Границы и маркеры социальной стратификации России XVII–XX вв. Векторы исследования

Коллектив авторов

Однако важно подчеркнуть, что обращение к дворянству в проповедях, сопровождавших реформу 1775 г., было не правилом, а исключением из правил. Принятая в среде церковных элит манера вести речь о социальной стратификации вовсе не предполагала обращения к дворянству. Ведь для того, чтобы описать общество, иерархи церкви использовали функционалистский язык, позволявший связать социальные группы с определенными «должностями». Дворянство не было связано с функцией/«должностью» и, соответственно, не попадало в поле зрения проповедников. Конечно, присутствующая практически во всех риторических стратегиях категория воинов подразумевает дворян, поскольку восходит к средневековой ситуации, в которой роль bellatores выполняли феодалы. Однако в реалиях России XVIII в. с ее рекрутской армией язык описания «воинства» оставался амбивалентным и не сводился к дискурсу о военной доблести дворянства. С другой стороны, многие дворяне не служили в армии, а после манифеста 1762 г. ситуация стала и вовсе неопределенной.

Функционалистский взгляд

на социум предполагал таксономию «чинов», привязанных к широко понятым социальным функциям (например, войне или земледелию). Добродетель «чинов» признавалась по своей сути равной: каждый человек может, старательно исполняя «должности» своего «чина», быть добродетельным и обрести воздаяние. Это касалось не только воздаяния в небесной жизни, о котором говорили церковные проповедники, но и вознаграждения в жизни земной.

Функционалистское описание социума было, по сути, статичным (акцентируя необходимость выполнения «чина»), однако в комбинации с концепцией службы оно открывало возможности для описания динамики внутри социальной стратификации. Усердная реализация «должности» была способна привести к вполне реальному социальному росту при помощи Табели о рангах, устанавливавшей буквально автоматическое воздаяние для тех, кто живет добродетельно.

2.2. Социологический подход: на пути к априорному признанию дворянской исключительности

Альтернативный взгляд на социальную стратификацию был связан с поиском возможностей обосновать особое положение дворянства в социальной структуре.

Петровская Табель о рангах задавала тройственное деление службе, добавляя к «судьям» и «воинам» еще и придворных. Пункт 11 Табели о рангах устанавливал различие между «породой» и «рангом», недвусмысленно отрицая связь между этими принципами стратификации: «Все служители российские или чужестранные, которые осми первых рангов находятся, или действително были, имеют оных законные дети и потомки в вечныя времена лутчему старшему дворянству во всяких достоинствах и авантажах равно почтены быть, хотя б они и низкой породы были, и прежде от коронованных глав никогда в дворянское достоинство произведены или гербом снабдены не были» [370] . Именно это устойчивое деление воспроизвели такие яркие представители административно-придворной элиты первой половины XVIII в., как кн. А. Д. Кантемир и В. Н. Татищев.

370

Табель о рангах всех чинов, воинских, статских, и придворных: Которые в котором классе чины, и которые в одном классе, те имеют по старшенству времени, вступления в чин между собою, однакож воинские выше протчих, хотя б и старее кто в том классе пожалован был. М., 1722. С. 11–12.

В знаменитой сатире «На зависть и гордость дворян злонравных» (1730-е – начало 1740-х гг.) Кантемир исходил именно из функционального взгляда на социальную структуру. Знатное происхождение одного из персонажей, Евгения, не дает ему никакого преимущества перед другими дворянами, получающими чины и знаки отличия благодаря собственным качествам. Благородство – «заслуг мзда» – нельзя унаследовать, поскольку оно заключается не в документах, а в добродетели [371] :

371

Кантемир А. Д. Сатира II. На зависть и гордость дворян злонравных. Филарет и Евгений // Кантемир А. Д. Собрание стихотворений. Л., 1956. С. 71.

Разнится – потомком быть предков благородных,Или благородным быть. Та же и в свободныхИ в холопях течет кровь, та же плоть, те ж кости.Буквы, к нашим именам приданные, злостиНаши не могут прикрыть; а худые нравыИстребят вдруг древния в умных память славы,И, чужих обнажена красных перьев, галкаБудет им, с стыдом своим, и смешна, и жалка.

В примечаниях к сатире Кантемир отмечал, что «дворянству предлежат три рода службы: военная, судейская, придворная; во всех тех к исправлению должности своей, наипаче в вышних степенях, требуется много различных знаний и искусств». Соответственно, сентенции – заимствованные у Буало и у Ювенала – об изначальном равенстве людей и о том, что благородным человека делает не происхождение, но поведение, Кантемир дополняет описанием функционального характера службы дворян.

Придворная служба равна военной и гражданской, чему Кантемир дает пространное разъяснение: «Филарет столь сильно доказал Евгению его недостатки и пороки, для которых никаким образом требовать бы не должен, чтоб произведен был в морские или сухопутные воеводы, или в судьи и губернаторы, что Евгению ответствовать ничего не оставил. Предвидит, однако ж, что может представить, что придворная служба таких искусств и знаний не требует и что потому обижают его, Евгения, когда ему подобных, каков, наприклад, Клит, производят в камергеры, а он еще забыт остается. Для того Филарет принимается изъяснить, что и придворному человеку нужно не меньше свойств добрых и искусства. В самом деле, плохо те судят, кои чают, что одно дворянское имя и богатство довольны тому, кто в дворе жить уставил; бедства и там предлежат, которых миновать не мало благорассудства требуется; не без труда – достать себе там высших милость, равных любовь, подчиненных почтение» [372] . Итак, во всех трех случаях – военной, гражданской и придворной службы – чины и знаки отличия зависят исключительно от действий самого человека, а не от унаследованного статуса.

372

Кантемир А. Д. Сатира II. На зависть и гордость дворян злонравных… С. 86.

Татищев в «Лексиконе российском» (40-е гг. XVIII в.) давал дворянству определение, восходившее к польскому термину, обозначавшему сословие, которое сочетало функциональные характеристики и указание на особый статус: «Дворянство, или шляхетство, есть главный и честнейший стан государства, зане оно есть природное для обороны государства воинство и для расправы министерство или градоначальство». Татищев определял дворянство одновременно как «выслуживаемое» («никому того ис подлости дослужиться и равномерную честь получить не препятствует») и наследуемое, «природное». Дворянство отличается от других «станов» (духовенства, купечества и «подлости») наличием привилегии: оно имеет гербы, может владеть и управлять вотчинами, после истечения срока службы имеет свободу не служить и, наконец, «ни в какой вине, кроме всех государственных вин, к пытке не приводится» [373] . Интересно, что аналогичная статья «Духовенство» у Татищева предельно лаконична и, кроме прочего, определяет духовенство как «чин», а не «стан»: «Духовенство, духовной чин все обще от поддиакона и до архиепископа» [374] .

373

Татищев В. Н. Лексикон российской исторической, географической, политической и гражданской // Татищев В. Н. Избранные произведения. Л., 1979. С. 255–256.

374

Татищев В. Н. Лексикон российской исторической, географической, политической и гражданской. С. 269.

Конечно, в своей основе особый правовой статус вытекал из функционального назначения социальной группы: Татищев, например, перечисляет дворянские привилегии уже после функционального определения дворянства как воинов и судей, одновременно заключавшего в себе ссылку на особое значение этих функций («честнейший стан»). Концепция об исключительности дворянства предполагала не просто провозглашение военной и судейской функций главными в обществе и соответственно – дарующими привилегии, но и одновременное замыкание дворянства в единую корпорацию.

Функционалистский взгляд на социум утверждал существование набора страт, члены которых, во-первых, равны в добродетельном исполнении «должностей», а во-вторых, могут рассчитывать на воздаяние при усердном исполнении «должностей». В противовес этому утверждение особой позиции дворянства совершалось при помощи анализа социологических истоков добродетели; акцент делался теперь не столько на качество исполнения «должностей», сколько на условия, которые позволяли культивировать добродетель.

Как отмечает И. И. Федюкин, в 30-х гг. XVIII в. в России складывается «новый стиль управления, в котором повиновение не ожидалось по умолчанию, но являлось продуктом манипуляций “желаниями” подданного – стиль, который обеспечил теоретические основания для освобождения российского дворянства в 1762 г.» [375] . Ряд имперских администраторов (в том числе фельдмаршал Б.-Х. Миних) выдвигают предложения об изменении чинопроизводства, связанные с необходимостью «анкуражировать» дворян, находящихся на службе, и обеспечить выдвижение тех, кто имеет «склонность» к службе. Добросовестное выполнение «должностей» (по крайней мере, военной и судейской) теперь оказалось связано не только с добродетелью, но и с определенными социальными качествами, прежде всего – с честолюбием, поощряемым конкуренцией, и с природной «склонностью».

375

Fedyukin I. «An Infinite Variety of Inclinations and Appetites». Genie and Governance in Post-Petrine Russia // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2010. Vol. 11. № 4. P. 761.

Несмотря на то, что в среде административно-придворной и интеллектуальной элиты Российской империи практически никогда не вызывал сомнения основополагающий тезис о том, что особый статус дворянства был условным (дворянский статус считался обусловленным службой дворян императору и общему благу), это не смогло остановить формирование в среде элит консенсуса в отношении априорного признания дворянской исключительности. Решающую роль в такой трансформации социального воображения сыграло возникновение представлений о том, что функции связаны с иерархией особых качеств. Это, в свою очередь, заставило пересмотреть подходы к наследованию, воспитанию и досугу.