Границы и маркеры социальной стратификации России XVII–XX вв. Векторы исследования

Коллектив авторов

В связи с этим следует указать на некоторые наброски, подготовленные А. Н. Радищевым в 1801–1802 гг., который при Александре I был привлечен к работе в Комиссии сочинения законов, до некоторой степени унаследовавшей функции Уложенных комиссий XVIII в. В одном из набросков, приступив к рассуждению о том, как упорядочивается социальное, Радищев писал: «Лице соборное или нравственное, и потому отличествует от лица единственного, что единственное потому лице, что оно есть таково само по себе, и права его изтекают из сего положения в обществе; соборное же лице есть не инако, как в следствие постановления, и права его основание имеют в постановлении» [331] . Итак, зафиксировав, что существуют отдельные индивиды и индивиды, соединенные в тела, т. е. корпорации, он указывал: «Общество всякое есть лице в смысле закона, но состояние, на которое разделяется народ, не есть лице; ибо права людей, к какому-либо состоянию принадлежащих, есть право каждого особо, но не состояния вообще». При этом Радищев счел возможным уточнить, что «если бы права принадлежали состоянию, в соборном его лице, то оно было бы сословие государственное, чего в России нет» [332] . Из таких рассуждений следовало, что правовые «состояния», на которые разделены подданные империи, не являются государственными сословиями. Причина заключалась в отказе признавать за этими «состояниями» обладание правами как единым телом, т. е. как корпорацией.

331

Радищев

А. Н. Полн. собр. соч.: в 3 т. М.; Л., 1952. Т. 3. С. 173.

332

Там же. С. 173–174. Здесь у Радищева общество – это некое организованное объединение людей, которое могло выступать как субъект в своих действиях. Например, таким обществом было Вольное экономическое общество.

Однако уже в другом наброске А. Н. Радищев писал, что «народ российской разделяется на сословия или чиносостоянии: 1) Дворянство. 2) Гражданство или мещанство. 3) Духовенство. 4) Поселяне разнаго звания. 5) Роды людей, к перьвым четырем отделениям не принадлежащие, имеющие особые права, времянно или всегда». В отношении последнего «сословия» он сделал примечание: «Пятое отделение содержать будет некоторые постановления общие, касающиеся до военных людей, до казенных мастеровых, где они есть, и некоторые другие, которые хотя не составляют истинно государственнаго сословия, но имеют по званию своему особые права» [333] . Таким образом, уже в этом наброске он признавал, что в империи все же существуют «истинные государственные сословия», т. е. корпорации. Сомнения в вопросе о том, есть ли в России государственные сословия или нет, были не случайны. Признание существования таковых означало признание того, что некие корпорации обладают правами и органами управления сами по себе, т. е. способны выступать в качестве действующих субъектов по отношению к власти. Если оценивать власть в России как деспотическую и произвольную, то все подданные должны были быть для таковой власти объектами, которым произвольно можно права как давать, так и отнимать. Соответственно, если признать за властью недеспотический характер, то следовало признать и существование сословий.

333

Радищев А. Н. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 167.

Несмотря на сомнения, А. Н. Радищев все же допускал, хотя бы на бумаге, существование в России государственных сословий. И если это был готов сделать столь критически настроенный к российским реалиям человек, то другие представители элиты с еще большей готовностью рассуждали о сословиях, так как продолжали нуждаться в понятии для описания корпоративности дворянства, и не только дворянства. Как результат, с последней трети XVIII в. понятие «сословие» набирает все большую популярность, а примерно с начала 1803 г. оно уже активно используется в имперском законодательстве. В именном указе от 4 февраля 1803 г. замечалось, что «в Дворянских депутатских собраниях по некоторым губерниям вкрадывались злоупотребления и многие включаемы были в сословие дворян, не имевшие никакого права» [334] . В известном указе от 21 марта 1803 г., появление которого было связано с так называемым «сенатским инцидентом» [335] , заявлялось, что манифестом 2 апреля 1801 г., восстановившим действие Жалованной грамоты дворянству 1785 г., Александр I ознаменовал «пред всеми подданными Нашими и целым светом преимущественное и никогда неизменяемое Наше и любовь к благородному дворянскому сословию, знаменитому подвигами своими для блага и славы отечества подъятыми» [336] . В указе от 9 октября 1803 г. отмечалось то, «с какою ревностию дворянские сословия» содействовали учреждению «военных училищ… в губерниях» [337] . Под дворянскими сословиями здесь понимались дворянские корпорации губерний Российской империи. Уже в именном указе от 18 октября 1804 г. замечалось, что правительствующий Сенат обязан «охранять святость законов и неприкосновенность прав всех государственных сословий» [338] .

334

ПСЗ-1. Т. 27, № 20608. С. 455.

335

См.: Сафонов М. М. Проблема реформ в правительственной политике России на рубеже XVIII и XIX вв. Л., 1988. С. 230–232.

336

ПСЗ-1. Т. 27, № 20676. С. 506.

337

Там же. № 20975. С. 920.

338

Там же. Т. 28, № 21481. С. 544.

Таким образом, понятие «сословие», изначально использованное, чтобы подчеркнуть корпоративность дворянства, постепенно распространялось и на другие социальные группы (государственные чины/ состояния), обладавшие наследственным правовым статусом. Однако в этом случае неизбежно возникал вопрос: была ли та или иная социальная группа (государственный чин, состояние…), в том числе и обладавшая наследственным правовым статусом, сословием? При этом дополнительные проблемы в понимании «сословия» вносило размывание корпоративной составляющей значения этой категории. Например, географ и статистик Е. Ф. Зябловский в 1810 г. писал, что «российский народ разделяется: на дворян, духовных, купцов с мещанами, цеховыми и посадскими, однодворцов и крестьян (курсив Зябловского. – Авт.). Каждое из сих состояний имеет свои права и преимущества». В отношении дворян он отмечал, что они «составляют отличнейшее в государстве сословие». При описании крестьян Зябловский сообщал, что «сие сословие людей разделяется ныне на государственных и помещичьих крестьян (курсив Зябловского. – Авт.)» [339] . Итак, он использовал понятие «сословие» как синоним понятия «состояние», которое у него фактически означало большую социальную группу, которая обладала наследственным правовым статусом. Безусловно, такое некорпоративное использование понятия «сословие» было отнюдь не единичным [340] .

339

Зябловский Е.[Ф]. Землеописание Российской империи для всех состояний. СПб., 1810. Ч. 3. С. 3, 7.

340

Например, П. И. Пестель счел возможным утверждать следующее: «Много существует различных сословий, состояний или классов людей в России. Каждое из оных имеет свои особенные отличительные выгоды и ограничения. По соображению настоящего положения вещей оказывается таковых сословий в народе до двенадцати различных» («Русская правда»: (Конституционный проект П. И. Пестеля) // Конституционные проекты в России XVIII – начала XX века. М., 2010. С. 374). Ср.: Фриз Г. Л. Указ. соч. С. 142.

Однако размывание корпоративной составляющей значения «сословия» вовсе не означало его исчезновения. К середине XIX в. образованный подданный российского монарха мог обратиться к «сословию», чтобы описать имперское общество как совокупность корпоративных социальных групп,

обладавших наследственным статусом. В связи с этим укажем на заметку Н. В. Гоголя «О сословиях в государстве», написанную примерно в 1845–1846 гг. Свои рассуждения о сословиях в России он начал с дворянства. Писатель полагал, что «дворянству нашему досталась прекрасная участь заботиться о благосостоянии низших». Соответственно, именно это «должно нача<ть> чувствовать это сословие с самого начала. Из-за это<го> само<го> они должны составить между собою одно целое, совещанье они должны иметь между собою об управлении крестьянами». Будучи этим целым, т. е. корпорацией, «они не должны попустить между собой присутствие такого помещика, который жесток или несправедлив: он делает им всем пятно. Они должны заставить его переменить образ обращенья». Говоря про «последний в государстве и многочис<ленный> класс», т. е. крестьян, он отмечал, что они «составляют также сословие». Это обосновывалось тем, что они «…имеют много о чем совещаться между собою. Состоя под управленьем помещика, они имеют тоже о чем совещаться». Переходя к «сословию граждан», т. е. горожан, Н. В. Гоголь отмечал, что «оно должно помнить, что они стражи и хранители благосостояния и должны сами из себя избирать чиновников» [341] . Для Н. В. Гоголя сословия являются корпорациями, выступающими и действующими через свои коллективные органы. Н. В. Гоголь довольно четко демонстрирует свое понимание сословия: это корпорация, которая выступает и действует через свои коллективные органы. Именно наличие таких органов, по Гоголю, и превращало некое «состояние» в «сословие».

341

Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. Т. 8: Статьи. М.; Л., 1952. С. 492–494.

Глава 2

Социальная структура в представлениях российской элиты XVIII в.: неправительственный дискурс

Впредыдущей главе речь шла по преимуществу о том, каким образом происходил процесс конструирования социального (эволюция терминологии, выработка концептуальных моделей и законодательного оформления социальных групп) со стороны государственной власти: лицами или учреждениями, уполномоченными на то российскими монархами.

В настоящей главе речь пойдет об ином: об анализе тех основных принципов, вокруг которых российская элита выстраивала концептуальные подходы к восприятию социальной структуры. В центре внимания находится пример дворянской страты, и это неудивительно: дебаты о социальной стратификации в России XVIII в. – это, прежде всего, дебаты об исключительной роли дворянства в социальной системе империи. Изучение того, каким образом российские элиты описывали место и роль дворянского сословия в системе социальной стратификации, позволяет рассмотреть и более широкую проблему взаимодействия и сосуществования различных подходов и вариантов организации социальной иерархии, характерных для российского общества XVIII в.

Важно подчеркнуть: в центре нашего внимания оказывается не правовой статус той или иной страты (пресловутая «сословная парадигма», являющаяся постоянным предметом обсуждений в среде историков), но различные манеры обсуждения статуса, различные подходы к его определению – словом, различные дискурсы о социальной стратификации, использовавшиеся российскими элитами для того, чтобы обсуждать структуру общества. Эти дискурсы правильно будет определить как неправительственные; их можно было бы назвать общественными, учитывая, что в силу изменений, произошедших в России в XVIII в. (процесс масштабной вестернизации, запущенный реформами Петра I), общество формировалось, прежде всего, в элитарной части населения страны. Знакомство с западной литературой, усвоение культурных практик Запада, связанные с этим новые представления о смысле и характере общественных отношений, породили активную и глубокую рефлексию в среде российских элит, не свойственную предыдущему периоду.

При помощи разных концептуальных структур (языков, глоссариев) индивиды конструировали разные парадигмы стратификации, применявшиеся в разных коммуникативных ситуациях, среди которых правовая ситуация (связанная, например, с тяжбой) была лишь «одной из». Наш анализ, охватывающий целый ряд различных манер обсуждения социальной структуры и разных коммуникативных контекстов, не является, конечно, исчерпывающим. Тем не менее применительно к XVIII в. мы можем выделить несколько дискурсов, подходов к социальной стратификации, которые различались и конфликтовали между собой и в сложном взаимодействии которых формировались те представления о дворянской исключительности, которые в конечном счете привели к беспрецедентному продворянскому законодательству екатерининской эпохи. Мы дали этим подходам, или манерам речи, условные названия, постаравшись по возможности «схватить» центральный момент, характерный для каждого из них: функционалистский, социологический и эгалитаристский. Ниже мы кратко рассмотрим концептуальные основания этих подходов в привязке к их коммуникативному контексту.

2.1. Функционалистский подход: «должности», добродетели и воздаяние

Один из базовых, основополагающих подходов, выработанных элитой в отношении социальной стратификации, представлял собой стратификацию по функциям. Это предполагало, что общество является соединением различных групп, каждая из которых имеет собственное занятие; общество, таким образом, уподоблялось организму – метафора, восходящая к Платону и (с большими оговорками) Аристотелю. Одним из ярких (и чрезвычайно влиятельных!) примеров такого подхода выступала знаменитая басня о желудке, рассказанная, по преданию, Менением Агриппой для того, чтобы успокоить взбунтовавшийся римский плебс [342] ; в европейской культуре Нового времени басня Агриппы была прекрасно известна [343] .

342

Первая плебейская сецессия произошла в 494 г. до н. э.; плебеи покинули Рим и собрались на Священной горе. Чтобы успокоить их, сенаторы направили делегацию во главе с популярным Агриппой, бывшим консулом-триумфатором; Тит Ливий сообщает, что Агриппа, будучи допущен в лагерь плебеев, «…рассказал по-старинному безыскусно вот что. В те времена, когда не было, как теперь, в человеке все согласовано, но каждый член говорил и решал, как ему вздумается, возмутились другие члены, что всех их старания и усилия идут на потребу желудку; а желудок, спокойно сидя в середке, не делает ничего и лишь наслаждается тем, что получает от других. Сговорились тогда члены, чтобы ни рука не подносила пищи ко рту, ни рот не принимал подношения, ни зубы его не разжевывали. Так, разгневавшись, хотели они смирить желудок голодом, но и сами все, и все тело вконец исчахли. Тут-то открылось, что и желудок не нерадив, что не только он кормится, но и кормит, потому что от съеденной пищи возникает кровь, которой сильны мы и живы, а желудок равномерно по жилам отдает ее всем частям тела. Так, сравнением уподобив мятежу частей тела возмущение плебеев против сенаторов, изменил он настроение людей» (Тит Ливий. История Рима от основания города. М., 1989. Т. 1. С. 89). Эту басню упоминают – уже не связывая ни с Агриппой, ни с плебейской сецессией – Цицерон, Сенека и апостол Павел.

343

Например, Шекспир поместил ее в трагедии «Кориолан» (1606). Равным образом и Лафонтен ссылается на Агриппу в своей басне «Члены тела и желудок», где развивает метафору тела таким образом: С желудком сходны короли: Они дают и получают; На них работают все граждане земли, Из них и пользу извлекают. Король дает всем жить, труд честный поощряет. Законом огражден, ремесленник живет, Чиновник свой оклад исправно получает, И барыши купец берет. Король достойное достойным воздает И всей страною управляет.

Органицизм был следствием функционализма. Томистская теология, опиравшаяся на переосмысления аристотелевской философии, описывала общество как иерархию функциональных категорий. Уделяя большое внимание социальной этике, Фома Аквинский полагал, что спасение зависит от «добродетели»; добрые дела так же необходимы христианину, как и вера. «Добродетель» в данном случае понималась как старательное исполнение социальных функций, соответствующих конкретным социальным группам, формирующим определенную систему стратификации. Социальная иерархия зависела от «должностей», привязанных теперь к конкретным группам; статус при таком взгляде был связан с функцией.