Григорий Шелихов
Шрифт:
все тебе предоставляю... Съедешь в Америку - фьють! - в Гижигу не
попадешь. Воздвигнешь Славороссийск и порт при нем, нам и себе домы
отстроишь, а там, гляди, и невеста через океан переберется, и прощение
тебе исхлопочу, как Николаю Петровичу сделал... Не захочешь и тогда
жениться? - Шелихов улыбнулся и, будто отпуская кого-то на волю,
развел руками: - Неволить не буду - наш товар не залежится! Домой, на
Кавказ, кругом света отправлю - к
кругом света пущу! - и денег дам... десять тысяч денег дам, слово мое
твердо! Токмо за это... за спасение свое, пять лет ты в Новом Свете
отработать должен и отстроить и украсить грады его, и в том клятву с
тебя беру... По рукам, сынок, что ли?
Григорий Иванович, как обычно, когда речь касалась Америки,
загорался бодростью, говорил с важной искренностью и уверенностью в
своих силах. Не упускающий своей пользы, он, купец и расчетливый
хозяин, с широким размахом и всегда сопутствующей ему удачей вел
огромное хозяйство трех сколоченных им торговых компаний. Компании эти
разбросаны по многочисленным поселениям, факториям и складам в
Охотске, Кяхте, на Камчатке, Алеутских и Курильских островах и на
материке Америки.
Волнение молодого грузина не укрылось от зорких глаз Шелихова.
Григорий Иванович заметил, как пылкая душа зодчего с живостью
откликнулась на то, что открывалось вдохновенному труду в неведомой
стране. "Ай да и молодец же ты, Гриша!" - похвалил себя Шелихов за
предусмотрительное распоряжение, посланное с Кусковым Баранову, -
заготовить зимой побольше кондового строительного леса, "чтобы целый
город из него поднять удалось".
– По сырости климата там из кирпича строить не дюже способно, но
сосна тамошняя - цугой зовется - нашего кедра стоит... Башню и шпиль
адмиралтейский не забудь только повыше вытянуть, - деловито говорил
Григорий Иванович, как будто Ираклий уже дал ему согласие стать
архитектором Славороссийска, - и золотого маку глав церковных -
страсть красиво! - не жалей подсыпать, побольше разбросай... С моря
глядеть, чтобы сердце дрожало!
Эта "дрожь" передалась и Ираклию. Он заражался шелиховской верой
в мечту, в возможность наполнить жизнь творчеством, трудом и красотой,
хотя прекрасно знал из рассказов Натальи Алексеевны, что представляет
собою Славороссия в действительности. Живые и теплые глаза Катеньки
заклинали его: "Если откажешься искать меня, уйдешь - я в монастыре
себя похороню". Ираклию было только двадцать семь лет - пора
наибольшей силы, надежд и дерзаний. В Катеньке
все качества идеальной подруги жизни: следуя его указаниям, она
раскрашивала проекты, рисовала цветы, научилась понимать красоту. В
Наталье Алексеевне и самом Григории Ивановиче, так родственно и
по-русски просто принявших в свой дом безвестного ссыльного, он нашел
мать и отца, которых утратил в раннем детстве во время одного из
кровавых налетов турецких диких орд на Грузию. Чем же он отплатит
шелиховскому дому, бежав из-под его крова?
Глаза Ираклия горели. Только родной язык и высокие слова могли
выразить победившие в нем чувства:
Мепета шиган сиухве, вит едемс алва ргулиа;
Ухвса морчилобс ковели, игица, вин оргулиа.
Сма-чама-дидад шесарго, деба ра саваргулиа.
Расаца гасцем шениа, рац ара-дикаргулиа.*
(* 19-е четверостишие 1-й песни поэмы "Витязь в барсовой шкуре"
Шота Руставели:
Щедрость царская подобно древу райскому цветет;
Даже подлый покорится воздаятелю щедрот.
Снедь полезна, а хранимый бесполезным станет плод.
Что отдашь - твоим пребудет, что оставишь - пропадет.
(Перевод Петренко).)
Твердые звуки гортанной грузинской речи произвели на Шелихова
ошеломляющее впечатление. Не понимая и не поинтересовавшись смыслом
сказанного, он загрохотал в восторге, как будто с корабельной мачты
увидел цветущую неведомую землю.
– Ираклий, архитект преславный, чего ж ты до сей поры хоронился?
Не сказывал, что ты по-американскому знаешь и говорить умеешь... Да
тебе цены нет за океаном! Ты учеников там наберешь и краснокожих
архитектов понаделаешь... За каждого из них, на самосильного строителя
обученного, пятьсот... нет, тысячу рублей тебе плачу, за десятника -
сто... Ну и ну, в бродяги сойти хотел, чудотворец этакий!
Несмотря на всю торжественность минуты, Ираклий неудержимо
рассмеялся, когда понял, что вообразил себе мореход, услышавший
прекрасную строфу.
– Нет, Григорий Иваныч, хоть ты много видел и слышал, походив по
белому свету, в этот раз ты ошибся, - с грустью и уже без улыбки
проговорил Ираклий. - Откуда мне знать язык американских жителей?
Слова твоей дружбы и щедрой души победили меня - я еду в Америку! В
ответ тебе благодарность пробудила в моей памяти не слова американцев,
– нет, это драгоценное шаири* из "Вепхис ткаосани" - "Витязь в
барсовой шкуре" - великого месха** Шота из Рустави, золотого колокола