Греция. Лето на острове Патмос
Шрифт:
Да, я отказался. Я не мог поступить иначе. Резерв иллюзий и самообмана был исчерпан. Прекрасный сон подошел к концу.
Я рассказал девушке и ее отцу все: о том, как Теологос целое лето меня обворовывал, как он прикарманил выручку за первый вечер, когда я устроил отвальную для уезжающих друзей. То же самое случится с деньгами, которые она заплатит за празднование своего дня рождения.
— Я так больше не могу, — подытожил я. — Мне очень жаль.
Девушка было снова принялась меня упрашивать, но отец остановил ее, коснувшись руки.
— Я понимаю. — Он протянул мне ладонь для рукопожатия.
Девушка улыбнулась мило и печально, после чего они с отцом развернулись и исчезли в тени тамарисков.
Последние события
Следующим вечером мы с Даниэллой и детьми отправились в Скалу, чтобы купить билеты до Ретимно и поужинать вместе — впервые с того самого дня, когда я вышел на работу в «Прекрасной Елене».
Днем мы рассказали Стелиосу и Варваре о том, что случилось между мной и Теологосом. Они покивали, и Стелиос произнес:
— Кс еруме, Тома. Мы знали. Но что мы могли сделать? Ты должен был обо всем узнать сам.
Нам было очень тяжело расставаться с мальчиками, Деметрой и Мемисом. Однако в таверну снова набилось много посетителей, которых надо было поскорее обслужить, а где-то поблизости ходил Теологос, поэтому прощание было коротким. Я обещал Савасу и Ламбросу, что скоро приеду их навестить.
— С игура, — кивнули они, — конечно.
Забрав у Теологоса остаток суммы, я подавил в себе порыв протянуть ему руку, осознав всю нелепость подобного жеста и не желая больше дотрагиваться до этой грубой лапы, будто бы высеченной из камня.
Несколько секунд мы глядели друг на друга. Теологос впился острым взглядом в мои глаза, словно хотел спросить о чем-то, а потом я развернулся и пошел прочь, на ходу засовывая деньги в карман.
Я все удивлялся, отчего Теологос так быстро мне уступил и вернул деньги. Своим недоумением я поделился с друзьями в Скале.
Кристос рассмеялся. Мы как раз сидели в кафе и выпивали перед ужином. За столиком собрались мы с Даниэллой и детьми, Кристос, Лили, Магнус, Анна, Йенс и Никос — пенсионер-американец греческого происхождения, примерно шестидесяти лет, который вернулся на Патмос, после того как все лето гостил в Америке у друзей. Он с большим интересом и удовольствием выслушал мою историю. Когда я закончил, он закурил сигару, но так ничего и не сказал.
— Ну, разумеется, он вернул тебе деньги! — воскликнул Кристос. — Он испугался полиции.
— А что полиция могла ему сделать? — удивился я. — У меня ведь не было разрешения на работу! Вся затея была совершенно нелегальна.
— Правильно, но в полиции тебе пока разрешили трудиться. Правильно я говорю? Значит, любому дураку ясно, что у тебя есть связи. Может, в ЦРУ?
— Да нет же!
— Не важно. — Он с пониманием на меня посмотрел. — Так или иначе, твоя угроза напугала Теологоса.
— А о Теологосе не переживай, — вставила Лили. — Он же тебя еще обкрадывал, когда закупал продукты. Все эти деньги он оставил себе.
— А ты что, не потребовал вернуть их назад?
Я снова почувствовал, как у меня внутри все скрутило от унижения и обиды.
— Нет, — терпеливо ответил я, — откуда мне знать, сколько именно он прикарманивал. Я бы ничего не смог доказать. Кроме того, мне просто хотелось побыстрее покончить с этим.
Повисло молчание. Официант принес напитки.
— Значит, это он убил фашиста? — обратился ко мне Магнус.
— Возможно.
— О чем речь? — с гнусавым американским выговором поинтересовался Никос, зажав в зубах сигару.
Мы дружили с Никосом уже много лет. Все началось с того, что, познакомившись в Ливади, мы довольно быстро обнаружили, что Никос знал моего отца.
Никос родился на Патмосе где-то в тридцатых годах, но подростком уехал с острова, чтобы заработать денег за границей. Так поступали многие молодые люди, среди которых был и Теологос. Прожив сорок лет в Америке, Никос ушел на пенсию и вернулся на Патмос. С собой он привез немало денег, которые накопил, пока работал в ресторанном бизнесе — главным образом официантом. Он являлся типичным образчиком американца, добившегося успеха, — во рту вечно дымилась сигара, а седые волосы были аккуратно зачесаны назад волнами по моде пятидесятых годов.
Когда Никос упомянул название дорогого вашингтонского ресторана, в котором он работал и который часто посещал мой отец с друзьями и подругами, я спросил, не знал ли он часом Джорджа Стоуна. «О господи! — воскликнул Никос. — Мистер Стоун! Ну как же его не знать?! Так это ваш отец? Боже! Я ведь его постоянно обслуживал!»
Мы тут же стали приятелями, а наше знакомство явилось еще одним доказательством того, что мой выбор Патмоса отнюдь не являлся счастливой случайностью. За долгие годы я не раз обращался к Никосу за советом, когда мне приходилось принимать важные решения, и очень жалел, что не попытался связаться с ним перед этой авантюрой с Теологосом. Впрочем, наверняка бы он стал меня предупреждать и отговаривать, как другие; я бы пропустил его слова мимо ушей, и результат в конечном счете был бы все равно один и тот же.
— Никто не знает, кто именно застрелил фашиста. Естественно, кроме тех людей, кто был в том доме, — продолжил Никос, — а эти люди держат рот на замке. О том, что на самом деле произошло, и кто участвовал в операции, ходят самые разные истории. — Он помолчал. — По большей части отвратительные. За такое убивали.
Никос обвел взглядом присутствующих.
Вы даже представить себе не можете, что тогда здесь творилось. Я этого никогда не забуду. Еды не было. Немцы полностью нас отрезали от остального мира. Народ в поисках пищи рыскал по холмам, ел крапиву. Люди от голода падали замертво прямо на улицах. Я помню, как моя тетя Зоя… — Он покачал головой. — А теперь представьте этого сукиного сына, немецкого капитана, его звали О-Тромер осУжасный. Он ходил гоголем по порту, и если на него не смотрели, — а у него были свои представления о том, как на него можно смотреть, а как нельзя, — этот ублюдок доставал пистолет и стрелял в провинившегося. Простите, я не выбирал выражений. — Повернувшись к Даниэлле, он кивнул на детей.