Гротенберг. Песнь старого города

Деворс Александр

Сырые и узкие коридоры, давили на голову, ворошили старое прошлое. У «города», кажется, это вошло в привычку. Или, быть может, его собственные мысли, раз за разом отправляли его в прошлое. Туда, где он совершил столько ошибок, что сейчас его бросает в ужас от того, что придется с ними столкнуться лоб в лоб.

Здесь царил неприятный полумрак, лишь едва очерчивая границы арок и колонн, словно тонкой кистью художника, небрежно подчеркивая их существование. Даже факел удалось зажечь не с первого раза, а его свет казался совершенно невыразительным и тусклым, будто он вот-вот погаснет, схлопнет над ними темный покров. Однако жрица хорошо ориентировалась в извилистых проходах, когда

как Сегель быстро потерялся, составляя в голове их маршрут. В какой-то миг его посетило чувство, что они преодолели ни одну милю. Миновав подземный склеп, где издревле хоронили всех наместников и членов их семей, они слышали, как ходили по этажам выше жрецы, как перешептывались о судьбах покинувших их жриц, и как в их душах начало расти сомнение. Их пугало то, что могут натворить Верховные, чтобы защитить храм.

Сомнения, которым просто нет времени разгореться в пожар. События развиваются слишком стремительно. Настолько, что разум человека остается в смятении, и действует, исходя из привычек.

Впервые они пересеклись с парой жрецов на последнем уровне катакомб. Те вышли из-за угла, в угрюмом молчании. От них пахло горелой плотью, и пеплом. Только вернулись от места сожжения очередной твари, или, быть может, создали погребальных костер, чтобы Зло не коснулось павших товарищей, не вдохнуло в них жизнь. Прежде чем они успели схватить арбалеты, пара метательных ножей стремительно врезалась промеж глаз, и оба упали замертво, не успев издать и звука. Лицо Сиолы исказилось в муках сожаления, но девушка ничего не сказала, помогая оттащить тела в неприметный закуток. Сегель вытащил ножи и снова вернул оба на пояс, бегло обтерев тканью. Она же склонилась у тел, приклонила колено, и, сцепив руки в замок, подняла их высоко над головой. С её губ сорвалось тихое «простите, братья мои», а следом совсем уж беззвучная молитва, после чего она поднялась, и невозмутимо кивнула Сегелю.

— Ты и впрямь настолько стала верующей? — Шепотом спросил Сегель, продвигаясь бесшумно вперед. Они шли плечом к плечу, и он отметил, что она идет также легко, несмотря на тяжелый доспех, и на раны.

— В ней я нашла свое утешение. — Значительно позже произнесла девушка. — У меня не было дома, куда я могла вернуться, мне пришлось прислуживать этому мерзкому герцогу-наместнику, и его куколке, Лиоре, несколько лет; а после у меня забрали и такую жизнь. Когда теряешь всё несколько раз, когда, казалось, жизнь должна была наладиться, что-то внутри ломается, и тянет руки к чему угодно, что может приютить беспокойную душу.

Сегель медленно кивнул.

— Ты могла бы покинуть Гротенберг...

— Куда бы я отправилась? — Сиола горестно усмехнулась. — Быть может, без средств я бы и добралась торговыми обозами до Шорота... или даже до Когтя, но чтобы я делала дальше? Видел ли ты, как много женщин-воительниц в Тороке? Единицы! Оставалось бы только продавать себя в руки больных извращенцев, с надеждой когда-нибудь достичь нормальной жизни, испортив свою репутацию, или пойти служить при дворе какого-нибудь аристократа, но нас воспитали улицы — у меня нет таких навыков. Ты сам это хорошо помнишь, когда леди Лион после заказа меня звала в прислугу. И прислуга из меня немногим лучше, чем из рыболова драконоборец, а добраться до северного государства, Гристоля, у меня не было никаких шансов.

И вновь мужчина только кивнул, мрачнея.

Сегель чувствовал неловкость от этого разговора. Признаться честно, месяцами после того, как покинул Гротенберг, он не мог выкинуть из головы своих друзей, как бы ни старался. Вина душила его, словно змея, стягивала кольца вокруг горла, и он даже не допускал мысли о том, что белокурая

девушка ещё жива. Теперь же он, идя с ней рядом, взглянул иначе. Попытался на миг представить, какой она могла бы стать, если бы они сбежали вместе. Уж точно её взгляд не был так холоден, а черты лица так жестки. Несмотря на то, что Сиола сказала, он видел осанку, под стать аристократке, и задумался, не при дворе ли Мэйнард её этому обучили.

— Зачем ты вернулся? — Её вопрос застал врасплох, и Сегель поспешно отвел взгляд. Она уже задавала этот вопрос раньше.

— За сестрой, я уже говорил. — Быстро ответил Сегель, тут же мрачнея. Девушка некоторое время ждала продолжения, видно, недовольная столь кратким ответом, видя, как опустились плечи мужчины, и в глазах промелькнуло осознание и... сочувствие, смешанное с болью. Тогда Сегель продолжил. — Просто хочу её спасти, потому что защитить не смог, когда она в этом нуждалась. — Сегель остановился. Сиола остановилась рядом. Чужие шаги эхом отражались от стен. Приближались.

— Я... понимаю. — Проговорила темноволосая.

Наёмник бросил на неё краткий взгляд. Обстриженные потемневшие волосы едва-едва выбивались из-под шлема, но так и не решился спросить, как так вышло. Как выцветший блонд настолько потемнел. Однако и времени на это теперь не было.

Сегель положил руку на рукоять клинка. Сиола обнажила меч, снимая из-за спины щит с символикой Храма.

***

На середине ритуала, Асари потерял сознание. Сам не замечал, как провалился в забвение от боли, и просыпался от неё же. Время вновь казалось, текло бесконечно медленно, словно продлевая его мучения, минута за минутой. Голос Верховной ослаб от громкости, и юноша надеялся, что она, наконец, замолкнет, и мучения его прекратятся. Если бы не прижимающая его к полу, будто каменная плита, энергия, он попытался бы сбежать, даже с кандалами на ногах.

Однако что удивляло Асари, сила его не убывала. Она затаилась, клубясь в душе, но не угасала. Тьма ластилась к нему, словно родная. Без единой тени вокруг, словно вцепилась в него мертвой хваткой. Сквозь голос жрицы он услышал звуки боя снаружи. Металлический лязг и крики, а после — дыхание потустороннего мира окатило зал, распахивая тяжелые двери, словно те ничего не весили.

Порыв ветра смахнул огонь со свеч, с лязгом цепей прошелся по паникадилу, погружая комнату во мрак. На лице Главной Жрицы он заметил ужас. Неужели вся оборона Храма теперь не имеет значения? С последней погашенной свечей воспринимать действительность чётко стало трудно. Элеонора оборвала свою речь, и он услышал, как скрипнули ножны её меча, а после — раздались шаги.

Тьма была вязкой, почти осязаемой, но юноша мог поклясться, что чувствовал чье-то присутствие. Потустороннее, древнее. Печать на спине все ещё жгло, а тьма касалась его своей когтистой лапой, вцепилась в каждую клеточку его тела. Холодная, неприятная.

С шипением зажегся факел. Его огонь был тусклым, искаженным, будто вот-вот погаснет. Трещал, и пламя его из насыщенного оранжевого, быстро стало ифритовым, ярким. Оно заставляло отбрасывать людей и предметы длинные жуткие тени по стенам.

— Теперь твои ритуалы... значения не имеют. — Усмехнулся хрипло Асари. — Я же говорил, только время потеряешь.

Сухой кашель вырвался из груди, сжимая горло тисками.

— Заткнись! — Прошипела Жрица.

Её острый взгляд всматривался в темноту коридоров, но пробиться через этот мрак был не в силах. Слух ничего не улавливал. Будто весь мир вокруг перестал существовать. Все тело пронизывал потусторонний холод.

В этот миг тишину оборвали шаги. Размеренные, уверенные шаги, сопровождаемые поскрипыванием лампы.