Харама
Шрифт:
— Совершенно не представляю себе, — произнесла Паулина, — что за жизнь они ведут и что думают делать дальше. Уже года два, как жених и невеста, и ни песеты не откладывают, скорей даже транжирят деньги.
— Это уж хуже всего, — заметила Алисия.
— Да, конечно, — согласился Себастьян. — Он с деньгами не считается: всегда готов и пойти с невестой в шикарный танцевальный зал, и купить ей безделушку, и с нами пошататься по барам.
— Подумаешь, если он считает, что может себе все это позволить,
— Брось. Мы все — кто получше, кто похуже — понимаем, что значат десять дуро в кошельке. И знаем, как руки чешутся их потратить. Но это, однако, не мешает нам думать и о завтрашнем дне, — сказал Себастьян.
— Ох уж этот завтрашний день… — повторил Мигель, снова ложась. — Слишком уж много ломаем мы голову над благословенным завтрашним днем. А сегодня? На сегодняшний день наплевать? А вдруг в тот день, когда ты захочешь зажить как следует, посреди улицы наскочит на тебя грузовик и раздавит? И окажется, что всю свою жизнь ты попусту загорал. Над хлебом трясся, как над святыми дарами. Такое тоже ни к чему. Так за каким чертом раздумывать об этом вонючем будущем и жить для него? Через сто лет от всех нас останутся одни косточки. Вот что такое жизнь на самом деле. Это ясно как божий день.
Себастьян задумчиво посмотрел на него и сказал:
— Видишь, какая штука, Мигель, я с тобой не согласен. Все как раз в том и состоит, чтобы рискнуть, отважиться на какой-то поступок, не имея представления, что из всего этого выйдет. Тут опасности, конечно, больше, я согласен. Но иначе жить и смысла-то нет, это всякому понятно.
— Значит, ты так думаешь. По-твоему, жить, как живется, без оглядки, спокойно и безопасно? Риска нет? Вот для этого-то и нужно мужество, а не для того, о чем ты говорить.
С песней прошла какая-то компания. Себастьян не знал, что ответить.
— Знаешь что, — сказал он наконец, — если хочешь, риск в жизни есть всегда, с какой стороны на нее ни посмотри.
— Значит, одно другого стоит, и упускать ее не надо ни тут, ни там. Вот поэтому лучше не ломать голову и не принимать все близко к сердцу.
— Да, это так, но не совсем. Нужно еще…
Алисия запела:
— Ах, что это за глупость… жизнь всегда принимать всерьез…
И они с Паулиной захохотали.
— Женская благоглупость! — сказал Себастьян. Потом протянул руку и привлек Паулину к себе: — Иди ко мне, голубка.
Паулина дернулась:
— Ой! Не хватай ты меня за спину, больно. Я вся сгорела.
Она погладила себя по голым плечам, будто от этого ей могло стать легче.
— Не надо было торчать столько времени на солнце. Теперь не пищи. Можно подумать, вам что-то прибудет оттого, что сильно загорите. Ну, сегодня ночью ты узнаешь.
— Я учусь спать на животе, сам видишь, как лежу.
— На
Мигель насмешливо пропел над ухом Себаса:
— Для того… для того… для того, чтоб взглянуть, как ты спишь на кровати… Оле! — И продолжал: — Люблю я романтику в жизни. Не сердись.
Потрепал Себаса по затылку.
— Поди прочь! Лапы убери! Я и так все понял, все понял…
Алисия нетерпеливо озиралась.
— А этих-то все нет, — сказала она.
Мигель посмотрел на часы. Себастьян снова склонил голову на колени к Паулине:
— А куда нам спешить? Я бы так год пролежал! — И он улегся, расслабился.
По мосту шел товарный на Мадрид. Паулина взглянула: за отгороженными досками дверьми вагонов виднелись морды телят.
— Телятки… — очень тихо произнесла она.
Капли вина стекали у Луситы по шее и падали в пыль.
— А Лусита сегодня тоже молодцом.
— Точно! От нас не отстает.
Луси тряхнула волосами:
— Чтоб потом не говорили.
— Правильно, пей, золотко. Нам всем надо подготовиться к новой жизни. Передай-ка мне бутылку.
Тито сказал:
— А чего ты так спешишь? Нас никто не подгоняет.
— Меня подгоняет.
— А, ну тогда молчу. Бори бутылку, пой. Кто же тебя подгоняет, если не секрет?
Даниэль улыбнулся, глядя на Тито, пожал плечами:
— Жизнь и все такое прочее. — И сделал большой глоток.
Тито и Луси смотрели на него.
— Здесь каждый свое кино крутит, — сказала она.
— Должно быть, так. Что касается меня, то я сейчас съел бы хороший бутерброд с ветчиной, такой, что сам в рот просится. И набросился бы на него, как тигр.
— Ты проголодался? Пошарь-ка по судкам, может, что осталось.
— Какое там! Я уже смотрел. Мой, по крайней мере, блестит, как новенький.
— А у меня, кажется, остался кусок пирога или даже два, — сказала Лусита. — Передай мне, пожалуйста, мою сумку, посмотрим.
— Да тут полно сумок. Которая твоя?
— Вон та, с краю. Да, да, эта. Только боюсь, что на такой жаре все уже испортилось.
— Ну да! Мы мигом подправим.
Открыли судок. На дне его лежали два куска пирога, немного раскрошившиеся.
Тито воскликнул:
— Колоссально! Куча еды. Наемся, как король.
— Ну вот. Тебе повезло.
— А как же. Спасибо, моя прелесть.
— Не за что.
— У нас как в аптеке: все есть, — заметил Даниэль.
— Хочешь кусочек?
— Нет. Еда мне ни к чему!
— Ты, Даниэль, питаешься одним воздухом, — сказала Лусита. — Не понимаю, как это ты не становишься еще более тощим.
— Ты тоже не хочешь, Лусита?
— Нет, Тито, спасибо.
— Это тебе спасибо.