Хазарянка
Шрифт:
И надолго призадумался Агафон, с виду прикидывая, не отказаться ли. Дале огласил:
– На целый солид, баешь? Вижу, щедр ты, и имеешь уважение к старшим. Пожалуй, соглашусь… Однако предупреждаю: из рыбного приму токмо пять порций осетровой икры. Остальное – мясное: предпочту копченые свиные рульки – три порции, говяжью вырезку и ветчинку самого тонкого нареза. Из птичьего закажешь мне печеную утку – не зря ее нахваливают все приплывающие в Авидос, и лучше бы – сразу две, дабы не напрягаться тебе, заказывая повторно. Вина – на твое усмотрение, однако непременно начни с моего любимого вишневого. Из фруктов ограничусь гранатами и инжиром, а финики – даже не предлагай!
Сиррос ощутил, что по его челу заструился пот от умственного перенапряжения при подсчете сметы предстоящей трапезы.
«Се я «попал»! Тут не обойтись и полутора солидами – бери все четыре! А на три – быка купить можно… Во, халявщик за мой счет! И ведь сожрет подчистую! Ни чести у сего, ни совести. Натурально гад! Уже и не по себе стало, что связываюсь с оным, поелику могу и не потянуть его запроса», – прикинул он, в печали, переходящей в скорбь.
А ведь рассчитывал, что отведет предполагаемого изменника в заведение рыбного профиля, ибо баснословно дешевы – как нигде в Империи ромеев, были в Авидосе дары моря, закупавшиеся в основном с судов, следующих в Константинополь, и самые популярные у посетителей таверн камбала, палтус, тунец, скумбрия, селедка с треской и даже осетры шли за самым умеренным ценам, сравнительно со столичными; исключение составляла лишь черная икра осетровых, на кою и нацелился бесстыдный вербуемый, нагло воспользовавшись невозможностью для Сирроса послать его, куда подальше, понеже на стадии вербовки сие – сущий моветон, не украшающий вербовщика.
Не скроем, лелеял он надежду, что непосредственно в таверне кандидат в предатели умерится в желаниях. А вельми обманулся в своих упованиях! Поелику, еже зашли они, вымыв вслед руце, что подобало даже в эконом-сегменте ромейского общепита, и уселись за стол, сей еще и вытребовал ляжку от приготовленного на вертеле и токмо что разделанного агнца, разорительно не вовремя вспомнив, что давненько уж не лакомился ягнятинкой.
Вследствие чего Сиррос, впавший-таки в непреходящую скорбь, и не подозревая о дополнительной причине столь бессовестного заказа, вынужден был, сославшись на хроническое несварение, ограничиться для себя треской с гороховым пюре – самым дешевым из предлагаемых блюд, парой виноградных гроздьев, и вдыханием смачных ароматов, запивая воробьиными глотками вино из одного и того же бокала, сопровождаемые слюной обильного выделения. Ибо опасался, что иначе не сможет расплатиться за трапезу.
А не сразу склеился разговор и непростым сложился путь к консенсусу! Понеже Сиррос выглядел вельми насупленным, с трудом превозмогая негодование, а Агафон, уплетающий за обе ланиты, резво начав с пяти порций осетровой икры и вырезки, и перейдя от стартового вишневого к виноградному красному, кое было еще дороже, был, напротив, вельми оживлен, являя полное удовлетворение. И ощутимо сказывалась полярность векторов их настроений! Посему вопросы в основном задавал зело прожорливый отставник.
Для начала выяснил он, отчего у его инициативного кормильца столь странное имя, и какового он племени. И открыл ему Сиррос, что родители его из иллирийцев, обитающих на Западных Балканах и подаривших Империи шесть не то седьмь императоров, включая Константина Великого и Юстиниана Великого, деля по сему показателю третье место с императорами Исаврийской династии из Малой Азии и уступая токмо грекам и армянам.
«Вот отчего изряден сей ростом, да и статями могутен, – разом сообразил Агафон, – иллирийцы, в большинстве, именно таковы. Оному Сирросу контрактником бы служить,
(Надлежит заметить, что императоры-греки и императоры-армяне лидировали и по числу отстранений от власти, порой и путем смертоубийств – для надежности; всего же лишь примерно половина автократоров Ромейской империи досидела на троне до скончания жизненного срока, и по насильственной ротации сих руководящих кадров тогдашнее великое государство могло претендовать на попадание в «Книгу рекордов Гиннеса»).
Обглодав ляжку агнца, приправленную пряностями и поданную с чесноком и горчицей, Агафон полюбопытствовал о составе семьи Сирроса, выяснив, что помимо жены, есть у того две дочери, однако мечтает о сыне.
А притормозив со свиными рульками, временно ограничившись лишь двумя порциями их, дабы перевести дух, справился, что за аффикий, в коем тот служит. Оный оказался канцелярией по учету новорожденных и скончавшихся.
«Не огрести изрядной мзды в столь жалком ведомстве!», – мысленно оценил контролер графика судовых перевозок, потянувшись к тарелке с верхом ветчины самого тонкого нареза.
По завершении же первой из двух заказанных печеных уток, с огорчением подумав, что может и не осилить вторую, ведь с возрастом не те уж силы, даже и за столом. Агафон задал прямой и зело неделикатный вопрос, есть ли у Сирроса высшая цель в жизни, озаряющая, аки путеводная звезда, смысл его существования, опричь регистрации свежепреставившихся мертвяков и починки клещей.
К вящему его удивлению оказалось: есть таковая! Ибо уж третий год нижний чин аффикия подпитывался мечтой коммерческого свойства: накопив достаточно средств, стать мирепсом – торговцем миррой, представлявшей камедистую смолу для лечбы и благовонного курения, амброй, ладаном и смирной, ведь на каждую из тех позиций есть стабильный спрос, поелику та же смирна суть благотворный бальзам для обмазывания тел покойников, а непреходящи те – не за столом будет молвлено!
Меж тем, Агафон, решив повременить с третьей рулькой, все же отважился приступить ко второй утке. И Сиррос ощутил, что еще немного, и впадет в бессознательность от надругательства над своим оголодавшим чревом, доподлинно осведомленном чрез ноздри и зенки, чем набивал свое бесстыжее пузо бесстыдный пожиратель яств на дармовщинку. А кому тогда вербовать гада, уговорив его не покидать Авидос?
Посему, превозмогая острую неприязнь к ненасытному халявщику, перешел он к его обработке:
– Почтенный, чьего имени не ведаю я доселе, пребываю в сомнении: верным ли было тебе предаваться ярому самобичеванию, гласному, за то, что поддался соблазну игры? Не стоят того три солида, ведь куда дороже покой в душе! И даже три с половиной не стоят – разве что четыре…
Не наносил ты пятна на свою достойнейшую должность – понапрасну устыдился вслух! К чему же оставлять ее, навсегда покидая службу и Авидос? Ведь по виду твоему явно: в расцвете сил ты, коли при таковом аппетите…
– Дозволяю именовать мя Агафоном, сострадательный Сиррос, – ответствовал занимающий достойнейшую должность, придвигая к себе немалую керамическую емкость с густым беловатым медом. – Рад бы я и впредь служить в славном порту сем, осуществляя контроль за транспортными перевозками аж на седьмьнадесять островов и держа в уме бесценные сведения о времени отправления и пунктах назначения, а невмочь мне! Не дозволяет гордость, униженная моей же оплошкой в игре, ведь не прервался вовремя, поддавшись азарту.