Границы и маркеры социальной стратификации России XVII–XX вв. Векторы исследования
Шрифт:
Так, М. А. Корзо, изучая католическую и православную проповедь в Речи Посполитой XVII в., приходит к выводу о том, что для католической проповеди, испытавшей мощнейшее влияние томизма, «…сословное деление, так же, как и разделение общества на различные социальные (профессиональные) группы, является частью… иерархического устройства мира. Необходимость разделения социальных функций и любой иной дифференциации обосновывается в проповеди органической концепций общества. <…> Место, которое каждый христианин занимает в этом социальном порядке, определено ему самим Богом. Это своего рода “социальное призвание”, то, что человек должен принять как веление Бога, с чем должен мириться» [344] . Из набора «добродетелей» отдельных групп складывается и общее благо, которое имеет приоритет над благом индивида. Структурная иерархия охватывала общество целиком, включая и правителя, и церковь, – каждая социальная группа в томистской теологии обладала своей «целью», образуя общественный организм.
344
Корзо М. А. Образ человека в проповеди XVII века. М., 1999.
Итак, взгляд на общество как на социальное тело, в котором разные члены выполняют разные функции на общее благо, был заимствован христианством из античной политической мысли и переосмыслен с учетом сложившихся в средневековом европейском обществе социальных градаций. Такая социальная классификация позволяла описать общество на основании функциональной специализации отдельных страт, поэтому данный взгляд на социальную структуру можно назвать функционалистским: каждая страта общества здесь имеет собственные функции, и спасение отдельного индивида зависит от того, насколько успешно он их исполняет. Такой язык был до некоторой степени противоположен описанию социальной структуры в правовых категориях, поскольку акцент здесь был сделан на функциональной деятельности отдельных страт (раскрывавшейся, в свою очередь, с помощью богатого метафорического языка «политического тела»), а не на правовом статусе либо привилегии.
Не рассматривая здесь вопроса о том, до какой степени функционалистский, органицистский взгляд на социальную структуру был характерен для средневековой Руси, подчеркнем: на протяжении XVII в., по мере возрастания контактов c малороссийским духовенством, развивалась и соответствующая система понятий. В коммуникативных стратегиях церковной элиты российского XVIII в. сословная структура, сформированная российским правом, практически не находила отражения. Церковные иерархи – следуя в целом логике функционализма – предпочитали говорить о делении подданных императора по родам занятий: воины, судьи, земледельцы и, конечно же, священнослужители и цари.
Один из наиболее ярких примеров того, как функциональный взгляд на социальную структуру воплощался в церковной проповеди начала XVIII в., – проповедь Стефана Яворского «Колесница четыреколесная многоочитая, Езекиилем пророком виденная» (1704) [345] . Стефан использовал здесь любимую метафору, смешивая таинственное видение пророка Иезекииля (Иез. 1: 5–24) с образом «триумфальной колесницы», символизирующей Россию [346] . Однако в данном случае образ колесницы позволил Стефану развернуть органицистскую перспективу взгляда на социум. Ведь каждое из колес «триумфальной колесницы», влекомой чудесными животными, символизирует собой социальную страту – «чин», и к этим «чинам» Стефан поочередно обращается: «Первое колесо: первый чин князей, боляр, вельмож, и советников царских. Второе колесо: вторый чин людей военных, генералов, кавалеров, капитанов, и прочих офицеров и воинов. Третие колесо: третий чин людей духовных, архиереев, иереев, архимандритов и игуменов, и всего освященнаго собора. Четвертое колесо: четвертый чин людей простонародных, граждан, купцов, художников, ремесленников и крестьян земледельцов» [347] .
345
Преосвященнаго Стефана митрополита Рязанскаго колесница четыреколесная, многоочитая, Иезекиилем пророком виденная, на триумфальное вшествие уготованная российскому Августу и повелителю, благочестивейшему государю нашему царю Петру Алексиевичу всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцу, по толиких преславных над шведами победах в свой престольный царствующий град Москву входящему, проповедническим художеством на новозачатый год 1704 // Проповеди блаженныя памяти Стефана Яворскаго, преосвященнаго митрополита Рязанскаго и Муромскаго, бывшаго местоблюстителя престола Патриаршаго, высоким учением знаменитаго, и ревностию по благочестии преславнаго. М., 1804. Ч. 2. С. 185–224.
346
Стефан Яворский является автором целого цикла «колесниц», опирающегося на образность видения Иезекииля: «Колесница торжественная» (1703), «Колесница четырехколесная многоочитая, Езекиилем пророком виденная» (1704), «Жатва торжественная» (1705) и «Торжественной колесницы путь сугубый» (1706).
347
Колесница четыреколесная многоочитая, Езекиилем пророком виденная… С. 187.
Первое колесо – это «первый чин сигклита царскаго, князей, боляр, велмож, советников царских»; Стефан разъясняет, каким образом «началниц велможей» можно назвать «колесами». Колесо, несущее тяжесть, – адекватный образ начальства (и, шире, социальной жизни вообще), поскольку среди эмблем колесо фигурирует с девизом «инем работающи сокрушаюся». Кроме того, колесо символизирует Фортуну, которая то поднимает начальников, то сбрасывает их вниз (Стефан не преминул вспомнить и известную притчу о царе Сезостре); примерами таких «колес не многоочитых» Стефан называет Амана, Сеяна, Евтропия и Велизария. Христос заповедал начальникам быть «колесами многоочитыми», чтобы «научити тех, котории на высоких властях аки на горах пребывают, и в светлостях фортунных, аки в солнечных блистаниях сияют, дабы памятовали на смерть, дабы имели очеса в колеси, присмотруючися его непостоянному обращению, како от земли в гору возносится, и по мале времени паки с горы к земле прекланяется» [348] .
348
Колесница четыреколесная многоочитая, Езекиилем пророком виденная… С. 188–200.
Второй чин – чин воинов – Стефан называет «колесом, громы испущающим», сопоставляя с ним эмблему «звезда с небеси падающая, а на верху начертание мнится падати». Стефан имел в виду, что подобно тому, как падение небесной звезды есть обман зрения, воины падают только «мнением» простых людей, но не «истиною»; примерами воинов, стяжавших бессмертие в славе и оставивших «адаманта твердейшую» память, служат Александр Македонский, Муций Сцевола, Цинегир, Пергамид, Эпаминонд и целый ряд других полководцев и завоевателей. В конечном счете для воинов колесо означает вечность [349] .
349
Там же. С. 201–208.
Третье колесо, духовный чин, «должни суть Богомольством своим бремена царствия носити» [350] .
Четвертое колесо, «чин людей простонародных», Стефан именует «скрыпливым»: «Скрыпливое то колесо никогдаже тихо не умеет ходити: всегда скрыпит, всегда ропщет. Наложиш какое тяжало, то и станет скрыпети». Это то колесо, которое хочет работать на «свою пользу», тогда как три остальных колеса трудятся ради общей пользы. Здесь Стефан при разъяснении подданнического долга монарху прямо использует органицистскую метафору: «Кесарей бо и царей главами нарицает писание святое, а подданных удами. Сия убо должни суть кесарю, что должни суть главе уди. Глава о удах промышляет, а уди главу за то любят, а любят нелицемерно: без главы бо им жити несть мощно. Уды главу всячески защищают, например: хощет кто кого ударити во главу, тотчас рукою заставляет голову. <…> Руку бо погубивши может еще жити, а главу погубивши и сам погибнет. Уды главе послушны, что только глава домыслит, то уды исполняют. Уды повинуются главе, не бунтуются на главу». Призывая четвертое колесо «не скрипеть», Стефан одновременно не одобряет наложения чрезмерного бремени, вспоминая пример жестокого Ровоама. Чтобы колесо не скрипело, его следует смазывать; масло в данном случае символизирует мягкость; владыкам следует «жестокость с милосердием мешати, и такою мазию маститой скрипящия колеса» [351] .
350
Там же. С. 209–211.
351
Там же. С. 211–214.
Колеса должны «влечься» туда, куда везут колесницу животные, и не противиться «тяглу». Та колесница, где «окаянныя колеса, бесом движимыя» противятся «тяглу», – не Божья, но дьявольская; их ждут вечные муки. Подобно тому, как чародей отказывается от Бога и предается дьяволу, так и бунтовщик «оставляет истиннаго господина своего, который истиннаго Бога изобразует» [352] . Таким образом, повиновение «тяглу» необходимо не только ради общего блага, но и ради спасения: исполнение каждым «чином» своей должности (управление, война, молитва, земледелие) заповедано Богом.
352
Колесница четыреколесная многоочитая, Езекиилем пророком виденная… С. 219–220.
Другой крупнейший проповедник начала XVIII в. – Феофан Прокопович – в знаменитом «Слове похвальном о баталии Полтавской» (1717) описывал возникновение зависти между людьми с помощью обращения к функциональным категориям социальной структуры: «Гордыня не родит зависти к дальним, но к ближним: к ближним, глаголю, или по чину гражданскому, или по делу воинскому, купеческому, художескому, или по крови и племени, или по державе верховной и протчая. На пример: не завидит купец воину его мужества; не завидит воевода священнику его учительства; не завидит кузнец живописцу его искусства. Не живет зависть в разности, живет в близкости: воин воину, властелин властелину, художник тогожде дела завидит художнику» [353] . Равным образом и в «Слове о власти и чести царской» (1718) Феофан вновь обращается к функциональному пониманию социальной структуры, на сей раз говоря о том, что священнослужители составляют лишь одну из категорий такой структуры: «Священство бо иное дело, иный чин есть в народе, а не иное государство. А яко же иное дело воинству, иное гражданству, иное врачам, иное художникам различным, обаче вси с делами своими верховной власти подлежат; тако и пастырие, и учителие, и просто вси духовнии имеют собственное свое дело, еже быти служители божиими и строители тайн его, обаче и повелению властей державных покоренны суть, да в деле звания своего пребывают» [354] .
353
Феофан Прокопович. Слово похвальное о баталии Полтавской, сказанное в Санктпитербурхе в церкви Живоначальныя Троицы чрез честнейшаго отца ректора Прокоповича июня в 7 день 1717 // Феофан Прокопович. Соч. М.; Л., 1961. С. 50.
354
Феофан Прокопович. Слово о власти и чести царской, яко от самого Бога в мире учинена есть, и како почитати царей и оным повиноватися людие долженствуют; кто же суть и коликий имеют грех противляющиися им. Лета господня 1718 году, априллиа в 6 день, в царствующем Санктпитербурхе, в неделю цветную // Там же. С. 88.
В произнесенном в том же году «Слове в день святаго благовернаго князя Александра Невскаго» (1718) Феофан сформулировал функциональную концепцию «чинов»: «Аще же всякий чин от Бога есть <…> то самое нам нужднейшее и Богу приятное дело, его же чин требует, мой – мне, твой – тебе, и тако о прочиих <…> И просто рещи, всяк разсуждай, чесого звание твое требует от тебе, и делом исполняй требование его». Здесь Феофан перечисляет следующие «чины»: «царь», «сенатор», «воин», «пастырь духовный», а также «родители и чада», «мужие и жены», «господие и рабы». Путь спасения – исполнение того, «что ты должен еси Богу, государю, отечеству, всяком собственно ближнему, словом рещи: что должен званию твоему?» [355] Каждый чин, т. е. социальная страта, связан с добродетельным исполнением определенного рода обязанностей.
355
Феофан Прокопович. Слово в день святаго благовернаго князя Александра Невскаго, проповеданное Феофаном, епископом Псковским, в монастыре Александроневском при Санктпитербурхе 1718 году // Феофан Прокопович. Соч. С. 98.