Хобо

Чирич Зоран

«Слушай, ты что, я же не женился», я, наконец, решил отреагировать на слова Йоби.

«Это хуже женитьбы», продолжал причитать он. «Ты не знаешь Барона».

«Я знаю, что он твой дальний родственник, так?»

«Нет у него ни родственников, ни друзей. Общей крови у него нет ни с кем».

Всю жизнь мне везло на вампиров, зомби, так называемых друзей, и я уже перестал бороться с этими чудовищами. Однако слушая сейчас Йоби, я не выдержал и спросил себя: ну что они ко мне вечно лезут?

«Хорошо, считай, что у тебя получилось», я поднял руки как знак того, что сдаюсь. «Ты меня испугал».

«А ты меня», он не хотел сдаваться. И впал в задумчивость над стаканом минеральной воды, из которой вышел весь газ. Я присоединился к нему в медитации, посасывая кусочек лимона. Мы стондировали всухую. Еще немного стрейт-молчания.

Еще по сигарете. Еще немного темноты. Еще пустоты. Еще неона. А вот и бритая голова, яркие брови и орлиный индейский нос. Он скользил бесшумно, извиваясь как кобра, в любой момент готовый к броску: «О, Йоби. А что ты здесь делаешь? Сегодня тебя нет в списке на продажу», первый укус.

«Не припомню, чтобы я когда-нибудь был в твоем списке». Он казался выше ростом, когда говорил. Я видел его язык, шевелящийся как у змеи.

«Тем лучше для тебя», Пеня оскалился, показывая здоровые белые зубы. У него были такие зубы, которые требовали демонстрации.

Йоби его игнорировал всем своим существом. Его ввалившиеся глаза смотрели на меня. Сейчас и он скалился. Еще одна мелкая игра. Может быть, и я должен оскалиться и спросить Пеню, вставил ли он этой ночью. Нет, было бы неразумно имитировать перед ним Барона. «И чем ты сейчас занимаешься?», желтоватые маслянистые глаза Пени выражали злобную неумолимость.

«Да вот, прощаюсь», проговорил Йоби, встал и ушел.

Пеня проводил его взглядом, проворчав свой диагноз: «Нет такого наркотика, который мог бы ему помочь».

«Куда едем?», спросил я, чтобы пресечь дальнейшие комментарии.

«Да так, кое-куда», сказал он отсутствующе. Он обдумывал, какую из официанток позвать.

Мы прокатились по Бульвару, потом выехали на Доню Трошарину и направились в сторону квартала «Четыре генерала», покружили по умытым улицам, которые являли собой образчики декаданса современного разлива, потом спустились вниз к последнему развороту и по автомагистрали вернулись в даунтаун. Убедившись, что за нами нет хвоста, забрали нашего человека на парковке напротив городского гаража. В ту ночь «нашим человеком» был обученный профсоюзный дилер, старый клиент, который заказал гораздо больше стаффа[23], чем обычно. Пеня считал, что пахнет жареным, хотел его проверить, поэтому мы продолжали кататься по оживленным улицам. Крепыш с детским лицом в полосатых брюках дудочкой вертелся на переднем сидении, а Пеня его обыскивал, манерами напоминая пидерского сутенера. Деньги катались с нами, в бардачке. Когда мы проезжали мимо торгового центра «Малча», окруженного огромными двуспальными диванами, елками, безвкусными канделябрами, интеллектуалками с ранцами за плечами и занюханными мастерскими, в которых хозяева практикуются в редких ремеслах, Пеня спросил меня: «Как ты думаешь, возможно ли вырвать у человека сердце? Просто так, голыми руками?».

Я понял вопрос, то есть я понял, кому на самом деле он был адресован. «Зависит от человека», сказал я. «Кто-то может это сделать, кто-то не может». Я сзади ощупал взглядом нашего спутника, прикидывая, где у него сердце.

«Я тоже думаю, что есть люди, которые это могут», Пеня бог знает в который раз скосил глаза на зеркало заднего вида, проведя языком по тонким губам.

Наш молчаливый спутник громко дышал и еще громче пускал слюни и сопли. Из носа у него лило так, как будто он плачет, и он подтирал его рукавом джинсовой рубашки. «Сколько нам еще осталось?», похоже, он устал хлюпать носом.

«Сколько Бог даст», пробурчал Пеня.

«Я имею в виду — ехать», котик немного пришепелявливал. А может так казалось оттого, что у него текли слюни.

«Не спеши», Пеня добавил соли и перца. «Нам нужно осмотреть участки для бассейнов и теннисных кортов. Наш хозяин любит вкладывать».

Время сочится по капле, когда имеешь дело с барыгами, эти торгаши, лживые и мелочные, все похожи друг на друга, они не дотягивают ни до преступников, ни до наркоманов. Я думаю, Пеня жестоко страдал, если ему когда-нибудь приходилось тратить на кого-то из них пулю. Он считал их слабоумными нытиками и доносчиками от рождения и поэтому был осторожен. Когда он сам упаковывал героин в фольгу, то пользовался хирургическими перчатками, или же заворачивал пакетики в туалетную бумагу. Чтобы не оставлять отпечатков пальцев. Некоторые правила не учат, они подразумеваются сами собой. Потому что стоит оступиться, и уже не встанешь. Заключив, что все чисто, Капо ди тутти капо[24]

остановил машину перед шлагбаумом в Палилуле и выгрузил «нашего человека», кратко проинструктировав его. В ту ночь тридцать пакетиков турецкого коричневого сахара высшего качества ждало под одной из шпал метрах в ста от железнодорожного переезда рядом со Святоникольской церковью. «Наш человек пошел «пересчитывать шпалы», а мы поехали дальше, в горку, свернули на первую улицу и направились к ближайшей заправке — залить полный бак и понаблюдать за движением транспорта.

«Деньги не хочешь пересчитать?», я переместился на переднее сидение.

«Какие деньги?». Бритая голова нажала на газ.

Я не стал повторять вопрос. «Наш человек», может быть, и мог бы кинуть меня или какого другого связника Барона, но только не Пеню. Барыги не самоубийцы. Должно быть, поэтому мне нечему было учиться у них.

Мы пошли в одну из «служебных» квартир. Комфортный флэт для комфортных людей. Внутри все было заполнено и расставлено, приготовлено и нетронуто. Я налил себе, выпил, снова налил. Пеня сначала звонил по телефону из прихожей, потом присоединился ко мне. Для того чтобы разогреться, ему много не потребовалось. Он включил телевизор, прокрутил каналы и остановился на баскетболе. «Джазисты» как раз громили «Пистонсов». Пеня был не против. Поднял стакан за будущую победу. Мы заняли позицию и начали смотреть и наливать. После третьего наливания зазвонил звонок входной двери. «Иди, открой», Пеня был прикован к экрану. Перед дверью стояли двое. Одного я уже знал, рябой сморчок, один из уличных охранников Барона. Его ломало, он весь дрожал от нетерпения. Красавчик работал за дозу из «процента». Второй был старше и носил одежду из микрофибры кислотного розового цвета, как цикламен. Кричащий эффект был галлюцинацией, которую можно пощупать. Казалось, глаза заливает карминная краска.

Я провел их в комнату с телевизором. «Ха!» — это было все, что произнес Пеня. На них он даже не глянул. «Ха» звучало не как приветствие, а скорее как удивление или протест против какого-то решения судьи. А он был фанатом эн-би-эй. Гости разместились на трехместном диване, отказались от выпивки и взялись за сигареты. Я вернулся на свое место в углу и продолжил наливать себе, искоса наблюдая за ними. Игру комментировал немецкий комментатор, его резкие «р» и «ш» не мешали «джазистам» увеличивать разрыв в счете. Тот, что был старше, заерзал, возможно, он был футбольным типом. У него было круглое лицо, пухлые кисти рук, покатые плечи, извилистый шрам над верхней губой. Видно, хорошо ему кто-то вмазал, но наверняка это был не рябой сморчок, который как-бы-конспиративно-но-так-чтобы-увидел-тот-кто-должен-видеть прикасался к нему локтем. Они были похожи на заблудившихся туристов, которые стоя на перекрестке, пялятся на слепую карту. Эти пялились на Пенину широкую спину, которая вздрагивала всякий раз, когда мяч снова оказывался в корзине «джазистов». Наконец, после еще двух тайм-аутов и рекламного блока рябой сморчок набрался храбрости и спросил: «И, Пеня, что там у нас?». То, что от него осталось, таяло от безграничной любезности.

«Вот, двое этих», Пеня пытался гипнотизировать телевизор.

«Какие двое?», сморчок уже был загипнотизирован.

«Мэлоун и Стоктон», Пеня зацокал языком как спортивный комментатор в момент экстаза.

«А, эти», уличный курьер пытался переключить Пеню на себя. «Пеня, я привел человека»

«Не переживай», над бритой головой стоял голубой нимб света из телевизора.

Старший из них словно окоченел вместе со своим нарядом, который он носил как знамя. Его шея странно искривилась от того, что он пытался увидеть, что происходит на экране. От рябого красавчика не скрылось это отчаянное усилие, и он перешел на прессинг, не спрашивая, в какую корзину нужно бросить мяч. «Человек интересуется Психом Паки».

«Псих Паки не в первом составе. Сейчас игру ведут другие». Это были тактические попытки перехитрить друг друга на дистанции от левого до правого яйца.

«Какие другие, Пеня?», у рябого выскочили два здоровенных прыща. Пока только красные выпуклости, без гнойника наверху.

Пеня ответил ему таким голосом, как будто возвещал откровение: «Стоктон-Мэлоун, Мэлоун-Стоктон». Любой спортивный комментатор это некрещеный проповедник. «Как ты думаешь, диджей, они тоже мормоны, как и их болельщики?». «Этот, Стоктон, вероятно да», я замер с бутылкой в руке, из которой наливал в свой стакан, «посмотри на его прическу».