Гусар на крыше
Шрифт:
Анджело заметил, что все эти леса имели строгую геометрическую форму и напоминали выстроенные на поле брани по четыре или по шестнадцать человек в шеренге, с оружием на изготовку пехотные батальоны. Иллюзию дополняли одиноко стоящие на холмиках ели в их широких кавалерийских плащах; а иногда из рощи, вдоль опушки которой они двигались, доносился шум, напоминающий ропот войска, слишком долго ожидавшего приказаний.
Анджело невольно почувствовал себя подавленным этими гигантами, стоявшими уже не одно столетие в этом уединении.
«Разве свобода родины, — думал он, — значит меньше, чем честь или все то, что я сделал, чтобы выжить?»
В этом краю не было ни революций, ни холеры, но он казался ему унылым.
Еще час ехали они в задумчивом молчании, окруженные этими томительно безжизненными просторами, и вдруг увидели что-то вроде одиноко стоящего на ровной площадке столба.
Это была сельская часовня, увенчанная маленьким железным крестом.
«Ну, хватит мечтать, — сказал он себе. — Надо выбираться из этого положения. Раз есть часовня, значит, тут должны быть люди».
— Согласитесь, — сказал он, — что если тут есть люди, то они заблаговременно дают почувствовать свое присутствие. Был полдень, когда мы наткнулись на избушку, а сейчас уже вот-вот начнет темнеть.
Они ускорили шаг, но им еще пришлось преодолеть очень длинный, лишенный растительности склон и два лесистых оврага, прежде чем они увидели почти вросший в землю дом с серой крышей. Если бы не тонкая струйка дыма, выходившая из трубы, и не желтый свет лампы в окошке, они могли бы проехать мимо, не заметив его.
Впрочем, это было единственное строение. Никакой деревни тут не было.
Они пришпорили лошадей и уже подъезжали к дому, когда дверь открылась. На пороге появился мужчина с ведром в руке.
— Стойте! — крикнул он и, поставив ведро на землю, бросился к большой собаке, которая, поднявшись с кучи соломы, собиралась уже вцепиться лошадям в ноги.
— Нам здорово повезло, — сказал ему Анджело, смеясь.
— И даже больше, чем вы думаете, — ответил мужчина, — это не собака, а лев. Надо благодарить Бога, что она меня послушалась. С ней это не часто бывает. Вы даже не представляете себе, сударь, до чего она любит кусаться. Ну, а уж если она вцепилась, то пиши пропало.
Это был маленький, круглый как шар, пышущий здоровьем мужчина. Он с трудом удерживал за ошейник собаку, злобно скалившую огромные белые клыки.
— Что это за место? — спросил Анджело, едва удерживая норовистую лошадь между своей спутницей и собакой.
— Подождите минутку, я сначала запру эту скотину, — ответил мужчина и потащил собаку к небольшому хлеву.
— Посмотрите, — тихо сказала молодая женщина.
Ведро было до краев наполнено кровью, покрытой розовой пеной.
Закрыв собаку в хлеву и подперев бревном дверь, на которую с ревом кидалась собака, мужчина вернулся.
— Как называется это место? — еще раз спросил Анджело.
— Да никак, во всяком случае, я не знаю. Просто мы тут живем, — ответил мужчина. Сделав широкий жест рукой, он добавил: — А вот это все — Шаруй.
У него были маленькие короткие руки.
— А в той стороне нет деревни?
— Там? Нет, никогда не было. Там внизу долина, но это далеко, и надо знать дорогу. А вы-то откуда?
— Из Монже.
— Не может быть. Из Монже сроду еще никто сюда не приезжал.
Руки у него были в крови, а между пальцев даже застряли остатки мяса.
— Мы зарезали свинью, — пояснил он. — А лошади дамочки, кажется, не по вкусу мое ведро с кровью? Сейчас я его унесу. А кстати, мысли-то у вас какие — нибудь есть? Ночь-то ведь не за горами.
— Десять минут назад мыслей у нас никаких не было, — ответил Анджело, — но сейчас, пожалуй, самое время подумать о том, чтобы побыть здесь до рассвета, если вы не возражаете.
— А чего мне возражать, — сказал мужчина, — заходите. А в долину путь не близкий и через леса. Нет, это все-таки очень странная мысль — приехать сюда из Монже.
В доме, который снаружи казался очень большим, была всего одна комната с альковом; остальная же часть дома была занята хлевом и стойлами; слышно было, как блеют овцы, хрюкают свиньи и звенят удила.
Свинья, разрубленная пополам, как арбуз, лежала на крышке бочки для засолки. Голова ее скалилась в стоящей рядом корзине. Около очага, где пылал жаркий огонь, орудовала длинным ножом толстая женщина. Кожа ее была белее того сала, которое она отрезала и бросала вытапливаться в котел. На столе лежали груды мяса для колбасы и какие-то красные ошметки. Пресный запах крови, куски нарубленного мяса, жар очага, где стоял котел с кипящим жиром, вызывали тягостное ощущение у человека, весь день вдыхавшего чистый горный воздух.
— Меня сейчас вырвет, — сказала молодая женщина.
Анджело вывел ее на воздух и заставил выпить водки. Испуганный ее бледностью и ознобом, он укутал ее своим плащом и решил, что лошадьми, вопреки своему первоначальному намерению, он займется потом.
Он вытащил из скирда охапку соломы, уложил седла, сумки и портпледы, так что получилось уютное и закрытое от ветра ложе.
— Ложитесь и отдыхайте, — сказал он.
Он укрыл ее так, что она почти задыхалась, а под голову положил подушку из соломы. Делая все это, он прикасался к ее волосам, жестким и шелковистым одновременно, поддерживал ее затылок.
«Какие у нее крохотные уши», — подумал Анджело.
Он развел огонь, приготовил чай и принес ей.
Наконец она встала, краски вернулись к ней.
— Я чуть было не хлопнулась в обморок, — сказала она. — Как это вам удалось спокойно смотреть на эти груды мяса и на эту женщину, которая сама себя разрезала и варила в железном котле свое собственное сало?
У него хватило такта не признаться ей, что в тот момент он думал о лошадях и о том, что их надо обтереть соломой.