Гусарские страсти эпохи застоя
Шрифт:
Крепко поддав рому, дойдя до кондиции "море по колено", Никита и Шкребус брели, от мансарды к казарме, спотыкаясь в темноте о камни, и даже несколько раз упали. Потный Глобус, пыхтел как паровоз, не поспевая за Ромашкиным. Толстый старший лейтенант с трудом протиснулся сквозь дыру в заборе. Обычно он шел, в обход, через калитку, теперь же, ноги заплетались, и идти по тропе лишних сто метров самостоятельно желания не было, а Ромашкин не пожелал брести с приятелем, и волочить его это дополнительное расстояние. У
– Искупаемся?
– спросил Ромашкин.
– Обязательно! Заодно и протрезвеем. В одежде или в неглиже?
– Разденемся, иначе до утра не высохнет. И потом если ты Ребус начнешь тонуть в сапогах и брюках, я тебя не достану, силенок не хватит. Ты как кабан, а с сапожищами, добрый центнер живого веса.
– Живой вес - не мертвый вес. Это хорошо, что мой вес жив!
– произнес глубокомысленно Шкребус.
Приятели начали раздеваться, но их подготовку к купанию прервал чей-то резкий голос.
– Эй вы, водолазы! Марш отсюда!
– Кто посмел мне перечить?
– возмутился Шкребус.
– А-а-а! Это ты Глобус! Привет!
– Ага! А это поручик Колчаков?
– вопрошающе поинтересовался Шкребус. Чего орешь?
– Не положено купаться ночью! Особенно в пьяном виде!
– крикнул лежащий в плавках на трамплине Колчаков.
– Утонете, а я вытаскивай ваши скользкие холодные, синие трупы. Я не люблю утопленников!
– Ладно, поручик, не будем купаться, - согласился Шкребус.
– Мы физиономии пополощем, руки, ноги омоем. Спускайся к нам!
Дежурный по бассейну (была и такая должность), нехотя слез с вышки, понюхал воздух и одобрительно произнес:
– Поминули Мишку? Молодцы! Чувствую, какой-то благородный напиток употребляли...
– Ромаха какую - то дрянь наливал, - махнул небрежно рукою Шкребус. Водки у него вишь-ли нет!
– Ром "Гавана Клуб" и ром "Дэ касино". Смешали белый и красный ром. Коктейль!
– ответил Никита.
– Могли бы и мне занести! Черти бездушные.
– Не знали, что ты дежуришь, оставили бы дома.
– С сожалением сказал Шкребус.
– Так и быть! Быстро раздевайтесь, ополаскивайтесь, и трезвейте! скомандовал Колчаков, опуская ноги в бассейн.
Офицеры живо разделись и голышом плюхнулись в воду. Вода была весьма теплая, поэтому от нее трезвость не пришла, только легкая свежесть.
Несколько минут просидели на краю бассейна, и теплый воздух быстро обсушил обнаженные волосатые тела. Колчаков тихонько бренчал на гитаре белогвардейские песни вперемешку с военным циклом Высоцкого. Получалось хорошо. Но хошь не хошь, а нужно идти в казарму. Не спеша, оделись, обулись, попрощались с бардом "белой гвардии" и отправились дальше.
– Не нравится мне этот вызов, Сергей!
– вновь начал сомневаться Ромашкин в целесообразности
– А ты не ходи. Я один пойду. Пусть мне будет хуже, а тебе стыдно, что бросил товарища и струсил, - ответил Шкребус.
В момент апогея спора о чести, совести и товариществе, когда они поднимались по ступенькам, ведущим к входу в батальон, прозвучала громкая автоматная очередь.
– Слыхал?
– спросил Никита.
– А то нет! Значит, верно, ты говорил, что-то тут нечисто! Так вот зачем он нас звал! Порешить нас хотел! Кто интересно убит?
– забормотал вмиг протрезвевший Ребус.
– Что делаем?
– задумчиво задал вопрос сам себе Ромашкин.
– Бежим!
– рявкнул Шкребус и потянул приятеля вниз к выходу.
Офицеры невольно присели и осторожно выглянули вверх, затем подбежали к двери, открыли ее и заглянули сквозь перила вверх. Через секунды они очутились опять на улице и возбужденно дышали, вытирая внезапно хлынувший пот по лицу. Шкребус закурил. Он что-то хотел спросить у лейтенанта, но в эту секунду с треском распахнулась дверь, и на парапет вылетел сержант, дежурный по роте и помчался мимо них, прыгая через четыре ступеньки, с диким воплем, и ужасом в глазах, промчался сержант - дежурный...
Выпучив глаза, он проорал:
– Начальник штаба застрелился!
С диким воплем, он помчался дальше, через плац, в штаб полка. Шкребус перекрестился:
– Свят, свят! Миновала беда.
– А я, как чувствовал лихо! Удержал тебя, от посещения роты! Валяться бы, тебе Глобус в оружейке, с дыркой в башке!
– воскликнул Ромашкин.
– Ты мой должник. С тебя кабак!
Шкребус кивнул в знак согласия, и оба направились в роту, посмотреть, что произошло, нет ли там кого убитого из приятелей, возле Давыденко.
– Что-то с трупами перебор, для такого маленького гарнизона, как наш, произнес Сергей и продолжил:
– Надеюсь, что закончилась война на любовном фронте. Не то если все рогоносцы начнут стрелять соперников, полк останется без своих лучших людей!
Никита подозрительно посмотрел на сослуживца:
– А что, есть еще, у кого повод по тебе пострелять?
– Конечно! Я что хуже других?!
– Тогда неделю посиди дома, заболей. Я бы так и поступил на твоем месте, - посоветовал Ромашкин.
– Точно! Сегодня напьюсь и на службу завтра не выйду. А если что, на тебя свалю, замполит посоветовал!
– Сволочь!
– беззлобно произнес Никита и пошел в казарму своей роты.
Шкребус поплелся сзади, пыхтел и, кряхтел от напряжения.
В казарме стоял устойчивый запах пороховой гари. Ромашкин осторожно заглянул в темный коридор и ничего не увидел. Стоял полумрак и относительная тишина, прерываемая храпами и всхлипами спящих солдат. "Умаялись, из пушки пали - не разбудишь" - подумал Никита.