Гусарские страсти эпохи застоя
Шрифт:
Дневальный по роте испуганно выглядывал из двери туалета и делал какие-то странные знаки. Ромашкин и Глобус быстро пересекли коридор и очутились возле бойца.
– Что случилось?
– спросил сурово Шкребус. Задал он свой вопрос со всей серьезностью, на какую способен был в данный момент. Но Ромашкина эта суровость рассмешила. Он громко рассмеялся и неудержимо захохотал. Остановиться никак не получалось. Нервы.... Глобус пихнул его в бок и вновь начал расспросы солдата, но тот только мычал и от страха тараторил по-узбекски быстро и громко, при этом жестикулируя.
– Заткни фонтан, обезьяна!
– рявкнул Глобус.
– Иди мой сортир, и не высовывай
– Это не свидетель, и не очевидец!
– произнес, усмехнувшись, Никита. Как в анекдоте про пленного киргиза. "Немецкая разведка поймала нашего бойца в плен. Оказался киргиз. Притащили, начали допрашивать. Он плачет, лопочет, что-то объясняет. Переводчик ему по-русски вопрос, он подробный ответ, но на непонятном языке. Дали по морде, а он еще активнее сотрудничает, но ни черта не разберешь, что говорит. Бились с ним, бились, без толку. Обрезали ему шинель по пояс, на плечи плакат: "Вам не вояка, нам не язык" и отправили обратно в наши окопы".
– Замполит, ты что националист-антисоветчик?
– ухмыльнулся Глобус.
– Нет, реалист и скептик.
– Циничная сволочь! Возле трупа товарища травишь анекдоты.
– А что, разве лучше, что бы этот товарищ над нашими трупами веселился? Да я радуюсь жизни! Дай хоть чуть насладиться удачей. Сейчас набегут начальники и начнут нас пороть, как худых свиней. Поэтому не мешай, вначале лицезреем, после будем докладывать руководству обстановку.
Подошли поближе к решетке и заглянули внутрь. Автомат лежал в стороне в ногах, а сам Мирон лежал на опрокинутом стуле. Кровь растеклась от головы тонкой струйкой и собиралась в небольшую лужицу.
– Давай отойдем, а то еще нас приплетут к этому делу!
– произнес, испугавшись, Глобус.
– Ладно, пойдем звонить!
– согласился Никита.
Ромашкин снял трубку и дозвонился дежурному по полку, сообщил о происшествии. Глобус разбудил посыльных и отправил одного за ротным, другого за остальными офицерами.
Первым примчался Недумающих. Он с порога принялся верещать, путаясь в словах и окончаниях, проглатывая звуки, и, в конце концов, фразы совсем потеряли смысл. Что с него возьмешь? Контуженный. Неделю пробыл на войне, шандарахнуло по голове, теперь с ним мучайся. Незнающий, Непомнящий, Неслышащий и тому подобное. И все клички верны.
Комбат, Рахимов, командир полка и остальное начальство, появилось практически одновременно, набежали со всех сторон из разных калиток. Алсынбабаев, обычно ругающий офицеров за использование проломов в заборе, в этот раз сам проскочил через него.
Последним, приехал на "уазике" полковой особист. Офицеров собрали в клубе, а солдат вновь построили на плацу.
Начались бесконечные допросы, расспросы, протоколы, объяснительные. Шум, гам, ругань.
Командование полка нервничало. Вполне возможно, что за эти происшествия, поснимают с должностей. Очень не хотелось. Практически все они только прибыли в гарнизон после академии, а тут несчастье за несчастьем, сплошной поток происшествий....
***
– Не врешь?
– вновь усомнился Кирпич.
– Слишком много у вас было происшествий!
– Хочешь, верь, не хочешь, не верь! Пей и молчи!
– отмахнулся Димка. Рассказывай скорее, а то темнеет!
Глава 26. Завершение драмы и трагедии.
Вся в синяках и ссадинах, побитая мужем, мертвецки пьяная Наталья, была освобождена из "домашней тюрьмы", которую Мирон сделал для нее в темном чулане. Она дала показания, в которых прояснила развязку трагической ситуации: муж, любовник, нанятые хулиганы, месть. А самоубийство - это из страха, перед грозящим неминуемым наказанием.
Мирон, уходя в полк, связал жену и пообещал, что перестреляет всех ее любовников. Поэтому, придя в роту, начал вызывать тех, о ком знал и кого подозревал: Власьева, Шкребуса, Чекушкина, Ромашкина...
Не пришел никто. Видимо злость переполнила сознание, мозг устал бороться с яростью, затуманился, и еще страх перед разоблачением, и он выстрелил в себя...
Следователь, капитан особого отдела, командир полка, замполит, и еще кто-то из дивизии проводили расследования, дознания. Первым свое решение принял командир полка: Разогнать шайку-лейку к чертовой матери! Отправить немедля в Афган. Всех "Донжуанов" к чертовой бабушке, "за речку", в первую очередь! Первым пострадал, ни сном, ни духом, ни о чем не ведающий, зампотех Пелько. Самоделкин, рационализатор и изобретатель, отправился на войну спустя неделю. Рота и батальон, провожая, пили три дня. Сашка помахал рукой, сел в маршрутное такси и уехал. Следующий был Игорь Лебедь. Этого траха-перетраха отправили в пески еще более далекого гарнизона. На повышение.
Неделю батальон жил, выжидая, наконец, пришло предписание, всех стоящих за штатом офицеров, отправить в военкоматы республики. Затем проводили в Афганистан, на войну еще двоих: пришла очередь "декабриста" Лунева, и белогвардейца Колчакова.
– Э-э! Нет! Так дело не пойдет!
– наотрез отказались ехать туда смутьян Лунев.
– Мы не хотим, не только воевать, но и служить в вашей армии.
– А я решил жениться!
– неожиданно заявил Колчаков.
Оба ушли в глубокий запой, и их пришлось вылавливать с помощью патрулей. Командир полка бесновался, но долго ничего не мог поделать. Ребята отправились в штаб округа, а затем "белогвардейцы", "лучшие кадры дивизии", затерялись на войне. Гусаров развели в разные гарнизоны, разбили их дружный коллектив.
Взялись за воспитание Ромашкина, навалились политработники гурьбой, и день за днем прессинговали. Дружба со Шмером вышла боком. Уголовную статью подвести не получалось, откуда у Мишки граната, не знал никто, кроме Шкребуса, а тот помалкивал. Доставалось за низкую воинскую дисциплину в роте, за недостаточную воспитательную работу, за отсутствие работы с офицерами, и конечно, за личный моральный облик. Кое-что пронюхали, но не доказали: про "вертеп", про "грязевые ванны" в шинели, про кутеж в подземном озере, про новогоднее побоище, про Персидский поход... Что-что, а стук у замполита полка и доносы в особый отдел были налажены отлично. Все суммировалось, анализировалось, но лежало до поры до времени без применения. Но пришло время, и ушат грязи был, выплеснут на голову несчастного.
– Что мне с вами делать, лейтенант? Подскажите!
– настойчиво вопрошал замполит полка Бердымурадов.
– А какие есть варианты?
– осторожно спросил Ромашкин.
– Никаких!
– отрезал подполковник.
– Никаких для вас хороших вариантов у меня нет!
– Я так и думал, - вздохнул Никита.
– Уволите из армии?
– Нет, будете служить, но в другом гарнизоне!
– Так ведь я давно прошусь, в ДРА!
– Почему, кстати, вас называют Ромашкин? Вы алкаш?
– не слушая Никитины разглагольствования, поинтересовался замполит.
– Любитель водки? Нужно лечить в лечебно-трудовом профилактории?