то ли Антоха – словом, это неважно…
Они пили какую-то бурду, находящуюся в пластиковой бутылке и на этикетке коей Витек еще смог прочитать надпись: «Жидкость предназначена для очистки и анти… сеп…сеп…тической (это слово далось с трудом) обработки кожи рук».
Как хозяин дома, Витька выпил из горла первым очень горячительную, хотя и малоприятную на запах и вкус химическую продукцию и, поставив бутылку на стол, протянул руку к кастрюле, установленной на его середине, за картохой, да в этот момент и услышал голос… Вернее, поначалу это был лишь тонкий мышиный писк, такой: пи-пи-пи…
Витек, услышав этот писк, так и замер с протянутой рукой, подумав, что это по печи, похищая ее жизненные силы и столь ценное в данной местности тепло, бегают мыши. И, тотчас оглянувшись, чтобы прогнать этих противных похитителей тепла и всего того, что где-то залежалось, Витюха оглядел поверхность коричневатой чугунной плиты, на которой стояло лишь покрытое полосами, пятнами грязи и копоти оцинкованное ведро. Дом Витька был старый, и в него так и не провели воду, канализацию и газ… Все радости жизни находились во дворе, и оттуда приходилось, качая колонку, носить воду и туда приходилось выносить помои. Туалет, как можно понять, был также на дворе, впрочем, как и маленькая банька, к несчастью, сгоревшая два года назад почти до фундамента, и летний душ, еще дающий тонкими струйками из установленного на его крыше бачка воду.
Итак, Витек оглядел хорошо печку, каким-то немного покачивающимся взглядом, и, не заметив серого прихвостня, вернул положение головы в исходное состояние, глянув на Натаху, которая допила остатки «Жидкости» и, поморщившись, швырнула бутылку под стол да громко икнула. Это была уже совсем высохшая от пьянства, с красновато-синюшной кожей лица женщина неопределенного возраста. Натаха имела такие же, как и у Витька, распухшие черты лица и так же, как и он, странно горбатилась, кукожилась и дрожала, будто все время мерзла… Когда в его жизни появилась эта женщина, Виктор не знал, как и не знал он ее фамилии, ее семьи и вообще, куда она частенько пропадала, всякий раз возвращаясь вновь и принося с собой живительную спиртосодержащую микстуру. Натаха была одета в старые, порванные одежи из той же мусорки, что и ее сожитель, и эта грязноватая коричневая одежда, обволакивающая ее тело, довольно эффектно гармонировала с ее грязно-рыжими, взлохмаченными, длинными волосами, скрученными на затылке в кудлатый хвост.