Границы и маркеры социальной стратификации России XVII–XX вв. Векторы исследования
Шрифт:
Глава 1
Государственная политика в сфере социального структурирования: правительственный дискурс и законодательное регулирование (XVII – начало XIX в.)
1.1. «Люди» Московского царства
Г. Л. Фриз в своей известной работе 1986 г. о «сословной парадигме», рассуждая о социальных категориях, использовавшихся в Российском государстве до XVIII в., отмечал: «Хотя в редких случаях источники намекают на наличие неких более крупных общностей, отдаленно напоминающих сословия, в целом подобные термины настолько необычны, что они лишь подчеркивают причудливость и фрагментарность средневекового русского общества». Он считал, что «наиболее известной и отчетливой социальной категорией являлся “чин”». Однако, по его мнению, «этот термин относился только к привилегированным служилым классам, а не ко всему остальному обществу» [250] .
250
Фриз Г. Л. Сословная парадигма и социальная история России // Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Императорский период: антол. Самара, 2000. С. 126–127.
В. Б. Перхавко в работе 2012 г. отметил, что мнение Г. Л. Фриза об использовании понятия «чин» только при описании привилегированных служилых классов «нуждается в корректировке». Историк вполне справедливо указал в том числе на первую статью 10-й главы «О суде» Соборного уложения 1649 г., где должностным лицам предписывалось отправлять суд «всем людем Московского государьства от большаго и до меньшаго чину въправду» [251] . По мнению самого В. Б. Перхавко, «…в России с середины XVI в. стала складываться чиновная
251
Перхавко В. Б. Представления об устройстве общества в средневековой Руси // 1150 лет российской государственности и культуры. М., 2012. С. 71; Соборное уложение 1649 года: Текст. Комментарии. Л., 1987. С. 31.
252
Перхавко В. Б. Указ. соч. С. 73.
253
Ключевский В. О. Сочинения: в 9 т. Т. 6: Специальные курсы. М., 1989. С. 121. Л. А. Черная, с опорой на высказывания В. О. Ключевского, считает даже возможным утверждать, что «социальный аспект» понятия чин «резко обозначился во второй половине XVI в., когда понятие “чин” было закреплено за различными категориями феодального общества: “чины служилые” и “чины земские” заменили “людей служилых” и “людей земских” в официальных документах, а также в обыденной речи» (Черная Л. А. О понятии «чин» в русской культуре XVII века // ТОДРЛ. СПб., 1993. Т. 47. С. 344). Как представляется, для обоснования таких выводов слов из лекционного курса одного историка явно недостаточно.
Кроме того, в историографии можно встретить мнение, что понятие чин в Московском государстве было эквивалентом понятия сословие. Так, П. В. Седов полагает, что «язык XVII в. не знал иноземного слова “сословие”, а вместо него употреблялось привычное слово “чин”» [254] . Так или иначе, эти три позиции схожи в том, что они определяют чин в качестве общей категории, с помощью которой люди Московского государства строили свои социальные классификации. Соответственно, именно понятие «чин» должно быть отправной точкой при изучении социальной стратификации России XVII в. [255]
254
Седов П. В. Закат Московского царства: Царский двор конца XVII века. СПб., 2006. С. 476; Его же. Российское самодержавие накануне реформ Петра I // Тр. кафедры истории России с древнейших времен до XX века. Т. 2: «В кратких словесах многой разум замыкающее…»: сб. науч. тр. в честь 75-летия проф. Р. Г. Скрынникова. СПб., 2007. С. 443.
255
О значении понятия «чин» в древнерусской культуре см.: Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. СПб., 1912. Т. 3. Стб. 1519–1522.
Однако при обращении к самому значимому памятнику права Московского государства – Соборному уложению 1649 г. – можно обнаружить несколько иную картину. В этом законодательном акте понятие «чин» при построении обобщающих социальных категорий использовалось в составе ряда выражений: «священнический чин» [256] , «Московского государьства всяких чинов люди» [257] , «всяких чинов ратные люди» [258] , «всяких чинов служилые люди» [259] , «торговые всяких чинов люди» [260] , «иноческий чин» [261] , «всяких чинов люди, которые государевым денежным жалованьем верстаны» [262] , «патриарши и митрополичьи и архиепископские и епископские дьяки, дети боярские и иного чина домовые люди» [263] , «городские и уездные всяких чинов люди» [264] , «всяких чинов руские люди» (противопоставлялись «всяким ясачным людям», «чужеземцам», «татарам, и мордве, и чувашем, и черемисам, и вотякам, и башкирцам») [265] , «всяких чинов вотчинники и помещики» [266] , «московские всяких чинов люди» [267] , «всяких чинов служилые и приказные люди» [268] , «боярские и иных чинов люди и крестьяне» [269] , «всяких чинов жилецкие и уездные сошные люди» [270] . Данный список позволяет сделать вывод, что «чин» использовался как наиболее общее социальное понятие только в двух случаях, связанных с православной церковью (священнический чин и иноческий чин). В остальных случаях составители Соборного уложения для социальных группировок использовали как наиболее общую категорию понятие люди. В подавляющем большинстве случаев она описывала людей, объединенных неким признаком. Последний фиксировался тем или иным определением, добавляемым к понятию «люди», и в том числе это определение выражалось словосочетанием с использованием понятия «чин». Чин указывал скорее на обладание человеком должностью или позицией (стольник, гость…). Однако затем чины в соответствии с тем или иным критерием приписывались к более широким группам, определяемым с помощью понятия «люди».
256
Соборное уложение. С. 19.
257
Там же. С. 21.
258
Там же. С. 24.
259
Соборное уложение. С. 25.
260
Там же. С. 29.
261
Там же. С. 34.
262
Там же. С. 37.
263
Там же. С. 38.
264
Там же. С. 47.
265
Там же. С. 48, 61, 78–79.
266
Там же. С. 68.
267
Там же. С. 74.
268
Там же. С. 78.
269
Там же. С. 101.
270
Там же. С. 118.
Следует указать, что отнесение к «людям» могло идти и без чина. Прежде всего, это касалось вольных людей. Точного определения их статуса Соборное уложение не содержало. Однако в одной из его статей была прописана процедура, с помощью которой можно было выявить, относится ли тот или иной человек к вольным людям. Для этого надлежало выяснять, «…не служилых ли отцов дети, и в государеве службе и в тягле нигде, и в холопех и во крестьянех и в бобылях ни у кого не бывали» [271] . Кроме вольных людей в Уложении были ясашные люди, которые, как упоминалось выше, противопоставлялись «всяких чинов руским людем», а также «государевы тяглые люди» [272] , «мастеровые люди» [273] , «мастеровые и работные люди» и «торговые люди» [274] . Всего, согласно предметно-терминологическому указателю академического издания Соборного уложения, в этом законодательном акте упоминалось не менее 84 разных категорий «людей» [275] .
271
Соборное уложение. С. 104. Вольных людей следует отличать от гулящих людей. См.: Степанов И. В. Гулящие – работные люди в Поволжье в XVII в. // Ист. зап. [М.], 1951. [Т.] 36. С. 144–150.
272
Соборное уложение. С. 99, 100.
273
Там же. С. 52–53.
274
Там же. С. 134, 135.
275
Предметно-терминологический указатель к тексту // Соборное уложение. С. 427–428.
Заметим, что перечень «людей», который можно составить на основании Соборного уложения, не был исчерпывающим. Так, в указе о несчете «родословных» людей с «неродословными», который фактически действовал с конца XVI в. и до отмены местничества в 1680 г., предписывалось, что «с родословными людьми неродословным счету не живет» [276] . Однако правовые нормы о местничестве не были внесены в Соборное уложение. Соответственно, в него не попали родословные и неродословные люди, хотя эти категории имели крайне важное значение для правящей элиты.
276
Родословные люди – представители родов, внесенных в Государев родословец. См.: Эскин Ю. М. Очерки истории местничества в России XVI–XVII вв. М., 2009. С. 150–152. Пример использования этих категорий при решении споров см.: Дворцовые разряды. Т. 2: С 1628 по 1645 г. СПб., 1851. Стб. 453.
В качестве основной классификации подданных московского государя можно признать ту, которая была основана на наличие обязанностей человека перед кем-либо. Соответственно, на основании принципа обязательств перед государем или владельцем выделялись четыре светские группы «людей»: 1) служилые; 2) государевы тяглые; 3) принадлежавшие какому-либо частному владельцу («Боярские и иных чинов люди и крестьяне») и 4) вольные. Вне рамок такого деления оказывалось православное духовенство и монашество (священнический и иноческий чины). Впрочем, их можно было представить в качестве пятой группы, которая была объединена обязанностью служить Богу. Однако это была не единственная классификация, определявшая социальную структуру общества (а историки нередко говорят только об одной классификации [277] ). Составители Соборного уложения допускали существование нескольких социальных классификаций, каждая из которых создавалась на основании определенных признаков для «людей». Например, какой-нибудь человек из Рязани, обладавший чином городового дворянина, мог быть отнесен к служилым людям. Однако при взаимодействии со служилыми татарами он оказывался в составе всяких чинов руских людей, при местническом споре он был бы отнесен к людям неродословным.
277
Например, Б. Н. Миронов полагает, что в Московском государстве к середине XVII в. «общество разделялось на три состояния: 1) служилые люди или чины служилые, 2) тяглые люди, или чины земские, или жилецкие люди, 3) нетяглые люди» (Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX в.): в 2 т. СПб., 2003. Т. 1. С. 78). В то же время С. Беккер считает, что «Уложение 1649 г. сформировало из двух дюжин существовавших до этого чинов… три сословия – служилых людей, посадское население и крестьян» (Беккер С. Миф о русском дворянстве: Дворянство и привилегии последнего периода императорской России. М., 2004. С. 22). Он основал данное утверждение на следующем умозаключении из лекционного курса «История сословий в России» В. О. Ключевского: «Если мы припомним установленную наказом 1646 г. крестьянскую вечность, то все почти общество в Московском государстве, все служилые и тяглые чины его представятся нам сосредоточенными в три группы: служилую, посадскую и крестьянскую» (Ключевский В. О. Сочинения. Т. 6. С. 372–373).
Важно подчеркнуть, что соответствующие категории «людей» Соборное уложение специально не устанавливало и не определяло. Его составители, когда прописывали ту или иную норму, практически исходили из факта наличия таких категорий «людей» в конкретных практиках взаимодействий людей из чинов. Схожим образом Соборное уложение почти не создавало новых чинов, а скорее ставило своей целью упорядочить взаимоотношения между существовавшими чинами. В связи с этим, как представляется, можно говорить о московском конкретно-правовом способе осмысления социальной реальности. В его рамках предполагалось, что человек занимал определенную позицию с закрепленным названием, которую в том числе можно было назвать «чином», или мог оказаться в определенном ситуативном положении. Соответственно, такого человека с его позицией или положением по некоторому основанию можно было отнести к той или иной категории людей. При этом само по себе ни понятие «чин», ни понятие «люди» без соответствующего определения или дополнения не несло информации о социальной специфике организации и свойствах людей и чина. Конечно, в Московском государстве принадлежность к конкретному «чину» и отнесение к той или иной группе «людей» указывало на обладание определенными признаками, а также правами и обязанностями, которые могли иметь характер наследственных. Однако для выяснения этого необходимо было уточнять правовой статус этого конкретного «чина» и «людей».
Следует привести ценные наблюдения В. Кивельсон о специфике вписывания в пространство в Московском государстве XVII в. различных социальных категорий. Она отмечает, что Московское царство его обитателями «…воспринималось как набор разнородных мест, народов и чинов…Для Московии… разнообразие не только воспринималось как должное, но и считалось преимуществом…“Иноземцев же иноязычников с жилищи многие роды” и “всяких чинов люди” делали всю Московию лоскутным одеялом различий, над которыми стоял один царь» [278] .
278
Кивельсон В. Картография царства: Земля и ее значения в России XVII века. М., 2012. С. 282.
Принимая образ «лоскутного одеяла различий», можно сказать, что право Московского государства не стремилось свести социальную стратификацию к единой иерархической схеме. Вместо этого существовал набор иерархических схем, которые строились с использованием понятия «люди». При этом, конечно же, такой конкретно-правовой способ отнюдь не подразумевал, что правовой статус определенной социальной группы не мог быть жестко зафиксирован в законодательстве. Скорее, такой способ подразумевал, что группа с жестко зафиксированным правовым статусом может быть объектом перекрестных классификаций с помощью понятия «люди». В связи с этим важным оказывалась работа по выделению классификационного основания. Для создания «людей» решающим был поиск определения (служилые, руские, родословные…), указывавшего на главный признак объединения, который можно было положить в основание. Последнее работало, прежде всего, по принципу учета («так много людей, которые обладают определенным признаком»). Соответственно, если говорить уже о конкретных формах социальных объединений, то отнесение к тем или иным «людям» отнюдь не означало, что эти «люди» становились корпорацией, что, конечно же, не исключало возможности метонимического использования понятия «люди». В то же время описание корпоративных/общинных объединений Московского государства, которые нередко имели конкретные территориальные привязки, происходило с помощью других понятий. При этом в качестве некоторого исключения можно было рассматривать православную церковь.