Грехи отцов
Шрифт:
– Тихо, Тельма, тихо. – Мужик потрепал зверюгу по холке, и сука притихла, но не сводила с Егора глаз. Тот подошел, мужик повернулся, и они оказались лицом к лицу. Серые глаза, тонкие губы, запавшие щеки, рассеченная надвое тонким белым шрамом левая бровь – Егор не верил своим глазам. Этот человек с фото Чурсин Валерий, но у него есть еще одно имя.
– Федерат? – проговорил Егор. – Федерат, это ты? Ты меня помнишь? Ты отца моего возил, потом в нас стреляли, и ты нас на болото увез… Погоди, так ты и есть Чурсин?
Он обалдел настолько, что нес уже полную чушь, только что не орал во весь голос. Щенки бросили мячик и таращились на него, сука порыкивала, щерилась, но стояла на месте:
– Вы ошиблись, – спокойно сказал человек, – вам показалось.
– Да ни хрена мне не показалось! – не выдержал Егор. Слишком долго он ждал этой встречи, и слишком много от нее зависело, чтобы вот так просто взять и уйти. Злость и отчаяние гудели в крови, а Федерат безмятежно улыбался. Он защелкнул карабин на ошейнике псины и повторил:
– Вы ошиблись, вам лучше уйти.
Щенки затявкали, сука гавкнула, пока вполсилы, но Егор не двинулся с места. Он в упор глядел на мужика напротив, а тот, продолжая улыбаться, наматывал поводок на ладонь. И точно невзначай отстегнул карабин, но придерживал суку за ошейник.
– Федерат, я тебя пока по-хорошему прошу, – сказал Егор, – мы просто поговорим, и потом я уйду.
Тот продолжал держать улыбку, но в его глазах мелькнул страх, Федерат быстро глянул по сторонам и еще шире улыбнулся Егору.
– Вы ошиблись…
– Заткнись! – рявкнул Егор. – Не будь придурком, я тебя узнал! Хотел под юбками у баб отсидеться? Не выйдет, я о твоих подвигах все знаю!
Блефовал, понятное дело, прошлое этого человека было загадкой, Егор ничего о нем не знал, кроме того, что тот отслужил срочную в Чечне, потом работал на его отца, потом снова, уже контрактником, уехал на Кавказ, где, надо думать, навидался всякого. А на старости лет прибился к монастырскому подворью, возится с собаками с такой любовью, точно этого его дети. Своих, значит, не завел, так жизнь сложилась. Но Павлов считал его причастным к убийству Орехова, а старый фэйс редко ошибался.
– Федерат, надо поговорить, – мирно произнес Егор, и тут случилось странное. Чурсин вдруг поплыл назад, точно по льду заскользил и куда-то подевался, а сука утробно рыкнула и бросилась на Егора. Тот увернулся чудом, отпрыгнул вбок, развернулся и снова ушел в последнюю секунду. У тяжелой на вид твари оказалась потрясающая реакция, она мгновенно затормозила, развернулась и прыгнула обратно. Егор попятился, раздался жуткий визг, земля под ногами дрогнула. «Что за…» Он глянул вниз, а там в разные стороны разбегались щенки, черный поджимал отдавленную лапу и громко скулил. Сука вздыбила загривок, пригнулась и кинулась на Егора, тот отскочил вбок и налетел на сетку вольера. Позади была стена, справа будка – он оказался в ловушке. Щенок тряс лапой и рыдал во весь голос, псина подобралась перед прыжком и не торопилась, понимая, что деваться Егору некуда. Прыгнула, целясь зубами в горло, мгновение показалось долгим, точно осенний дождливый день, оттолкнулась задними лапами от земли, и тут Егор выстрелил ей в брюхо. Нажал на спуск раз, другой, пригнулся и попал-таки под рухнувшую с небес тушу – веса в суке было под сотню. Она повалилась на бок, завыла, заскребла лапами по земле, песок и пыль летели во все стороны, щенков и след простыл, псы по соседству примолкли. Егор вскочил, огляделся: Федерата не было, поводок валялся на крыше будки, рядом никого. Егор сунул пистолет в кобуру и выскочил из вольера, закрутил головой по сторонам.
Справа тупик, там сетка, за ней виден пролет моста и самосвал, что катит по центру. Егор кинулся к сетке, заглянул за стенку крайнего вольера, но доски вплотную примыкали к забору, прохода там не оказалось. Оставался один путь, и Егор ринулся к щитам профнастила, промчался под вой, лай и визг между клеток и выскочил на дорожку, огляделся и побежал мимо кустов, глядел по сторонам.
Никого вокруг, ни одной живой души, точно вымерло подворье. Может, на службе, куда так торопилась провожатая, а может, по кельям сидят, а Федерат давно смылся. Егор выругался, кляня себя за глупость, что так бездарно провалил это дело. Надо же додуматься – в лоб влепил, что узнал, что помнит, а тому, знать, есть что скрывать, раз смылся так резко, да еще и собаку натравил. Как бы он перед матушкой-настоятельницей отдувался, интересно, если бы у Егора не оказалось «стечкина». Но что теперь делать-то, что?
Он побежал по дорожке дальше, вылетел на перекресток у клумбы и в последний момент успел убраться вбок. Из домика вышла высокая блондинка в черной кожанке поверх облегающего ярко-розового платья, простучала «шпильками» по плитке, села за руль «Лексуса». Ловко развернула могучий внедорожник и покатила к воротам, створки разъехались, и машина пропала из виду. «Ни хрена себе». – Егор выбрался из кустов и обалдело глядел вслед «Лексусу». Это как понимать – матушка покатила за душевным отдыхом или, наоборот, набравшись сил, двинула окормлять паству? А почему тогда в таком виде или так у них положено?
В голове образовалась неприятная пустота, Егор бессмысленно глядел на ворота, на забор трехметровой, пожалуй, высоты, и мысли в голове крутились все как одна безблагодатные. Богохульные мысли и злые, и Егор выругался сквозь зубы. Зато понял одно: Федерат пока здесь, с территории ему просто так не выйти. Но в каждом заборе есть дырка, надо просто хорошо поискать, Чурсин не полезет на рожон, он побежит к лазу, что знают только свои. И от души надеясь, что не опоздал, Егор рванул обратно к забору, пробрался через крапиву и полынь и быстро пошел вдоль кирпичной стены. Было уже довольно темно, снова накрапывал дождик, и оставалась надежда, что охрана не заметит чужака на трансляции с камер слежения. Он шел быстро, касаясь одной рукой стены, другой сжимал рукоять «стечкина», и прислушивался к звукам, что доносились со стороны построек. Голоса, отдаленное пение, собачий лай, звук двигателя – все как обычно, никто не кричал заполошно, не бил в колокола, не выли сирены. А у забора под дождиком тихонько шелестела трава, мелькали быстрые тени, а один раз перед лицом взлетела небольшая птица.
– Чтоб тебя. – Егор шарахнулся назад и замер: неподалеку раздался новый звук. Тоже тихий на грани слышимости, то ли кашель, то ли стон. Он стих, потом повторился, Егор опустил предохранитель, раздвинул стволом «стечкина» высокую траву и увидел Федерата. Тот стоял на коленях и зажимал себе рот ладонью, повернул голову, и даже в темноте Егор увидел на лице человека темные пятна. Федерат попытался встать, но его скрутил новый спазм, Чурсина вывернуло в траву, он отплевывался и негромко стонал. Егор подошел ближе, держа пистолет так, чтобы ствол смотрел Федерату в затылок. Чурсин повернулся, вытер губы рукавом и кое-как проговорил:
– Я тоже тебя помню. Я не убивал твоего отца, клянусь.
– Я знаю. – Егор не двигался. – Он не хотел отдавать бизнес, и от моего отца избавились, чтобы не мешал. Ты тут ни при чем.
Федерат сел на траву, запрокинул голову и шумно дышал, в груди у него что-то подозрительно хлюпало, а из носа текла темная тонкая струйка.
– Зачем тогда пришел? – зло сказал Федерат. – Что тебе надо? Я умираю, мне врачи год дали. Проваливай и дай мне подохнуть как человеку.
Егор подошел ближе, держа пистолет наготове. Федерат опасен даже в таком состоянии, он может притворяться, заманивая врага в ловушку. Хотя такое фиг подделаешь – кровь, хрипы, бледное даже в темноте лицо.