Граница вечности
Шрифт:
Когда он завел «фиат», включилось радио. Оно было настроено на волну СБ. Слышимость часто была плохой, но иногда он мог слышать, как переговаривались агенты службы безопасности, когда они следили за людьми в городе.
Случалось, что и за ним следовал хвост. Машины менялись, но люди обычно оставались те же: один смуглый, которого он называл Марио, и второй толстый — ему он дал кличку Олли. Наблюдение велось бессистемно, поэтому он считал, что за ним следят более или менее постоянно. Вероятно, они этого и хотели. Может быть, они намеренно вели бессистемную слежку, тем самым заставляя его постоянно нервничать.
Но он тоже кое-что знал. Его учили, что никогда нельзя явно пытаться уйти от слежки, ибо это сигнал другой стороне, что ты что-то замышляешь. Выработай постоянные привычки, говорили ему: ходи в ресторан А по понедельникам, в бар Б — по вторникам. Усыпи их бдительность. Старайся поймать моменты, когда они ослабляют внимание. Тогда ты можешь сделать что-нибудь незаметно.
Отъехав от американского посольства, он заметил, что синяя «шкода-105» вклинилась в транспортный поток за двумя машинами позади него.
«Шкода» следовала за ним по городу. Он видел, что Марио сидит за рулем, а Олли — не переднем сиденье пассажира.
Камерон припарковался на улице Бальзака и увидел, что синяя «шкода» остановилась в ста метрах позади него.
Иногда его подмывало заговорить с Марио и Олли, поскольку они составляли большую часть его жизни, но его предупреждали никогда не делать этого, поскольку их заменят другими, и тогда потребуется время, чтобы выявить новых людей.
Он вошел в египетское Посольство и взял коктейль с подноса. Он был таким разбавленным, что Камерон едва ощущал вкус джина. Он говорил с австрийским дипломатом, как трудно купить удобное мужское белье в Варшаве. Когда австриец отошел, Камерон огляделся и увидел стоявшую одну блондинку лет за двадцать. Она поймала его взгляд и улыбнулась, так что он пошел поговорить с ней.
Он сразу узнал, что она полька, зовут ее Лидка, и что она работает секретарем в канадском посольстве. На ней был розовый обтягивающий Свитер и короткая черная юбка, открывающая длинные ноги. Она хорошо говорила по-английски и сосредоточенно слушала Камерона, что польстило ему.
Потом ее бесцеремонно подозвал мужчина в костюме в тонкую полоску, заставив Камерона подумать, что это ее босс, и разговор оборвался. В ту же минуту к Камерону подошла другая привлекательная женщина, и он подумал, что ему сегодня везет. Она была старше, примерно сорока лет, но более симпатичная, с короткими светлыми волосами, голубыми глазами и веками, подкрашенными такого же цвета тенями, отчего глаза казались большими и более выразительными. Она заговорила с ним по-русски:
— Мы с вами знакомы. Вас зовут Камерон Дьюар. Я Таня Дворкина.
— Я помню, — сказал он, обрадовавшись возможности показать, как он бегло говорит по-русски. — Вы корреспондент ТАСС.
— А вы агент ЦРУ.
Он, конечно, не сообщил бы ей этого, значит, она, должно быть, догадалась. По обыкновению, он отрицал это.
— Ничего такого заманчивого. Просто скромный культурный атташе.
— Культурный? — переспросила она. — Тогда вы можете мне помочь. Ян Матейко — какой он художник?
— Я не уверен, — ответил он. — Думаю, импрессионист. А что?
— Искусство действительно не ваш профиль.
— Я больше по музыкальной части, — сказал он, чувствуя, что его загоняют в угол.
— Возможно, вы любите Шпильмана, польского скрипача.
— Совершенно верно. Такое мастерское владение смычком!
— А вам нравятся стихи Виславы Шимборской?
— Я читал не так много его произведений, к сожалению. Это экзамен?
— Да, и вы не сдали его. Шимборская — женщина. Шпильман — пианист, а не скрипач. Матейко обычный художник, изображавший дворцовые и батальные сцены, никакой он не импрессионист. А вы не культурный атташе.
Камерон готов был провалиться сквозь землю — как легко его раскусили. Какой он, к черту, тайный агент! Он попытался отделаться шуткой:
— Я могу быть просто плохим культурным атташе.
Она понизила голос:
— Если бы офицер польской армии хотел поговорить с представителем США, полагаю, вы могли бы организовать это.
Неожиданно беседа приняла серьезный оборот. Камерон занервничал. Это могла быть ловушка.
Или это настоящий контакт? В таком случае он представляет для него отличную возможность.
Он ответил осторожно:
— Естественно, я могу организовать для кого угодно беседу с американским правительством.
— Конфиденциальную?
А это что за чертовщина?
— Да.
— Хорошо, — сказала она и ушла.
Камерон взял еще один коктейль. Что это все значило? Это серьезно, или она разыгрывает его?
Прием подходил к концу. Что теперь делать? Впереди был еще целый вечер. Он подумал поехать в бар в австралийское посольство, где он иногда играл в дротики с добродушными шпионами из Австралии. Потом он заметил, что Лидка стоит рядом и опять одна. Она в самом деле завлекательная. Он спросил у нее:
— У вас есть планы на ужин?
Она удивленно посмотрела на него.
— Вы имеете в виду рецепты блюд?
Он улыбнулся. Она не слышала выражения «планы на ужин». Он спросил:
— Я имел в виду, не хотели бы вы поужинать со мной?
— Да, — сразу же ответила она. — Могли бы мы пойти в ресторан «Утка»?
— Конечно. — Это был дорогой ресторан, но не так чтобы очень, если ты платишь американскими долларами. Он посмотрел на часы. — Тогда едем сейчас?
Лидка обвела глазами комнату. Человека в пиджаке в тонкую полоску не было видно.
— Я свободна, — сказала она.
Они направились к выходу. Когда они подошли к двери, снова появилась советская журналистка Таня и на плохом польском сказала Лидке:
— Вы уронили это.
Она протянула красный шейный платок.
— Это не мой, — сказала Лидка.
— Я уверена, он выпал из ваших рук.
Кто-то тронул Камерона за локоть. Он отвернулся от женщин, путано объясняющихся между собой, и увидел высокого, приятного собой мужчину примерно сорока лет в форме полковника Польской народной армии. На беглом русском языке тот сказал: