Гвардеец Гора
Шрифт:
— Будь красивой и покорной, — посоветовала та ей.
Когда свет был зажжен, я смог хорошо разглядеть девушек сквозь занавес. Они же, из-за особенности освещения, не могли видеть меня, зато сами были как на ладони. Кстати, в горианских домах нередко встречается подобный занавес, особенно в комнатах, где содержатся рабыни. Это удобно для хозяина. Он всегда может незаметно наблюдать за девушками, узнавая о них новое и пользуясь полученной информацией для воспитания рабынь. Косметическая комната отделена от остального дома только занавесом. Желая застать рабыню врасплох, надсмотрщик или хозяин могут без лишних церемоний отбросить
Конечно, рабыни, как простые предметы собственности, не имеют права на уединение. К ним можно войти в любое время, когда пожелает хозяин. Горианскому хозяину не требуется на это разрешения рабыни, так же как человеку на Земле не требуется разрешения его собаки, чтобы войти в дом. Отсутствие права на уединение характерно для низкого положения рабыни. Оно проявляется в деталях настолько очевидных, что они принимаются как нечто само собой разумеющееся. Например, помещения для рабынь или альковы для рабынь почти всегда имеют решетку вместо непрозрачной двери, скажем, с отверстиями для осмотра, закрывающимися скользящими металлическими панелями. Открытие такой решетки предупреждает рабыню о присутствии тех, в чьей власти она находится.
Она знает, что выставлена на обозрение хозяев или доступна их взглядам, когда бы они ни захотели посмотреть на нее, в любое время, днем ли, ночью ли. На нее можно посмотреть, она знает, а иногда уверена, что это так и есть, даже во время сна. Это похоже на ситуацию с человеком на Земле и его собакой. Хозяин может смотреть на свою собаку, когда бы и как бы ему ни захотелось, даже тогда, когда животное, свернувшись калачиком, спит. Это его привилегия.
Между прочим, аналогия между собакой человека с Земли и рабыней горианского мужчины вполне близкая. Конечно, эта аналогия не идеальна. Например, гораздо более приятно иметь в собственности рабыню, чем собаку. Если быть полностью откровенным, девушка-рабыня — это восхитительный, ранимый, высоко чувствительный организм. Разумный хозяин обычно, если только она не приносит беспокойства, относится к рабыне нежно, с привязанностью. Если она хоть в малейшей степени не удовлетворяет его, она не должна ждать пощады, но, с другой стороны, если она послушна и нежна, ее жизнь, вероятно, становится радостью, почти несравнимой с жизнью невротичной, мужеподобной, эгоистичной женщины с Земли.
Девушка-рабыня, подвергнутая мужскому господству, преданная служению и любви, заклейменная и в ошейнике, прислуживающая на коленях, при исходно оздоровленной цивилизации, устанавливающей ее положение с неоспоримой ясностью, является, по сути, первобытной женщиной, биологической женщиной, избранной женщиной, женщиной на своем месте в природе, состоявшейся женщиной. Рабыни осознают свое уникальное положение. Этому способствует культурная среда, дающая им право быть по природе самими собой. На Горе никто не подвергнет их злобной критике за то, что они слушаются своего женского естества. Если у рабыни хороший хозяин, она счастлива и спокойна. Ошейник, в сущности, вернул женщинам самих себя. Они стали подлинными женщинами. И безусловно, горианские мужчины не дадут им становиться кем-то другим.
— Я должна предстать перед господином одетая? — спросила девушка, стоящая на коленях.
— По крайней мере вначале, — ответила девушка с хлыстом.
— Понимаю, — сказала собеседница.
— Встань, — приказала ей госпожа.
Девушка поднялась быстро и грациозно. Надсмотрщица
— Когда твой господин захочет, чтобы ты вошла к нему, — сказала она, — тебя оповестят звуком гонга.
— Да, госпожа, — сказала маленькая изящная рабыня.
Ей не было дано разрешение повернуться.
Девушка, выступающая в роли надсмотрщицы, вынула из сундука и встряхнула тонкий, крошечный, прозрачный кусочек приятного желтого шелка. Это был такой вид наряда, который обычно надевают только самые сладострастные рабыни-танцовщицы, извивающиеся перед сильными, грубыми мужчинами в самых низкопробных тавернах на Горе. Известно, что свободные женщины падают в обморок при одном виде такой ткани или едва дотронувшись до нее. Во многих городах считается преступлением допускать прикосновение такой ткани к телу свободной женщины. Она слишком возбуждающая и чувственная.
Девушка перед зеркалом вздрогнула — наряд был поднесен и надет на нее. Девушка рассматривала себя в зеркале. Она криво улыбнулась.
— Это и есть «одежда», — спросила она, — в которой я впервые предстану перед своим господином?
— Да, — подтвердила другая.
— В нем кажешься более обнаженной, чем когда на тебе действительно ничего нет, — заметила девушка у зеркала.
— В присутствии твоего господина, — сказала надсмотрщица, — ты будешь благодарна даже за эти несколько клочков.
— Да, госпожа, — проговорила рабыня.
— Потрогай их, — сурово приказала старшая девушка.
Брюнетка сжала ткань, облегающую ее тело, между пальцев. Я увидел, как она задрожала.
— Это рефлекс рабыни, — насмешливо заметила надсмотрщица.
— Она такая возбуждающая, — призналась девушка перед зеркалом.
— Пришло время, когда тебя должны вызвать ударом в гонг.
— Когда этот наряд снимут с меня, — спросила маленькая рабыня, — меня будут бить кнутом?
— Это будет решать господин, не так ли? — ответила вопросом вторая девушка.
— Да, госпожа, — сказала изящная, маленькая, восхитительная брюнетка.
Девушка, которая действовала как надсмотрщица очаровательной рабыни, снова направилась к сундуку и достала оттуда колокольчики, чувственно и нестройно зазвеневшие. Колокольчики были перед зеркалом надеты на рабыню: на лодыжки, запястья — и наконец, ошейник с колокольчиками был застегнут вокруг шеи.
— Вот теперь я готова предстать перед своим господином, — проговорила изящная брюнетка.
— Да, — согласилась надсмотрщица.
— Когда меня призовут к нему? — спросила рабыня.
— Когда прозвучит гонг.
— Но когда прозвучит гонг? — в отчаянии воскликнула брюнетка.
— Когда господин захочет, — объяснила госпожа, — а до тех пор ты будешь ждать, как и подобает рабыне.
— Да, госпожа, — горестно прошептала маленькая красотка.
Когда она двигалась, раздавался чувственный нестройный звон колокольчиков. Я подавил стремление, почти переполнившее меня, отбросить занавес и, представ перед ней, схватить и бросить ее прямо на изразцы туалетной комнаты и там упоительно овладеть ею как рабыней. Но я сдержался. Я подавил свои порывы, но не так, как на Земле, с нездоровым чувством неясного, скрытого разочарования, но скорее так, как принято на Горе, чтобы позже более полно и сладостно они были удовлетворены. «Будь голодным перед пиршеством», — так говорят горианцы.