Грозный змей
Шрифт:
– Сэр Жан де Вральи встретится с вами в бою один на один, – сказал он.
Красный Рыцарь взял у Тоби копье. Ему захотелось оставить послание для Амиции или даже для Бланш. Наверняка именно так поступила бы его мать.
– Если я выиграю, – сказал он, – будьте готовы немедленно выступать на север.
Он хотел улыбнуться, но сердце билось слишком часто, и губы не слушались. Так что он просто развернул коня и поехал через поле, туда, где блестела на солнце фигура Жана де Вральи.
Де Вральи ехал по залитому солнцем полю. Он хмурился. Обычно он выходил на бой без единой
Молитвы на этот раз не вышло. Вместо нее сотни непрошеных образов роились в голове, как комары или мальки. Он одновременно пытался понять, как рыцарь расправился с де Роханом, хотя де Вральи, несмотря на все пороки, выучил его всему лично, и думал о сверкающем потоке святой воды, которая стала причиной его дисквалификации, – воды, показавшей, что он сам или его оружие зачаровано. Он думал о черном пламени, пожирающем броню ангела, и о том – эти мысли занимали его сильнее всего, – как именно ангел…
«Мне кажется, это не ангел, а демон», – прошептал голос д’Э где-то рядом.
Де Рохан обвинил королеву в измене и колдовстве. И погиб.
«Почему мой ангел никогда не упоминал Красного Рыцаря?
Почему он перестал говорить о Боге?
Почему он не давал мне ответов?»
А еще де Вральи ощущал одновременно стыд и опасение – два чувства, которых он почти не знал. Сегодня он охотно надел доспехи, защищенные колдовством. А ведь мог сделать и другой выбор.
Он опустил копье с легкостью, неудивительной после десяти тысяч повторений. Он видел герб своего врага – шестиконечные звезды в алом поле.
«У меня был выбор. Я ненавижу. Я сомневаюсь. Во всем».
А потом его копье взлетело.
Габриэль потел, надвинув на лицо забрало. Он внимательно следил за де Вральи, сосредоточившись на его движениях и его лошади.
Лошадь была хороша.
За обычными приготовлениями к битве скрывался страх. Прежде всего страх смерти, а под ним еще куча других. Как булатная сталь. Каждый страх сплетался с минутными колебаниями и мелкими изъянами, как сталь раз за разом складывают и проковывают, чтобы спрятать ее несовершенства.
Страх за королеву и за то, что Майклу придется выступить против отца. Страх за мир, который Габриэль так любил, и страх из-за того, что он дурно жил и дурно умрет, и страх проиграть.
Бой, которого Габриэль Мурьен боялся сильнее всего в жизни, начался очень просто. Поток команд – и все случилось. У Габриэля не было времени изучить реальность, с которой он столкнулся, и он вошел в бой, как черное зеркало. Пустым и одновременно полным. Его воображению обычно не хватало времени, чтобы раздуть страхи. Но сегодня ему пришлось проехать расстояние полета стрелы на коне, которому он не мог позволить устать. Целая вечность, чтобы поразмыслить. Поудивляться. Попредставлять себе будущее.
Гэвин лучший боец. Но де Вральи нынче командир армии, и он не согласится сражаться не с равным. Да и Гэвин уже уехал на запад. Через день- другой он найдет Монтроя. Наверное.
В своих фантазиях, живых и ярких, Габриэль уже видел себя лежащим на земле, видел, как копье де Вральи проламывает его нагрудник и разрывает ему внутренности. Видел, как шлем отлетает прочь от удара, как Ателий спотыкается и падает в траву, как он сам обрушивается на землю под смертоносным ударом де Вральи, как де Вральи отбрасывает свое копье и с легкостью скидывает его с коня, видел жестокий удар, который прервет его жизнь, видел, как де Вральи благородно спешивается, чтобы прикончить его мечом…
Видел каждого человека, который когда-либо вышибал его из седла. Заново переживал каждое падение, каждый синяк, каждое унижение, когда соломенное чучело шлепало его, стоило ему промахнуться, вспоминал, как нога застряла в стремени при падении, долгом и очень глупом, как смеялись братья, как смеялся учитель, как смеялась Пру, прикрывая фартуком лицо.
Ах да. Это были не сомнения. Это была ужасающая реальность сотен падений, настоящих и воображаемых. Как герметист он знал, что грань между ними очень тонка.
Мать умерла. Он ощутил укол боли, которого вовсе не ожидал, а потом стыдное облегчение. Что бы ни случилось сейчас, ни граф Западной стены, ни герцогиня никогда не узнают об этом. Они уже мертвы.
Он бессознательно опустил копье в упор под правой рукой.
Он не стал входить во Дворец воспоминаний. В том странном лабиринте, который представляли собой его понятия о рыцарстве, попытка искусственно успокоиться во Дворце стала бы обманом – в этой конкретной битве. И еще потому, что в дыхании дракона все пороки стали, перекованные мастером, делают клинок только прочнее.
«Я выйду очищенным. Тем, кто я есть».
Взгляд.
Наконечник копья.
Цель.
Майкл стоял на расстоянии выстрела. Он не мог дышать.
Ни один из противников не отсалютовал другому. Не было никаких церемоний. Они просто ехали навстречу друг другу. Опытного турнирного бойца открытое поле без барьеров и естественные неровности почвы заставили бы крепко задуматься. Но кони летели вперед, идеально держа равновесие, полностью собранные. Всадники сидели в седлах, как статуи, оба высокие и сильные.
Когда они сошлись, Майклу показалось, что кони разминулись. Сердце у него билось в горле, губы пересохли, он цеплялся рукой за седло…
Звук пришел позже.
Оба копья разлетелись в щепки, оба всадника пошатнулись. Голова де Вральи дернулась назад, Габриэль странно изогнулся всем телом, обломки копий падали вокруг них, как красный и голубой град. Но кони сделали то, чему их учили, – шаг в сторону. Барьера на поле не было, и два огромных животных столкнулись грудью.
Оба встали на дыбы, размахивая передними копытами, пятясь, как будто на спинах у них не сидели двухсотфунтовые всадники, закованные в сталь. Они столкнулись, как бойцовые петухи, стальные подковы мелькали, как стрелы на поле брани, так быстро и часто, что никто из наблюдавших не сумел проследить за лошадиной дракой.