Граница надежд

Павлов Николай Алексеевич

Полковник Велев сидел за письменным столом в каком-то расслабленном состоянии. Его взгляд бессмысленно перемещался от двери к окну, потом скользил по горшкам с распустившимися цветами и, наконец, остановился на стене, где белело пятно, оставшееся после того, как сняли портрет царя. Велеву так хотелось поделиться с кем-нибудь своими горестями. Он испытывал невыразимую муку, поистине огромную, нечеловеческую муку. Увы, при создавшемся положении он не имел ни малейшего права считаться со своими переживаниями.

Полковник

ходил к Ярославу, чтобы поговорить о Венцемире. Все же Венцемир — это его сын, его единственная надежда. Он и не думал просить о милосердии, хотелось лишь поведать о жизни сына и услышать рассказ о жизненном пути Ярослава — молодого человека, выросшего в совсем иных социальных условиях, а ныне работающего с ним, полковником. Почти ежедневно Ярослав смотрел смерти в глаза, но с непонятным и завидным для полковника постоянством ускользал от нее. Сегодняшняя озабоченность Ярослава смутила полковника. Привел его в смятение и взгляд Ярослава — умный, острый, стремящийся проникнуть в твои самые сокровенные мысли. Но именно это явное смятение заставило полковника остаться солдатом, презреть все личное и заговорить об армии, которая нуждается в сильной и твердой руке.

Велев стоял рядом с письменным столом. Уже и в помине не было того, что люди здесь называли велевской властью. Полковник физически был настолько слаб, что ему было трудно даже вынуть ручку из чернильницы, чтобы подписать бумаги...

Подписав последний документ, полковник понял, что ему больше нечего делать в этом кабинете: ничто его здесь не занимало, ничто не удерживало. Жизнь этого полка стала обходить его стороной.

Он не задержался и перед зданием штаба. Посмотрел только на каменную колонку с краном. Сюда была подведена вода из источника. Это произошло ровно двадцать лет назад. Тогда каждый выпускник его курса получил звание поручика, и в ознаменование этого события он соорудил колонку своими руками. Теперь это долговечное сооружение напоминало полковнику о его молодости. Много лет прошло, но, всякий раз проходя мимо нее, Велев невольно возвращался мыслями к прошлому. Время утекло незаметно, как вода из источника.

Вспоминал он и о том времени, когда его сердце познало радость возвышенных надежд и окрыленного ими честолюбия. В те далекие дни слова «отечество», «родина», «народ» были на устах у каждого, с той лишь разницей, что тогда горстка бывших правителей пыталась внушить силу этих слов массам, а теперь массы неотступно несли их в себе, превратив их в свое знамя, которое никто не мог у них отнять. Полковник сам пришел к этому заключению: время научило его спокойно воспринимать и победы, и поражения.

На сей раз полковник Велев не пошел к главному входу, куда, как только он появлялся, сразу же подъезжал его фаэтон, а свернул к расположению батарей.

Он не виделся с Венцемиром уже двадцать дней. Во время утренней поверки увидел его в строю. Увидел, но, как обычно, прошел мимо. Он хорошо понимал, что Венцемиру не место в рядах полка, которым командовал он, полковник Велев, ведь

они — отец и сын, однако...

Венцемира направили сюда вопреки желанию отца. Когда тот впервые пришел на службу, полковник вызвал его к себе и сказал:

— Мы оба — солдаты и приняли присягу. Ты служишь не мне, а родине...

Полковник остановился перед канцелярией батареи, чтобы хоть немного унять сердцебиение. Открыв дверь, он увидел Венцемира, сидевшего на кровати с книгой в руках. Полковник не проронил ни слова, пока сын не встал и не застегнул китель, и только после этого сказал:

— Жасмина увезла свои вещи, — словно именно это было самой важной причиной их встречи.

Подпоручик захлопнул книгу и положил ее на письменный стол.

— Она освободила комнату. И гостиная свободна, — продолжал полковник, не сводя глаз со стенных часов. — Дом без людей напоминает гробницу. Дом твой! Располагайся в нем, живи... — Он словно отдавал распоряжения. Ему так хотелось высказать все сразу, чтобы облегчить душу, но он почему-то заговорил о посторонних, незначительных вещах.

— И ты пришел только ради этого? — спросил подпоручик Велев и только тогда повернулся к отцу.

— Нет, и ради другого тоже.

— Когда же прекратится этот фарс? — В голосе Венцемира послышалась нотка злобы.

— Все зависит от тебя. Одно твое слово, и с этим вопросом будет покончено.

— Вы ждете признаний? — спросил сын.

— Я хочу знать правду. Иначе батарея будет расформирована, а тебя предадут суду военного трибунала. — Слова полковника звучали, как заученные.

— Думаю, это как раз в твоей власти, — прищурил глаза молодой Велев.

— Я пришел не для того, чтобы ссориться. Мы должны поговорить с тобой. — Полковник сел на стул. Сел и Венцемир. — Что касается ответственности, то даже ты не станешь спорить по этому поводу. Скажи, ты из упрямства решил погубить себя?

— А ты ради своей амбиции решил поставить меня на колени? — Венцемир задыхался, уже ничего не замечая вокруг. — Ты заключил союз с дьяволом, лишь бы добиться своего. Тебе будет приятно увидеть, как я вымаливаю снисхождение и милосердие, как прошу тебя спасти меня и соглашаюсь жить, подчинившись твоей воле. Плохо скроено, отец. Заметны швы. — Молодой Велев уже не скрывал своего озлобления.

— Хватит! Заклинаю тебя именем твоей матери! — крикнул полковник, подняв руки вверх.

Но Венцемир сделал вид, будто не слышит его.

— Хочу видеть Жасмину, — заявил он.

— Не заставляй меня до конца жизни сожалеть о том, что я так и не понял собственного сына, — сказал после паузы полковник. У него разболелось сердце, и он чувствовал себя совершенно обессиленным.

— А разве так уж необходимо, чтобы все люди понимали друг друга? — пришел в себя Венцемир. — У тебя свой путь, у меня — свой. Наши пути-дороги разошлись. Нужно ли сожалеть об этом?

— Солдат солдату может высказать свою боль.

— Хочу видеть Жасмину, — настаивал Венцемир.