Границы и маркеры социальной стратификации России XVII–XX вв. Векторы исследования
Шрифт:
Конечно, для первой половины XVIII в. можно скорее говорить об утверждении в головах у представителей правящей элиты лишь представлений о корпоративности, нежели об их последовательном воплощении в социальные практики [297] . Например, Петр I под влиянием опыта дворянского самоуправления покоренных Лифляндии и Эстляндии попытался ввести в российский коронный аппарат чиновников, выбираемых дворянами. По распоряжению монарха от 20 января 1714 г. ландратов следовало «выбирать в каждом городе или провинции всеми дворяны за их руками». Однако, как показал М. М. Богословский, «на практике закон 20 января 1714 года о выборах в ландраты никогда не применялся, так что ландраты никогда не были выборною должностью» [298] . В истории с попыткой введения ландратских выборов показательна как активность монарха, вдохновленного европейскими образцами, так и пассивность представителей дворянства, чье осознание себя единой корпорацией только находилось в процессе становления. Не претендуя на выступление независимым, отделенным от государственной службы субъектом действия, дворянство петровского времени еще не было готово к появлению таких дворянских форм общественной жизни. Однако уже с середины XVIII в. представители дворянства выступают с предложениями о введении выборных дворянских элементов в коронный аппарат и создании дворянских же
297
Неизвестный автор. «Предисловие» к переводу «Тестамент политической или духовная светская кардинала дюка де Ришелио, перваго министра французского при короле Люи Третьем на десять» (1725) // Бугров К. Д., Киселев М. А. Естественное право и добродетель: Интеграция европейского влияния в российскую политическую культуру XVIII века. Екатеринбург, 2016. С. 283, 284.
298
Богословский М. М. Российский XVIII век. М., 2008. Кн. 1. С. 76–77; о специфике региональных перипетий ландратуры см., например: Редин Д. А. Административные структуры и бюрократия Урала в эпоху Петровских реформ (западные уезды Сибирской губернии в 1711–1727 гг.). Екатеринбург, 2007. С. 162–175, 188–195.
299
См.: Киселев М. А., Криворучко А. С. Проблема организации дворянского самоуправления и подготовка «Учреждений для управления губерний» в 1775 году // Вестн. Перм. ун-та. Сер.: История. 2014. Вып. 3 (26). С. 113–122.
В связи с этим приведем следующий пример, который позволяет проследить начальную работу корпоративных представлений. В регламент Главного магистрата от 16 января 1721 г. была включена следующая норма: «Понеже везде в городах, не токмо в больших, но и в малых, обретаются жители разных чинов, кроме посадских (из которых каждый особливое состояние имеют), а именно: шляхетство… священство, церковники и иностранные… то все такие люди между гражданами (т. е. горожанами. – Авт.) не числятся» [300] . Шляхетство и священство обозначались как «чины», обладающие своим собственным, «особливым состоянием», которые подлежали четкому отграничению от гражданства/ горожан. Показательно, что когда в 1730-е гг. кн. А. Д. Кантемир работал над русско-французским словарем, он для перевода русского слова «дворянство» предложил как «Noblesse», так и «le Corps de la noblesse», т. е. корпус, тело дворянства. И не менее важно отметить, что для слова «купечество» он схожим образом использовал «Corps des marchands» [301] . Можно сказать, что пример дворянства становился моделью и для других социальных групп, которые могли теперь также мыслиться корпорацией.
300
1721 г., Генваря 16. Регламент, или устав Главнаго магистрата // Памятники русского права. М., 1961. Вып. 8. С. 132.
301
Русско-французский словарь Антиоха Кантемира. Т. 1: А – О. М., 2004. С. 258, 556.
Отход от московского подхода к классификации с его «людьми» вызвал необходимость определить новые общие социальные категории. В связи с этим была предпринята попытка приспособить к новым обстоятельствам понятие «чин». В результате на место пересекающихся разных групп «людей», которые можно было составлять из людей конкретных чинов, должна была прийти совокупность чинов, которую можно было уже подвергнуть как иерархическому упорядочиванию, так и корпоративному замыканию. Однако такой переход к иерархии чинов на первых порах принес определенные затруднения для практик социальной классификации, так как в наследство от московского общества Российской империи досталось несколько десятков социальных групп, которые могли выступать в роли отдельных чинов. При этом социальная реальность постоянно производила новые социальные группы, которые, не вписываясь в существовавшие чины, должны были восприниматься также отдельными чинами. Такое большое количество чинов создавало определенные затруднения для управления государством.
Приведем следующий пример. 10 ноября 1732 г. указом Сената было предписано на ряде фабрик «имеющихся всех мастеровых людей и их учеников, и работников… переписать… со объявлением, из каких они чинов» [302] . На суконной мануфактуре «Володимера Щеголина с товары-щи» выявленные переписью 1733 г. рабочие и их дети были отнесены к 18 разным «чинам», включая и таких, «какие чинов их отцы не знают». Самым многочисленным «чином» оказались «салдацкие дети», а самым малочисленным – «каменщиковые дети». На полотняной фабрике Ивана Тамеса рабочие и их дети были определены также к 18 «чинам», но перечень этих «чинов» совпадал с перечнем мануфактуры Щеголина только частично. На тамесовском предприятии были выявлены как выходцы из «дворцовых крестьян» и «монастырских крестьян», так и из «записных плотничьих детей» и «Казанского приказу портных детей» [303] . Конечно, перечисление в законодательном акте нескольких десятков таких мелких чинов было бы избыточно. Соответственно, после указания чинов, из которых было большинство рабочих, использовалось выражение «и из других разночинцев» [304] .
302
ПСЗ-1. Т. 8, № 6255. С. 972.
303
РГАДА. Ф. 248. Д. 924. Л. 168–169 об., 174 об.–175 об.
304
ПСЗ-1. Т. 9, № 6858. С. 708.
Итак, вместо людей разных чинов стало использоваться понятие разночинцы. Может показаться, что разница незначительна. Однако выражение люди разных чинов предполагало, как правило, наличие у него определения, такого как русские, служилые, тяглые, которое запускало ту или иную логику социальной классификации. Понятие разночинцы подразумевало только то, что объединяемые им люди обладают «чинами» и для таких объединяемых единственным общим признаком является сам факт объединения. Показательно, что Э. К. Виртшафтер, обратившись к законодательству XVIII в., пришла к выводу, что «…никогда не существовало точного перечня категорий, охватывающих разночинцев. …Использование термина менялось в зависимости от политических целей при создании закона, и, таким образом, зачастую казалось, что отсутствует его объективная основа» [305] . Однако насколько объективной может быть основа у сокращения, используемого в значении «и все остальные, кого было слишком затратно перечислять»? К середине XVIII в. понятие «разночинцы» оказалось весьма полезным сокращением, которое позволяло во властных процедурах избавиться от перечисления десятка-другого мелких чинов.
305
Виртшафтер Э. К. Социальные структуры: разночинцы в Российской империи. М., 2002. С. 46–47.
Тем не менее использование такого удобного сокращения не решало противоречия между представлениями о том, что должно существовать несколько регулярных – «государственных» – чинов, и реальным существованием нескольких десятков неупорядоченных «чинов». Соответственно, было вполне ожидаемо, что представители правящей элиты XVIII в. довольно активно приступили к поиску решения проблем социальной классификации, перенеся ее во второй половине XVIII в. на законодательный уровень.
1.3. Империя и ее «государственные чины»
Одна из первых попыток на законодательном уровне прямо поставить проблему о правовой фиксации универсальных социальных понятий была предпринята елизаветинской Уложенной комиссией [306] в начале 1760-х гг. В проекте третей книги Уложения была помещена первая глава «О разном состоянии подданных в Государстве». Она открывалась рассуждениями, что «все подданные в Государстве не могут быть одного состояния, природа их, заслуги, науки, промыслы и художества разделяют их на разныя государственныя чины, из которых каждый чин имеет особливое своему званию приличное преимущество и права, от которых благополучие ево единственно зависит». Итак, все население империи подлежало классификации с помощью понятия «государственный чин». При этом авторы проекта рассчитывали на самое широкое применение данного понятия. Они указывали, что «государственные чины разнствуют еще промежду собою и в разсуждении веры, полу, лет, рождения и разума и разделяются для того на православных и на иноверцов, на родителей и детей, на мужской и женской пол, на приспевших до совершеннаго возраста и на малолетных, на разумных и на дураков, и на законорожденных и незаконорожденных, а напоследок и на состоящих в вечном Нашем (российского монарха. – Авт.) подданстве и на приезжих всякаго чина вольных людей» [307] . Как следует из произведенной схемы классификации, люди, входившие в один большой – государственный – чин, могли также принадлежать нескольким другим большим – государственным – чинам. Например, подданный российского монарха православный совершеннолетний отец, бывший при этом законнорожденным и «разумным», должен был быть отнесен к семи большим чинам. При этом он мог быть дворянином, и это был бы восьмой чин – дворянство. Кроме того, бывшие частью большого чина могли быть и обладателями других, более мелких «чинов». Например, этот дворянин мог иметь чин тайного советника. Именно для того, чтобы отличить этот мелкий чин от большого, составителями проекта было использовано определение «государственный».
306
См. о комиссии: Латкин В. Н. Законодательные комиссии в России в XVIII ст. СПб., 1887. Т. 1; Рубинштейн Н. Л. Уложенная комиссия 1754–1766 гг. и ее проект нового Уложения «О состоянии подданных вообще»: (К истории социальной политики 50-х – начала 60-х годов XVIII в.) // Ист. зап. М., 1951. Т. 38. С. 208–251; Польской С. В. «На разные чины разделяя свой народ…». Законодательное закрепление сословного статуса русского дворянства в середине XVIII века // Cahiers du Monde russe. 2010. Vol. 51, № 2–3. Р. 303–328; Киселев М. А. Проблема прав и обязанностей российского дворянства в Уложенной комиссии на рубеже 1750-х и 1760-х гг.: к истории Манифеста о вольности дворянской // Урал. ист. вестн. 2013. № 3 (40). С. 30–39.
307
РГАДА. Ф. 342. Оп. 1. Д. 63. Ч. 2. Л. 5–5 об.
В соответствии с намеченными основаниями для группировки самых больших социальных групп – государственных чинов – в итоговом проекте третьей книги Уложения, завершенном во второй половине 1762 г., предлагалось распределить людей в империи по следующим категориям: 1) православные и иноверцы, а также раскольники; 2) родители и дети; 3) «малолетные»; 4) «дураки или с ума сшедшие и имеющие невоздержное житие»; 5) «незаконнорожденные, подкидыши и непомнящие родства»; 6) «приезжие из других государств». Как видно из данного перечня, в ряде случаев существование государственных чинов прямо не прописывалось (совершеннолетние, подданные…), а подразумевалось по факту противопоставления. Вопрос о взаимоотношении мужчин и женщин – седьмая категория – относился к каноническому праву, так что он не был рассмотрен в этом проекте.
Кроме того, в проект вошли главы «Каким людем собственных себе людей и крестьян крепить не позволено», «О власти дворянской и фабрикантов над людьми и крестьяны», «О беглых людех и крестьянех и их поимке», «О дворянах и их преимуществе», «Право купеческое», «О росписании купцов по гильдиям и о записывании разночинцов в купечество» и «О разобрании всех мастеровых и ремесленных людей по мастерствам и о росписании в цехи» [308] . Данные главы писались с применением корпоративной логики. Дворянство и купечество получали свои собственные преимущества и права, мастеровые и ремесленные люди подлежали распределению в цехи, которые, в свою очередь, также обладали определенными правами и элементами самоуправления. В то же время крестьяне оказывались представлены только как объект, над которым следовало осуществлять власть. Будучи объектом, хоть и обладающим наследственным правовым статусом, они не могли претендовать на то, чтобы обладать правами сами по себе, т. е. выступать как корпорация.
308
НИА СПбИИ РАН. Ф. 36. Оп. 1. Д. 396. Л. 2–3 об.
Таким образом, в данном проекте Уложения была предпринята попытка упорядочивания людей империи с помощью категории «государственный чин». Последний фактически означал предельно большую группу людей, объединяемых по отношению к значимому социальному основанию (пол, возраст…). Таковых оснований авторами было выделено не менее восьми. В связи с этим можно даже сказать, что такие «государственные чины» в определенной степени функционировали схожим образом с «людьми» Московского государства. При этом, конечно же, в отличие от Соборного уложения, здесь основания для выделения «чинов» прописывались эксплицитно, а не подразумевались имплицитно. Не в последнюю очередь это стало результатом усвоения правящей элитой элементов современной им европейской юриспруденции [309] . Важной новацией стало и то, что для одной из групп государственных чинов был использован принцип корпоративности. В результате довольно четко проступало деление групп с наследственным правовым статусом на обладавших субъектностью, т. е. бывших корпорациями, и не обладавших таковой, т. е. бывших объектами, находящимися во власти других. Что показательно, этот принцип не был выражен открыто, он скорее просматривался в логике наделения того или иного «государственного чина» преимуществами и правами. Можно сказать, что принцип корпоративности в своем укоренении несколько запаздывал по сравнению с принципом «регулярства».
309
См.: Бугров К. Д., Киселев М. А. Естественное право и добродетель…. С. 163–164, 176–178.