Харама
Шрифт:
Она поправила заколки в растрепавшихся волосах. Невестка согласилась:
— Да, конечно, и в этом смысле тоже. Она вроде машинки для печатания денег. Два года сестра ее держит, значит, сколько она у меня денег отняла, даже если и шила только на себя.
— Ну вот. Так что не глупи и забирай машинку, как только сможешь. Ведь кто-то другой пользуется тем, что принадлежит тебе! На одной только портнихе сколько сэкономишь. Да и машинка не век будет служить, даже если зингеровская. Все изнашивается, и чем позже она тебе ее отдаст, тем
— Мама, мне скучно, — заявил Хуанито, ерзая на стуле.
— Ступайте поглядите на кролика.
— Мы уже видели.
Петра не обращала внимания на слова ребенка, она слушала невестку.
— Понимаешь, она эгоистка. Из-за этого мы с ней никогда не были дружны. Моложе меня, а замуж вышла раньше. Это раз. И много еще чего, понимаешь? А ведь я познакомилась с Серхио еще до того, как она со своим.
— Понятно. Младшие дети всегда эгоистичнее старших.
— Вот еще что. — Нинета положила руку Петре на колено. — Наш брат, Рамонет, живет у нее в Барселоне по две недели, а в нашем доме — по месяцу.
Петра бросила мимолетный взгляд на детей, вертевшихся на стуле.
— Я тебя понимаю, Нинета, — вздохнула она. — У меня машинка «Сигма», которая особой славой не пользуется, куда там, потому что «Зингер» — это гарантия, но все-таки ни разу не ломалась, и не скажу, чтоб с ней было много хлопот. Почти все, что на моих детях, я сшила сама, своими руками.
— Ну ты молодец, Петра. Чего только не умеешь. Кроишь, шьешь — все можешь. Какая хорошая хозяйка!
— Не перехвали, Нинета, не возноси меня до небес, — засмеялась Петра грудным смехом. — Правда, я теперь обхожусь без закройщицы, и если б когда-нибудь пришлось шить на заказ, наверно, я это делала бы не хуже других. Взгляни… — Она обернулась к Фелисите и велела ей встать, чтобы невестка разглядела платье. — Вот, посмотри. Повернись, девочка. Вот видишь? По-моему, неплохое платьице. Ничего особенного, конечно, но это такая вещь, которую девочка может надеть куда угодно и будет выглядеть не хуже других. Да постой спокойно. Ну как, Нинета? Ничего?
— Ой, мама, ну что ты меня так крутишь!..
— Помолчи! Гляди, Нинета, вот тут сборочки… Отсюда я убрала немножко, чтобы придать округлость, понимаешь? А вот тут, сзади — складочка…
— Ну, мама, не задирай мне подол! — тихонько жаловалась девочка, смущенно поглядывая в сад.
— Да постой ты минутку! Не видишь, что ли, я показываю твое платье тете.
Маноло слегка поклонился семейству Оканьи. Фелисита залилась краской.
— Ну, пусти, мамочка, пусти!.. — умоляла она, чуть не плача.
— Должно быть, жених хозяйской дочери, — сказал Серхио, обращаясь к женщинам.
Те обернулись посмотреть. Фелисита наконец-то освободилась. Маноло подошел к Хустине.
— Конечно, это он, — сказала Нинета.
Все, кроме Фелипе Оканьи, разглядывали жениха и невесту.
Чамарис подбирал шайбы. Оба мясника вертели самокрутки.
— Кажется, мы ее подвели, —
Высокий мясник улыбнулся:
— Тише, потом поговорим.
Маноло сказал невесте:
— Мне не нравится, что ты тут с ними, Хустина.
— Вот как?
— Да и вообще, ты же знаешь, как я к этому отношусь.
— Да? Ладно, — пожала она плечами. — Что дальше?
— Слушай, не прикидывайся дурочкой, я не собираюсь спорить с тобой здесь, на глазах у всех..
— Я-то? Нет, я не строю дурочку. Это ты дурака валяешь.
— Ладно, Хустина, лучше будет, если ты сейчас же отправишься одеваться.
Подошел Чамарис.
— Извините, пожалуйста, — обратился он к Маноло, изобразив робкую улыбку. — Вот шайбы, Хустина. Ты знаешь, куда их положить. — И вручил ей шайбы. — Извините за беспокойство и до свидания, — добавил он, отходя к своим партнерам.
— Ничего, — бросил ему Маноло и продолжал глухим раздраженным голосом: — Думаешь, я буду терпеливо сносить, что ты тут играешь в «лягушку» с тремя мужчинами, устраивая представление для всей почтенной публики, сидящей за столиками? Скажи, ты всерьез решила, что я на это соглашусь?
— Поступай как знаешь.
— Не говори со мной так. Лучше не выводи меня из себя…
Он быстро повернул голову, чтобы убедиться, не глядят ли на них. Мясники и Чамарис прикуривали.
— Со мной так не разговаривай, поняла?
— В самом деле? Ой, боюсь. Рассердишься? Умру со страху!
Маноло сжал зубы. Проворчал вполголоса:
— Послушай, Хусти, что за спектакль! Я тебя предупреждаю! Ты меня… ты меня!.. — Он больно сжал ей руку: — Ты поняла?
Хустина рванулась:
— Пусти, дурак, мне больно. Сейчас же отпусти мою руку, зануда. Еще вопрос, кому надо сердиться. — Вырвавшись, она продолжала: — Ты за моей спиной договорился с матерью, стакнулся с ней и заявил, что тебе не нравится, когда я помогаю отцу обслуживать посетителей, девушке, мол, это не подобает — и прочие пошлости и глупости. Что это ты о себе возомнил? Решил, что можешь распоряжаться мною как тебе угодно?
Маноло покраснел:
— Говори потише. Тебя слышат эти сеньоры.
Хустина ответила:
— Вот как, тебе стыдно? — Она перекладывала шайбы из одной руки в другую, позвякивая ими, немного помолчала. — Ну да, теперь тебе стыдно. Так слушай, я буду продолжать делать то, что делала всю жизнь. И не думай, что мне теперь покажется плохим все, что до сих пор я считала хорошим. Об этом ты и не мечтай, Манолито.
Маноло нервничал. Он снова оглянулся.
— Ладно, оставим. Решим этот вопрос потом. А сейчас будь добра, собирайся, потом поговорим.
— Не буду я собираться и никуда не пойду. Почему ты решил, что я свободна? Я сегодня занята и пойти с тобой не могу. Чтоб ты знал, мне надо помогать отцу. Так что не жди, никуда не пойду.