Гунны
Шрифт:
Люди, измученные переходами, усталые, хотели вернуться ближе к своим местам. Появились недовольные, ворчуны, жалобщики. Как всегда, главной «заводиловкой» являлся Миколка Рябой, потихоньку, исподтишка подзуживавший партизан.
— На що вам в Курскую губернию?.. На що вона вам?.. Там свои, а тут свои!..
Его поддерживали:
— Каждый должен защищать свою волость...
— Ну, свой уезд...
— Верно.
— А там нехай защищают свои!..
— Обратно, на що это похоже — бросили обоз с бабами, а сами тикать.
— А може их там уже и нема?..
Решили итти к Остапу.
— И у меня там баба, та еще и раненая, — спокойно, не повышая голоса, отвечал Остап. — И сестра у меня там, и мама старая... Может она с голоду на пепелищах помирает... И у Петра там молодая жинка... И мы тоже, как и вы, хотим к своим бабам... Ну, а що ж делать?.. Що ж мы — семействами будем заниматься или воевать? Що у нас в голове — бабы или немцы?..
Он замолчал, поднял лохматые брови и долго вопросительно смотрел на партизан спокойными серо-зелеными глазами, точно ожидая ответа.
И, не дождавшись, продолжал:
— Ну, придем к себе... Що там? Хаты — спаленые, семейства — иди шукай, кругом — немцы... Якая это жизнь?..
— Не будет никакой жизни!..
— Хуже будет, чем было!..
— К чему тогда начинали?
— С тобой поднимались, с тобой до конца пойдем!..
— Ну и добре! Тильки — шептунов не слухать!.. С ними — разговор другой!.. А повоюем трохи, немца к чорту сгоним, тогда на места вернемся, и жизнь пойдет другая, спокойная!.. Добрая жизнь пойдет! Весь степ распахаем, жито выше головы поднимем, фруктовых садов понасадим!..
— Оце добре!..
— Ну и гарна жизня пойдет!..
— Стало быть, скорей прогонять надо, — сделал заключение Матвеев.
Стали расходиться.
День быстро шел к концу.
Сентябрьское солнце, уже не горячее, но еще яркое, будто слегка затянутое невидимой прозрачной тканью, мягко скользило к горизонту. Откуда-то потянул едва слышный ветерок, над головой с шумом прорезали воздух развеселившиеся перед ночным отдыхом степные грачи.
Казалось, над степью вот-вот опустится тихий вечер, душный и звездный, как все последние вечера. Терпко запахнет полынью и мятой, откуда-то потянет сеном, закричат ночные птицы, затрещат в темной зелени однообразно-разноголосые кузнечики.
Но как только закатилось солнце, укрывшись, точно одеялом, плотными синими полосами, с запада, из-за невысоких холмов, внезапно выплыло большое серо-свинцовое облако и, кувыркаясь на ходу, завиваясь по краям крупными коричневыми кольцами, быстро понеслось от горизонта к середине неба.
— Гроза будет... — тихо заметил, посмотрев вверх, бывалый Опанас.
— Как пить дать, — лаконично ответил Матвеев.
За первым облаком выплыло второе, потом третье, и вдруг по полю пронесся холодный ветер, встала дыбом вялая, притоптанная трава, закружились в воздухе растертая сухая земля, стебли, сено, нивесть откуда принесенные листья. В стороне, на невидимом большаке высокою стеною поднялась густая пыль и стремительно понеслась вверх.
В несколько минут стало совсем темно. Ветер со свистом кружил по полю, задувал в уши, развевал одежды. В шуме налетающих порывов слышны были крики неведомых, всполошенных грозою птиц, ржанье встревоженных лошадей, заглушенные слова партизан.
Неожиданно наступила полная тишина.
Черная мгла сгустилась еще больше, неба совсем не стало видно. И вдруг темноту эту прорезала яркая сине-золотая полоса, осветив далеко, насколько видит глаз, всю ширь бесконечной степи. Изломанная огненная линия разрезала небо пополам, разорвала в клочья светящиеся, серебряные облака, опрокинула на степь разрывающий уши удар.
На сухую траву упали первые крупные капли холодной влаги, и вслед за ними с шумом полился дождь. Вода падала то сплошными ровными потоками, то широкими косыми струями. Вспышки молнии на короткие мгновения освещали бело-синим светом все небо, разорванные прозрачно-золотые облака и сверкающие водяные массы, густо заполнившие все пространство между землей и гремящими тучами.
Ливень падал широкой, плотной массой. От воды некуда было укрыться, некуда бежать. Под ногами скользкая трава смешалась с жидкой грязью, холодные потоки, не успевая впитаться, проносились по ступням выше щиколотки, по голове и лицу били жесткие струи, злобно затекая под одежду и белье.
— Скоро кончится!! — точно из могилы донесся голос Матвеева, перекричавшего шум ветра и дождя. — Вон, небо очистилось!!.
На западном горизонте заметно посветлело, в черном мраке сплошных туч открылось голубое окно. Ветер с силой гнал от него огромные лохматые облака, и вскоре небо до самой середины покрылось чистыми, будто вымытыми, крупными звездами.
Дождь прекратился. Только где-то на востоке, под темной половиной неба, с шумом падала вода, гремели заглушенные раскаты грома, и стремительными золотыми линиями прорезали черноту изломанные зарницы.
Все планы рушились сразу.
Отряду не только нельзя было перейти линию железной дороги, взорвать пути, организовать крушения поездов, но непонятно было, как он двинется с места, как выберется из густого, липкого глубокого месива. Только холодный, пронизывающий ветер, ледяной влагой заморозивший людей, помогал им вытаскивать из крепкой массы тяжелые, обросшие пудами липкой земли, окоченевшие ноги. Люди сбрасывали мокрые отрепья, хлопали себя и друг друга по голому телу, тяжело топотали чугунными ногами, чтобы как-нибудь согреться, ожить, почувствовать дыхание тепла. Но стали понемногу согреваться только тогда, когда вместе с добавочными лошадьми впряглись в орудия, безнадежно завязшие в глубокой грязи. Упираясь ногами в скользкую землю, дружно тянули туго натянутые постромки, налегали плечами на мокрый лафет, толкали сзади длинные стволы, но чудовищная тяжесть, вгрызаясь все больше в мякоть болота, почти не сдвигалась с места.
А уходить надо было во что бы то ни стало. Где-то близко возле путей стали все чаще хлопать отдельные выстрелы, почему-то давно не видно было ни одного поезда, а тут, как назло, исчезло из отряда несколько человек, а главное вместе с ними как сквозь землю провалился и Миколка Рябой. Для всех стало ясно, что он способен выдать весь отряд, особенно, если сам попадется в руки врага.
Решили итти обратно, выйти на большую дорогу и оттуда в район, где был оставлен обоз.
Но подводила застрявшая батарея.