Григорий Шелихов
Шрифт:
представления "при доброй оказии" кому следует обозрение первых
островных русских поселений на американском материке. К обозрению
приложил карту, вычерченную навеки обезвреженным царским ослушником
Ираклием Боридзе.
Было чем гордиться! "Американская губерния", как окрестил
шелиховское открытие Пиль, включала восемь оседлостей - "уездов",
раскинувшихся в океане на островах и на Большой земле - Аль-ак-шак,
сиречь Аляске.
Первая оседлость -
находилась на самом большом из Бобровых (Командорских) островов, здесь
когда-то нашел свою могилу славный мореплаватель Витус Беринг.
Вторая - на острове Ахта (из Андреяновских), в Коровинской бухте:
пятьдесят русских и шестьсот алеутов да двести семьдесят алеутов на
маленьких соседних островках, около которых, как скотина на траве,
"паслись" на стадах трескового малька великаны киты.
Третья - на Уналашке, самом большом из Лисьих островов, в
Капитанской гавани. Это было поселение "Доброе согласие" - тут среди
тысячи алеутов жил десяток русских.
Четвертая и пятая оседлости - на Прибыловых островах св. Павла и
св. Георгия, они замыкали Бобровое (Берингово) море давних русских
добытчиков.
Наконец, шестая, седьмая и восьмая оседлости раскидывались по
Тихоокеанскому побережью американского материка и на ближайших к нему
островах. Центром их был остров Кадьяк, где Трехсвятительская и
Павловская гавани защищались деревянными крепостями с земляными
укреплениями и пушками. Судостроительная верфь на Кадьяке, заложенная
Шелиховым, превратилась тогда в колыбель русского флота Нового Света.
Среди многих тысяч алеутов на Кадьяке жили сто девятнадцать
русских. В Кенайском и Чугацком заливах, врезающихся в материк, и до
мыса Якутат, под горой св. Илии, были раскиданы крепостцы-фактории:
Павловская, Георгиевская, Александровская, Воскресенская,* Константина
и Елены.* (* Теперь порт Стюард. ** Порт Эчес.)
Словно предчувствуя, что через немного лет русские поселения
появятся на Юконе под северным Полярным кругом и в Калифорнии на юге,
Шелихов обозрение своего подвига закончил, как полагалось по его
мнению, когда говоришь или пишешь высоким особам, витиеватым
заключением. Отдавая "кесарево кесареви", Шелихов отстаивал права
соотечественников и свою "пользу", как завоеванное за собственный
страх и риск руками, умом и отвагой простых русских людей.
Перечел вслух и сам удивился, как складно и убедительно у него
это вышло:
"Без монаршего одобрения мал и недостаточен будет труд мой,
поелику и к делу сему приступал единственно с тем, чтобы в означенном
море
замечания, а в пристойных местах в отвращение других держав
расположить надежнейшие наши, в пользу свою и наших соотечественников,
занятия. И не без основания питаюсь надеждою, что открою
непредвиденные государству доходы с пользою при том и своею..."
Перечитал, задул свечу в кулибинском "светце" и, чтоб не
разбудить огорчавшуюся его ночными бдениями жену, растянулся на скамье
у стола, подложив поддевку под голову. Засыпая, мечтал, как, прочитав
его обозрение, удивится государыня и призовет к себе верного слугу, -
хоть один такой да найдется около нее! - и скажет: "Присоветуй, чем
помочь и как наградить людей, столь отечеству преданных..." И
пойдет... расцветет Славороссия...
4
Толстопятов, узнав в суде, что рассмотрение иска по распоряжению
наместника отложено до представления Шелиховым из Америки документов,
струхнул и усомнился в каком-либо проке этого кляузного дела,
затеянного, в сущности, Голиковым.
В скупку паев Толстопятов вложил собственные деньги. Голиков же,
хотя и согласился разделить прибыль исполу, от расходов и хлопот по
делу сумел уклониться. И провернуть претензию в суде при таком обороте
дела он оказался бессилен, несмотря на то, что их советник Козлятников
знал все входы и выходы и обещался устроить все как нужно. Но все
выходило не так, как нужно, и Толстопятов, следуя основному закону
торгашей - свой карман ближе к телу, решил спасать себя от срама и
убытков.
– Пришел к тебе, Григорий Иваныч, на мировую спор наш кончать...
Не в моем обычае по судам таскаться, подьячих кормить! - попросив
свидания через Полевого, заявился Толстопятов к мореходу.
– Сколько?
– не моргнув глазом, спросил Шелихов.
– Да двадцать процентиков для хорошего человека можно скинуть -
за двести тысяч отдаю...
– Неподходяще, дорого, но десять процентов претензии, так уж и
быть, признаю и, хоть выеденного яйца не стоят бумажки твои, двадцать
пять тысяч отступного дам... прости, не знаю, как по имени и отчеству
величать?
– Михаила Доремидонтов сын...
– За двадцать пять в обмен приму, тоже не люблю приказных
кормить. Слыхивал, Михайла Доремидонтыч, пословицу: в цене купец
волен, а в весе и купец не волен?.. Легковесны и сомнительны бумажки
твои: Баранов дунет - по ветру разлетятся они, а я, кстати, в Америку