Хитрая злая лиса
Шрифт:
— Да? В Оденсе он совсем другой.
— Тот был чёрный, — мягко поправил министр. Вера посмотрела на него, убеждаясь, что он уже в порядке, скосила глаза на юную девушку и шкодно прошептала, прикрывая рот со стороны министра ладонью:
— А ещё «тот» был ужасно заварен.
Обе девушки захихикали, даже охранник улыбнулся, старшая Кан дрогнула щекой, но промолчала — она успела взять себя в руки и опять делала вид, что Веры здесь нет, Вера ей не мешала, она пила чай.
На миг подняв глаза от чашки к глазам девушки, которая наливала ей чай, Вера указала ей глазами на чайник и на министра, но девушка перестала улыбаться и опустила
«Но однажды стопудово.»
Повисла тишина, Вера пила чай крохотными глотками, полностью поглощённая вкусом и ароматом, и ощущением нарастающего шока и триумфа со стороны министра. Посмотрела на сидящую слева женщину и с интригующей улыбкой шепнула:
— Вы пишете стихи? Прочитайте что-нибудь. А то в моём мире они совсем другие, я в местных не разбираюсь.
Женщина подняла на Веру испуганные глаза, опустила, посмотрела на старшую Кан, та послала ей очень неприятный взгляд, способный заставить проглотить язык кого угодно. Но не госпожу Призванную.
— Ладно, я сама, — улыбнулась Вера.
Не-певчей птице в небе синем
Себя крылом не удержать —
Негоже ей, такой красивой,
Ей лучше молча подождать.
Ей подадут, её почистят,
И за неё всегда решат.
А ноги шепчут ночью птице —
Бежать. Хоть кругом, но бежать.
Висела такая тишина, что казалось, даже пар над чашкой издаёт какой-то звук. Вера подняла чашку поближе к лицу и убедилась, что действительно издаёт, что-то похожее на шорох. Сделала ещё глоток, и ещё один последний, поставила чашку на стол и улыбнулась девушке, которая его наливала:
— Обалденный чай. Спасибо.
— Я прочитаю, — слабым голосом сказала вторая женщина, Вера посмотрела на неё ободряюще, увидела в её глазах такое отчаяние, что по спине мурашки прокатились. Старшая Кан развернулась к ней и посмотрела на неё в упор, женщина сделала глубокий вдох, как будто собралась читать, несмотря ни на что, и старшая Кан крикнула:
— Ми Рин! Не смей.
Вздрогнули даже солдаты, Вера внимательно смотрела на бледное лицо женщины, чтобы успеть поймать её взгляд, и когда поймала, чётко произнесла с железной уверенностью:
— Позже.
Старшая Кан развернулась к Вере, посылая ей такой же злой взгляд в упор, Вера широко улыбнулась и шёпотом пригласила:
— Ну?
Старшая Кан опять задохнулась от возмущения, Вера почувствовала, как министр дёргает её за рукав, посмотрела на него — он указал глазами куда-то вниз. Она посмотрела туда и увидела старшую Хань. Жизнерадостно улыбнулась министру и сказала:
— Матушка ваша. Подойдём, поздороваемся?
Он улыбнулся холодной металлической улыбкой и сказал громко и чётко:
— Хотите поблагодарить её за приглашение в дом Кан?
Замер даже воздух.
Старшая Кан застыла, забыв моргать и дышать, Вера улыбнулась ей персонально, отточенным движением встала из позы лотоса с мягким поворотом, оказавшись к ней спиной, но продолжила движение головой и плечами,
— Было очень приятно познакомиться. — Перевела взгляд на девушку справа и женщину слева: — Спасибо за чай, жду стихи. Прекрасного вам вечера, пойду дальше раздавать позитив.
Надела туфли, протянула руку министру, он встал, поклонился всем и молча вышел следом за ней.
***
8.44.17 Поклон матушки министра Шена
Когда они спустились по лестнице, Вера осторожно посмотрела на министра и спросила:
— Нормально?
Он кивнул, она остановилась и развернулась к нему лицом, взяла за обе руки, заглянула в глаза и спросила:
— Точно? Хотите домой? Водички попить, успокоительного накапать, подушку, может быть? Поплакать? Нет?
— Я в порядке, — тихо сказал он.
Она сжала его руки сильнее и потребовала с суровым сочувствием:
— Говорите правду, я пойму.
— Честно в порядке, — тем же машинным тоном ответил он, чуть улыбнулся и сказал шёпотом: — Давайте с матерью закончим, а потом уже домой. Я оптом.
— Хорошо.
Она осмотрела ближайшую площадь, где было пять больших компаний, в одной из них с кем-то раскланивалась мать министра, вся шикарная и в огромном парике. Рядом с ней ходил один из мужчин старшего дома Кан, который раньше был в свите правителя Кана, он заметил Веру и отвернулся.
Крепко взяв министра за руку, Вера заглянула ему в глаза и тихо сказала:
— Кланяйтесь матушке одновременно со мной. Хорошо?
— Зачем?
— Надо так, хитрость такая. Пару слов, быстро кланяемся и сразу уходим, чтобы никто ничего не успел сообразить. Хорошо?
— Да.
Он всё ещё выглядел так, как будто двигается и говорит через силу, настолько захваченный процессами, происходящими внутри, что весь внешний мир оставался где-то на задворках. Вера перестала дурачиться и сказала серьёзно:
— Если вы не готовы, то лучше не надо.
— Я в порядке, — он собрался, осмотрелся, как будто для того, чтобы вспомнить, где находится, отцепил Верины руки от своих и аккуратно положил её ладонь на свой локоть, решительно кивнул и сказал чуть живее, с долей веселья: — Я готов, добейте меня. И пойдём орать в подушку.
— А вы не боитесь, кстати, свой офигенный амулет для телепортации так открыто демонстрировать?
— Нет, это замысел. Пусть все знают. Кто ко мне с мечом придёт — тот этим мечом по шее и получит, для начала плашмя, потому что я добрый, но только на первый раз, на второй я уже не добрый. А меч я оставлю себе, потому что я жадный. То есть, я должен это скрывать, конечно — цыньянские мужчины обязаны быть щедрыми, поэтому я прикидываюсь. Но меч, который направили против меня, я отберу, не из жадности, а в назидание. В древности так оправдывали свою жадность, потому что тогда меч был реально дорогой и редкой штукой, их берегли, пойти в атаку и вернуться без победы и без меча было позором хуже смерти. И сейчас, на самом деле, тоже так, хотя это больше психологическое теперь, сталь подешевела. Но всё равно, в этом вопросе я старомоден, мне это нравится, сама фраза даже красиво звучит. Кто ко мне с мечом придёт, тот им и получит — так это работает, и работало всегда, но некоторые охреневшие предатели об этом почему-то забыли. Пора напомнить.