Хендлер, или Белоснежка по-русски
Шрифт:
— Ты не мог отложить свою казнь на завтра? Утро вечера мудреней — слышал такое? — Игорь, которому за компанию пришлось уйти, сокрушался всю дорогу до офиса, где оставил свою машину.
— Нет. Чем раньше поговорю с отцом, тем лучше. Третий день хреново сплю, надоело перебирать в мыслях нашу дуэль. Вот расставлю точки над «и» и, если совсем будет адово, завалюсь к тебе зализывать раны.
— Это по-нашему, хоть и нечётное сегодня, — Игорь потянулся с хрустом. — А вообще, свин, ты мне должен. В курсе твоя совесть или нет?
Кирилл тонко улыбнулся, но взгляда от дороги не отвёл:
—
— Почему завтра, а не через полгода, как Белоснежке обещал? Не хрюкай, у меня тоже есть осведомители. И что это за срочность — закрывать все счета по «Коттедж Строю»? Папеньке отчёт готовишь?
Раздражённость Игоря если и присутствовала, то только словах. Говорил он лениво, посматривая в окно скучающим пассажиром. Кирилл хмыкнул:
— В бухгалтерии, значит, у тебя осведомителей нет. Я возвращаю фирму отцу. С чем пришла, то и верну, — Свиридов только бровь поднял. — Тебе предлагаю в своей новой должность компаньона. Фифти-фифти.
— Скотина ты, Карамзин, — пробормотал с облегчением Игорь, и улыбка невольно растянула губы. — То-то я гадал, что за странная «Нью стайл» у нас сосёт. Хорошо, ума хватило не поделиться сомнениями с твоим папенькой. Скажи мне спасибо, что я тебе доверяю… По нечётным.
— Я в курсе.
Кирилл довёз друга до офиса, там высадил и, не задерживаясь, отправился к родителям, в Барвиху.
Он рассчитывал, что брат останется там для поддержки. В его присутствии мать не устроит концерта с самобичеванием, надоевшими обвинениями в эгоизме и напоминаниями о том, сколько она вынесла из-за него, начиная с родов и заканчивая потраченными временем, деньгами и силами на установление связей с семьями, в которых выросли идеальные спутницы для достойного мужчины.
Но Артур перезвонил с новостью:
— Меня п-прогнали. Отец сказал, у меня есть свой дом и семья, г-где я сейчас нужнее.
Значит, Кирилла ждала не просто буря — ураган. Он остановился возле последнего придорожного магазина, с минуту раздумывал, может, купить конька и глотнуть для храбрости. Но отказался от сомнительной идеи: отец не увидит больше в нём слабости.
Когда ворота открылись, пропуская автомобиль, он не стал загонять его в гараж, пиджак повесил на спинку водительского сидения, взял папку с документами по строительной фирме, подаренной отцом, и быстро пошёл в дом.
В гостиной его встретила Нина, окинула быстрым взглядом, поправила воротник:
— Дмитрий Иванович ждёт тебя в кабинете.
— А мать где?
— Маргарита Павловна уехала к Светлане. Сказала, что вернётся завтра.
Кирилл усмехнулся. Значит, мать выбрала стратегию карательного игнорирования. Что ж, тем проще.
— Собери, пожалуйста, мне вещи на первое время, — он благодарно и грустно улыбнулся домработнице, единственной, кто поддерживал его последние пять лет. Вспомнил про Фикса, когда уже поднимался по лестнице. — Собака где? Мать с собой забрала?
— С детьми уехал, Оля сказала, что теперь он будет их воспитывать, — не оборачиваясь, Кирилл показал большой палец, и Нина окликнула его. — Фикс эти дни спал под твоей дверью, охранял. Обувь цела.
Он остановился на секунду, повёл шеей, кивнул в пустоту и продолжил преодолевать последние ступени. Лучше бы Нине не видеть его лицо, а до того, как он откроет дверь в кабинет отца, надо вернуть маску невозмутимости. Что с ним сделала Настя! Совсем раскис.
Справившись с болезненными эмоциями, он постоял под тяжёлой дубовой дверью, постучал, приоткрывая её — звукоизоляция была слишком качественной, чтобы услышать приглашение войти.
Отец, словно и не уезжал никуда, сидел за столом и читал через свои «плюсовые» очки документы.
— Здравствуй, папа, — Кирилл подошёл ближе, протянул руку, во время рукопожатия взгляды скрестились, но отец почти сразу отпустил и указал на кресло напротив. — Как дела? Как здоровье?
— Здоровье как обычно, на все шестьдесят два, — Карамзин-старший поверх очков осмотрел разложенные бумаги, отодвинул их пальцем в сторону и скрестил пальцы в замок. — Ну, а ты? Погулял, говорят, на славу. Мать в расстройстве: устроил ей спектакль. Артур своё уже получил, теперь ты рассказывай.
Невольно вспомнился Белов, отец Насти, и Кирилл кашлянул, избавляясь от ненужного першения. Нельзя сейчас было показывать эмоции, но, чёрт возьми, до того было обидно! Поднялся, чтобы положить принесённую папку на стол:
— Здесь документы на фирму, которую ты мне подарил. Баланс подведён под ту сумму, которая значилась в первый день. Там чеки в начале, можешь сравнить — всё честно. Если пожелаешь, я выплачу проценты за эксплуатацию.
Карамзин-старший молчал, листая графики, отчёты, копии банковских переводов. Не дождавшись ответа, Кирилл продолжил, внутренне сжимаясь в пружину:
— Я вернулся к музыке. Мы со Свиридовым дали два концерта, пока для небольшой аудитории. Но, если хочешь знать, бизнес я не брошу. У меня есть своя фирма.
— Которая «Нью Стайл»? — не поднимая глаз, уточнил Дмитрий Иванович.
Кирилл растерялся на пару секунд и спросил равнодушно, в тон отцу:
— Давно ты в курсе?
— С первого дня её оформления. Хороший у тебя бухгалтер, грамотный, — мужчина захлопнул папку и точно так же, как и другие документы, отодвинул её в сторону, чтобы, наконец, посмотреть на сына. — Я бы тоже так сделал. Ещё какие новости?
Кирилл не верил своим ушам: что это сейчас было? Отец его похвалил и будто бы не собирается ругать?
— Женюсь. Через полгода официально, как построю свой дом. Пока сниму квартиру или коттедж, здесь жить мы не будем.
Карамзин-старший поглаживал подбородок, задумчиво разглядывая сына:
— Почему до сих пор не построил? У тебя было два с половиной года.
— Собирался уехать. На днях передумал.
— Куда собирался?
— В Токио.
Что-то изменилось в лице Дмитрия Ивановича. Проскользнуло искренне удивлён, словно он не подозревал такого развития событий. А знал Карамзин-старший всегда всё и обо всех. Вероятно, обмолвись Кирилл о планах хотя бы со случайным собутыльником в баре, до отца и тогда бы донесли. Но Кир не делился этими планами даже со Свиридовым, который мог бы дать толковый совет, потому что так было спокойнее и слаще думать о свободе: что знают двое, знает и свинья, так говорится в народе.