Гусарская сага
Шрифт:
– Впе-рё-ё-ёд! Впе-рё-ё-ёд! Услышал Головинский крик Барбовича и вынул шашку из ножен.
– Давай! Дава-а-а-ай, моя "Камчатка"! Да-ва-ай-ай, родна-а-я!
– заорал изо всех сил Владимир.
Гусары галопом бросились на врага. На Головинского стремительно надвигался краснолицый с длинными усами австриец на вороном коне. Владимира охватил жуткий страх. Рука, сжимавшая шашку, почему-то сделалась слабой и "ватной".
– Всё... Сейчас
– С отчаянием подумал Головинский.
Вдруг гусар, находившийся справа от него, ловко ткнул австрийца своей пикой прямо в грудь. Усатый, нелепо вскинув руки вверх, рухнул с коня.
Неожиданно появившийся слева австриец, замахнулся своей саблей. Владимир пригнулся, а затем, "пружиной" выпрямился и со всей силы рубанул того шашкой сверху вниз. Он был уверен, что отсечёт австрийцу правую руку, но шашка Головинского почему-то бессильно скользнула с мехового воротника мундира и плашмя "съехала" по рукаву.
– Что случилось? Почему моя шашка не рубит?
– удивился Владимир и, не раздумывая, левой рукой, одним движением достал из растёгнутой кобуры свой револьвер и сделал несколько выстрелов, почти в упор, в лицо австрийца. Враг с жутким воем завалился вправо, а затем рухнул на землю.
Впереди рубился гусар с неприятельским офицером. Головинский галопом приблизился к ним и, вложив всю свою силу в замах, ударил шашкой вдоль спины австрийца. Но клинок, точно так же, как и в первый раз, лишь разрезал плотный суконный китель офицера. Австриец обернулся назад, и в этот момент гусар ловким ударом отрубил тому голову.
Полковой и эскадронный строй давно "сломался". Вокруг Головинского дрались отдельные группы кавалеристов. Ржание лошадей, крики людей, облака пыли, выстрелы...
Австрийцы не выдержали натиска русских кавалеристов и стали отступать. По ним шрапнелью ударила наша артиллерия. В ответ на это по русским стали бить неприятельские батареи. Австрийская кавалерия ударилась в беспорядочное массовое бегство. Одна из вражеских батарей начала сниматься с позиций. Увидев это, ротмистр Барбович закричал:
– Все, кто рядом! Все за мно-ой! На бата-ре-ю-ю!
Головинский и человек двадцать гусаров, пришпорив своих коней, бросились в след за Барбовичем. Австрийские артиллеристы в панике, оставили орудия и, почти не сопротивляясь, разбежались.
К полудню бой стих.
В качестве трофеев русским достались две батареи с конной упряжкой, большое количество пулемётов и больше пятисот раненых.
– Молодец, корнет!
– скупо похвалил Головинского ротмистр Барбович, - буду ходатайствовать перед командиром полка о твоём награждении орденом "Святой Анны четвёртой степени". И командовать взводом в моём эскадроне ты уже заслужил.
–
– тихо спросил Эмних у Головинского, когда они устраивались в бедной халупе на краю села.
– Какую странность?
– Да мы сегодня шашками рубим австрийцев, а им хоть-бы что!
– Это я не только заметил, но даже испугался. Думал, что у меня что-то с руками случилось.
– Признался он Виктору.
– Да нет, господа! С головами и с руками у вас всё в порядке! Просто у австрийцев мундиры пошиты из очень плотного сукна, да ещё и с меховыми воротниками! Они то и смягчали наши удары. Об этом многие уже говорили.
– Вмешался Пётр Васецкий, услышав разговор своих младших товарищей.
На следующий день Головинский принял взвод Дзугаева, который был эвакуирован в тыл по причине возникшего обострения болезни печени. Двадцать пять рядовых и опытный унтер-офицер Иван Петровский. Знакомиться с личным составом у Владимира времени не было. Поступил приказ генерал-лейтенанта Келлера о выступлении.
Десятая кавалерийская дивизия передвигалась по широкому шоссе, ведшему в глубь территории противника. Через два часа впереди показалась зелень далёкого леса. И сразу же издалека донеслись звуки ружейных выстрелов.
– Наш авангард вступил в бой с противником, окопавшимся в районе кладбища.
– Сообщил
всем офицерам своего эскадрона ротмистр Барбович.
– Спешиться! Подойти, как можно ближе к оборонительным позициям австрийцев и окопаться!
– последовал приказ всем полкам Десятой кавалерийской дивизии.
Пули свистели в открытом поле... Гусары сначала ползли, а затем принялись отрывать окопчики для стрельбы лёжа.
Началась взаимная перестрелка. Головинский лежал рядом с ефрейтором Мироновым.
– Скоро будет приказ наступать, и мы пойдем вперёд, как пехотинцы, - в груди у него похолодело, сердце учащённо забилось...
– Жизнь моя в руках Господа. Боже, прости меня за грехи мои, за...
Вверх взметнулась красная ракета.
– Дерзай, Головинский! Дерзай!
– приказал он себе и громко свистнул в металлический свисток, что означало прекратить стрельбу.
– Взвод, примкнуть штыки!
– закричал он.
Затем поднялся в полный рост. Не спеша, отряхнул ладонью пыль, севшую на мундир. Вытащил револьвер и повернулся к окопам, где находились солдаты его взвода.
– Гуса-а-ры-ы-ы! За ве-ру-у! За ца-ря-я! За отече-е-е-чет-во-во! В ата-а-ку-у-у! Бе-го-ом! За мной-й-й!
Головинский, левой рукой поддерживая шашку, в правой - держа револьвер, легко бежал по полю, перепрыгивая через кочки. Тяжёлый бинокль больно бил его по груди.