Григорий Шелихов
Шрифт:
Алексеевна. - "Ты будешь Боридзе Ираклий Георгиев?" - ткнул Завьялов
перстом на Ираклия. А Ираклий, бледнее смерти, вскочил и стоит у окна,
а окно - тепло было - в сад растворено, в саду солнушко... "Как
осмелился ты, слышу, из Гижиги скрыться и в такой дом вобрался? В
Петербурге доведались, что ты в бегах находишься, а мы туг не знаем,
какой гусь среди нас ходит..."
Обомлела я, в уме смешалась, хочу сказать: "Да не ты ли, сударь,
сам
принял?" - а слов, голоса нет у меня... "Вор ты, взять его!" - кричит
Завьялов, а Ираклий, как не в себе, отвечает: "Я никогда вором не был,
и не вам меня взять... Будьте прокляты, предатели!" - и с этим скок в
окно. Завьялов к окну, "держи" кричит, а потом: "Уйдет... стреляй
его!"
Подскочил к окну один какой-то дурной казачишко-бурятин, водит
ружьем, нацеливает... Катенька, как увидела, закричала и хлебницу
деревянную с пирожками в него кинула, а казачишка стрельнул и...
– Убил?
– глухо отозвался Шеихов.
– Дышал Ираклий, когда мы пробились к нему, под кустом
шиповниковым он лежал, под розанами твоими... Не давала я Ираклия со
двора вывести, за Сиверсом погнала, думаю - выходим... Токмо Завьялов
рыкает: "Приказано живым или мертвым взять". А кто приказал, не
сказывает. Меня буряты, мигнул он, за руки держали, плат обронила -
украли, Катеньке ноги оттоптали, а Ираклия... уволокли!
– Ну, а дальше как оно было?
– прохрипел Шелихов.
– Архимандрита
Иоасафа, монахов почему недомекались на помощь призвать?
– Не было их дома. Токмо ты уехал, они все дни и ночи по купцам,
вояжирам твоим, ходили... И что он сделал бы, казенный монах! -
махнула рукой Наталья Алексеевна. - Я к Ивану Алферьевичу на третий
день - Катенька без памяти лежала, я к ней Марфутку с Порумбой
приставила - защиты просить Ираклию пошла... Надеялась - жив он и
страдает у них...
– И чем же он тебе за старую хлеб-соль, за подарки наши помог?
– Не греши, Григорий Иваныч, друг нам истинный Иван Алферьевич,
уйдет он - всплачешься... "Прости, говорит, меня старого, Наталья
Алексеевна, все знаю, и хочешь - казни, хочешь - помилуй, а я и духом
не виноват, все Завьялов своевольно наделал, и я его уж от должности
отрешил и судить буду". Тело убиенного приказал с честью на кладбище
похоронить, протопоп Афанасиев служил, он тебе и место покажет...
"Хорошо любимца вашего помню, - говорит Пиль, - статный, чертил
полезное и уж как легкодушно плясал! Душевно сожалею, но хотел бы, да
не в силах
она и горе у ней, пожалей и приласкай - месяц всего, как опамятовалась
и благодаря Сиверсу, благодетелю нашему, на ноги стала, - закончила
рассказ Наталья Алексеевна и опустилась на колени перед закопченными
ликами угодников, единственных защитников и утешителей, как она твердо
верила, в человеческом горе.
Шелихов поглядел на жену, вздохнул - знал, как страдает она, - не
стал отрывать ее от молитвы и, осторожно ступая, вышел из моленной.
– У Козлятникова узел развяжу, поеду! - решил он, забыв о
заказанной бане.
Пошел в свою комнату, отбросил крышку открывающегося со
звоном-пением сундука, в котором по купеческому обычаю хранил деньги.
Достал, не считая, горсть серебряных полтинников и выехал со двора с
Никишкой.
Козлятников жил далеко на окраине города, в Слюдяной слободе, за
впадающей в Ангару бурливой речушкой Ушаковкой. Перебрался он на эту
окраину по случаю того, что много лет находился под следствием и счел
за благо не мозолить глаза согражданам своим безбедным существованием.
Страшнее грозовой тучи навис мореход над Козлятниковым,
сочинявшим очередную кляузу для кого-то из своих клиентов-купцов, в
погоне за наживой вечно судившихся между собой. Вдохновение судейский
крючок черпал в стоявшем перед ним штофе водки.
– Рассказывай, всю пакость выкладывай без утайки,- угрожающе-тихо
сказал Шелихов и показал привезенную с собой суковатую дубинку. - Не
то... душу выбью! - рявкнул он вдруг так грозно, что Козлятников,
сразу поняв, зачем приехал к нему мореход, решил сдаться на милость.
– Не задержу, с-слово м-мое к-короткое, - выбивая дробь зубами и
поблескивая злыми хорьковыми глазками, вымолвил Козлятников. - Дело
было перед поездкой моей в столицу. Позвали меня Иван Ларионыч
Голиков, а у него сидел, когда я пришел, Лебедев-Ласточкин...
"Явишься, говорят, к Ивану Акимовичу Жеребцову и скажешь, мол, что
именитый рыльский гражданин и иркутский первой гильдии купец и наш
компанией Гриш... - Козлятников поперхнулся и опасливо поглядел на
морехода, не заметил ли тот его оговорки, - и Америки знаменитый
открыватель Григорий Иваныч Шелихов собирает и передерживает у себя,
творя великий соблазн, масонов и каторжников, за тягчайшие проступки
против величества сосланных. Просим распорядиться и каторжных в места