Грехи отцов
Шрифт:
– Орехов, – сказал Егор, – помнишь такого? Он с моим отцом в контрах был, и кто-то его убил, всадил ему в голову две пули из СВД. У нас был последний звонок, он пришел с сыном и умер на площади. Кто это сделал, Федерат? Скажи мне, и я уйду, больше мне от тебя ничего не надо.
– С чего ты решил, что я что-то знаю?
– Мышка на хвосте принесла, – огрызнулся Егор. Он торопился, очень торопился и начинал психовать. Федерат почувствовал это и снова улыбнулся мокрыми от крови губами.
– Выбирай, – от злости аж скулы свело, и слова давались с трудом, – выбирай, Федерат. Или ты назовешь мне убийцу, или я сдам тебя полиции. Там
Егор сел на горку битого кирпича, что торчала из травы неподалеку, положил «стечкина» на колени и сжал кулаки. Ждать нельзя, надо сматываться, выстрелы слышали многие, его ищут, как и брата Валерия, что корчится от приступа неподалеку. И, похоже, не врет насчет скорого конца, иначе давно бы ушел от погони, как тогда, два десятка лет назад.
Федерат отплевался, привалился спиной к стене и вытер ладонями лицо.
– Легкое прострелено, – сказал он хрипло, – пуля до сих пор там сидит.
Он похлопал себя по груди и снова зашелся в кашле, Егор ждал, борясь с желанием разрядить в Федерата всю обойму. Тот затих, шевельнулся и проговорил из темноты:
– Клянешься, что отстанешь, если я скажу? Уйдешь и больше не вернешься?
– Обещаю, – как мог спокойно сказал Егор и подобрался. Федерат еле слышно ухмыльнулся и проговорил негромко:
– Эту сволочь убил я, своими руками, и не жалею. Я видел в прицел и тебя, и твоего отца, и второго парня, длинного, в светлом костюме. Он постоянно закрывал мне обзор, и я уже хотел пристрелить его. Он мешал мне, а я торопился, мой поезд уходил через четверть часа. Я решил, что сосчитаю до десяти и пристрелю обоих, но тут ты отвел парня в сторону, и я два раза прострелил Орехову башку. Не промазал, как ты сам мог видеть. Все, теперь проваливай.
Он завозился у стены, пытаясь подняться на ноги, а Егор точно примерз к месту. Услышанное ну никак не вязалось с памятью о прошлом: он помнил Федерата, но на уровне ощущений, уверенности, что страшное уже позади, что ничего плохого не случится, помнил свой страх и пронес его через всю жизнь, невольно вздрагивая от тихого свиста. Но был человек, который спас его, спас отца, и вот на тебе – все перевернулось с ног на голову. «Я видел тебя в прицеле… И тебя, и твоего отца».
– Зачем? – вырвалось у Егора. – Чем он тебе помешал?
Федерат прилип к стене, вжался в кирпичи спиной и тяжело дышал, задрав голову к небу. Там ветер разорвал тучи, они метались темными лохмотьями, а в прорехах блестели летние звезды, маленькие и неяркие, не чета зимним.
– Ты Тельму убил, – проговорил Федерат, – хорошая собака была, злая, любопытная…
– Зачем? – Егор поднял пистолет, Федерат криво ухмыльнулся.
– Я сирота, и Наташка моя сестра тоже. Родители погибли, когда мы еще в школу не ходили. Нас хотели отдать в детдом, но дед с бабкой забрали нас к себе, вырастили, воспитали. Я все у деда в лесу пропадал, он егерем работал, много чему научился. Бедно жили, но весело, дружно, тебе не понять…
Он с насмешкой глядел на Егора, на пистолет в его руке и шутовски поднял руки:
– Валяй, убей меня, я все равно не жилец…
– К делу, – оборвал его Егор, – или колено тебе прострелю. Этого хочешь?
Федерат опустил руки, прижал ладони к стене. Неподалеку заходились лаем псы, слышались встревоженные голоса, и свет фонарей будто стал ярче. Егор поднялся с места и подошел к Федерату, держа его на прицеле.
– Зачем, спрашиваю…
– Потом я служить пошел, Наташка замуж вышла, потом развелась, потом нового мужика себе нашла, рожала от каждого одного за другим, как ненормальная. Ей родительская квартира досталась, а свою дед мне оставил, даже завещание написал. И пропал вместе с бабкой. Я вернулся, в квартире чужие люди живут, документы мне показали, будто дед им жилье продал. Я к юристу – он говорит, все в порядке, сделка законная, и прав у меня на квартиру нет. Я тогда подумал, что здесь нечисто, не мог дед меня вот так на улицу выкинуть…
Он умолк, Егор отошел на шаг назад, выдохнул и прикусил губу. Все, можно не продолжать, уже понятно, что будет дальше. Орехов, ну ты и сука, чтоб тебе в гробу перевернуться, скольким ты жизнь сломал…
– Я к братве обратился, но мало что узнал. Свели меня с каким-то гробовщиком, Волков вроде фамилия. Я пришел на «Северное», нашел его, пригрозил, что шею ему сверну, и он мне могилу показал, где бабка лежит. Я глянул, а там яма здоровенная, старые доски из земли торчат, и все. А Волков и говорит: собаки труп вытащили, обычное дело – закопали неглубоко, да еще зимой дело было, зверье голодное. А деда, говорит, не видел. Может, в лес отвезли, может, в другом месте закопали, он не в курсе. И человека назвал, кто эти делами занимался.
– Орехов.
Федерат кивнул и сполз по стенке на траву и снова закашлялся, но приступ закончился быстро. Чурсин вытер губы и прижался затылком к кирпичам:
– Как собак закопали, безымянных, без могил, без креста. А они нам вместо отца и матери были, без них мы бы с Наташкой в детдоме сдохли. Я много «двухсотых» видел, и огнестрельных, и минно-взрывных, но чтобы человека вот так просто псам скормить… И я подумал, что так нельзя, это не по-божески.
«А голову прострелить – это по-божески?» – Егор молчал, он не мог разобраться ни в себе, ни в том кошмаре, что обрушил на него Федерат. Он и прав и виноват, он убийца и судья, и он скоро умрет. И он нужен Орехову, и его нельзя отдавать…
– Я знал, что твоему отцу нужны люди вроде меня, с опытом, – заговорил Чурсин, – я пришел наниматься к его человеку, понравился ему и стал работать у вас…
– А чего к Орехову не пошел? – спросил Егор. – Так было бы проще.
– Совпадение, – просто сказал Федерат, – так получилось. Я на дембель пришел с «боевыми» на кармане, думал, дом свой обустрою, семью заведу. А тут такое дело, что хоть на улице ночуй. Ну, снял я угол себе, работу мне твой отец дал, а потом я узнал, как дело было. Купил в Москве у бандитов «весло», почти все, что на Кавказе заработал, отдать пришлось, выждал момент и исполнил папашу дружка твоего. Потом ствол разобрал и по частям выкинул…
Федерат вытер лоб рукавом хламиды, хрипло выдохнул и закрыл глаза. Посидел так с полминуты и проговорил негромко:
– Это не так просто, как тебе кажется, – убить человека, особенно когда видишь его каждый день. Я мог сорваться и наделать глупостей, если бы работал на Орехова, для меня в тот момент ничего важнее не было, чем покончить с ним, а со стороны наблюдать и готовиться было проще. Я знал, что он враг твоего отца и киллера первым делом стали бы искать на вашей стороне, я рисковал, но мне все удалось. И меня уже не было в городе, когда погиб твой отец.