Хит сезона (сборник)
Шрифт:
Да мало ли что еще можно придумать! Тут есть где развернуться человеку с такой деловой хваткой, как у Геллера. Он опять заработает большие деньги, ведь такая газета неизбежно станет популярной. Она просто обречена на популярность!
Да-а, Геллер умеет выбрать верную позицию в любой ситуации! Вот тебе и немецкий еврей! Живет-то он в России, и нашим патриотам поучиться бы у него деловой хватке, а они копейки сшибают!
Это был сам по себе интересный сюжет, но, увы, не для нашего «Свидетеля». Единственная польза, которую я могла из него извлечь, – продать его кому-нибудь из своих конкурентов, например, «Тарасову» или «Тарасовским вестям». Впрочем, они еще настолько дремучи в понимании процесса коммерциализации межгазетных журналистских отношений, что им вряд ли придет в голову, что можно купить сюжет у своего конкурента. В «Тарасове» гонорара за написанный тобой лично материал не дождешься, что уж говорить о продаже сюжетов.
Остается просто выбросить Геллера из головы и заняться остальными.
Лидера демократов Никанорова я отыскала в его кабинете на третьем этаже.
Меня долго не пускала к нему его секретарша, расплывшаяся блондинка неопределенного возраста, явно злоупотреблявшая булочками с марципаном и пирожными в обеденные перерывы, и только после тщательного изучения моего редакторского удостоверения, после моих ссылок на знакомство с Неведомским, Геллером и другими лидерами фракций, после предложения обратиться за рекомендациями к Сидоровичу она нехотя разрешила мне проникнуть в кабинет своего начальника.
Никаноров сидел в кресле за своим столом, как-то сжавшись, и мне показалось, что на меня он в первый момент взглянул затравленно. Впрочем, он тут же взял себя в руки и принял обычный вид независимого ни от кого демократа, у которого, кроме его демократических принципов, не было за душой ни гроша.
– Чему обязан? – сухо и высокомерно поинтересовался он, пытаясь скрыть от меня свою тревогу.
Я представилась редактором газеты «Свидетель», чем повергла его, по-моему, в еще большую тревогу.
Он долго молча меня разглядывал, а я не спешила говорить первой. Мне гораздо важнее было почувствовать его душевное состояние, а оно всегда бывает красноречивее слов, которые человек произносит.
– И что же вы от меня хотите? – спросил он наконец, не выдержав молчания.
«А ты, дружок, трус! – подумала я. – Что это тебя так перепугало? Редактор скандальной газеты? Ты, может быть, боишься скандала? Какого именно? Уж не связанного ли со взятками? С подкупом накануне голосования?»
– Наша газета проводит опрос депутатов, голосовавших за принятие закона о легализации проституции в Тарасовской области, – заявила я ему, решив, что самое лучшее – провести разведку боем, а не ходить вокруг да около. – Мы хотим дать возможность всем заинтересованным депутатам высказать свое мнение четко и аргументированно: в чем они видят позитивное значение этого закона для нашей области?
– Я ничего не буду говорить об этом законе! – нервно воскликнул он каким-то визгливым голосом. – Я все сказал в своем выступлении на прошлом заседании Думы! Мне нечего добавить! Вы обратились не по адресу!
– А почему этот вопрос вас так взволновал? – спросила я. – Мы спрашиваем всех подряд, и никто еще не отказался высказать cвое мнение.
Никаноров посмотрел на меня с открытой ненавистью и прошипел:
– Кто вас послал?
Я посмотрела на него с недоумением.
– Никто, – пожала я плечами.
– Вы лжете! – заявил он. – Я прекрасно знаю, чьи это происки! Но у них ничего не выйдет! У вас – тоже! Никаноров никогда не предавал свои идеалы и никогда их не предаст! Избиратели доверили мне защищать демократические завоевания в Тарасовской области, и я ни на шаг… – вы слышите меня? – ни на шаг не отступлюсь от своих принципов! Так и передайте этим политическим шантажистам, любителям ловить рыбку в мутной воде политических интриг и закулисных заговоров! Мое мнение! Да, у меня есть свое мнение по любому вопросу, и я его выскажу. Но только тогда, когда для этого созреет политическая необходимость. Я не привык болтать языком зря, как это любят делать наши политические противники! Я всегда говорю, что демократические принципы нашего общества – это главное завоевание девяностых годов и главный итог всего двадцатого века!
– Ты чего разорался-то? – перебила я его. – Никто тебя трогать не собирается.
Он замолчал, сраженный наповал моей грубостью и наглостью.
Но, честное слово, я просто больше не знала, чем еще его можно остановить. Я видела, что в нем зреет очередной истеричный визг в ответ на мою грубость, и поспешила к двери.
Уже выходя в приемную, я решила нейтрализовать его вспышку гнева и перевести ее в привычное для него, по крайней мере сегодня, состояние испуга.
– Пока не собирается, – многозначительно сказала я ему. – Живи, Никаноров. Отстаивай свои принципы.
Последнее, что я видела, покидая его кабинет, – сжавшаяся в кресле фигура и затравленный взгляд, которым он меня провожал.
Никаноров меня тоже больше не интересовал. Он явно взял деньги перед голосованием по закону.
Но очень испугался после этого и теперь больше брать не будет – побоится. А раз так, то и следить за ним не имеет никакого смысла.
Пусть переживает свое падение в одиночку. Его еще, я думаю, достанут те, кто платил ему первый раз. Второе голосование ответственней первого, и просто так они его не отпустят.
Но это будет слишком экстремальная ситуация, чтобы отследить ее, не выдавая своего присутствия. Нет, Никаноров – неиграющая карта в моей игре!
Осталось всего две кандидатуры, и я даже порадовалась, что так оперативно удалось разделаться почти со всем списком. Глядишь, на все про все у меня уйдет всего полдня. А это очень кстати, поскольку времени у нас – в обрез!
Кондрашкин проводил совещание своей фракции у себя в кабинете, и меня, естественно, к нему не пустили. Я слегка расстроилась и принялась болтать с секретаршей, сообщившей мне, что совещание идет с самого утра, вот уже часов пять, что было уже два перерыва и что скоро, наверное, оно закончится, потому что больше пяти часов радикал-социалисты заседают только раз в году – когда обсуждают план мероприятий на самый великий, по мнению Кондрашкина, день – на Седьмое ноября.
Секретарша оказалась на редкость разговорчивой, и я минут за пять узнала о ней многое из того, что обычно люди о себе не рассказывают.
Например, что она не замужем, но у нее есть двое мужчин, с которыми она живет. Оба не подозревают о существовании соперника, а она ловко между ними лавирует и следит только за тем, чтобы они случайно друг с другом при ней не встретились.
«Как Кондрашкин мечется между ленинцами и анархистами, – подумала я. – Ждать мне его или не стоит?»
Еще секретарша рассказала, что ее зовут Света, что семь лет назад ее исключили из университета за участие в политических митингах и демонстрациях.