Ходоки во времени. Время во все времена. Книга 4
Шрифт:
Внезапно вспомнил…
И простонал от мертвящей ненависти.
Само водворение Сулейка в небольшую общину конца третьего века километрах в двухстах к северу от Рима, где ходок, оказывается, выполнял какую-то коллективную обязанность, не заняло у Ивана ни труда, ни времени. Зато привести Сулейка в надлежащий вид пришлось и попотеть, и понервничать.
Иван оставил его в глухой тайге всего на день реального времени, но тот словно прожил в забвении не меньше года. Он словно одичал, потеряв всё человеческое, понимание и речь в том числе.
Увидев возникшего почти рядом с ним Ивана, он бросился под защиту толстого ствола сосны, издал заунывный звук и приготовился к обороне. Прошло не менее получаса, пока Иван, взывая к нему и показывая жестами, что от него никакой угрозы нет, не воскресил в нём искру понимания. Наконец, Сулейк узнал его, печально посетовал, что когда-то давно отказался стать бродячим актёром и показывать фокусы, а затем надолго впал в меланхолию.
Иван развёл костёр, накормил оголодавшего Сулейка едой, найденной в его же рюкзаке. Едва разговорил его, а тот вздрагивал от каждого сказанного слова. Наконец, Иван добился от него желаемого, и Сулейк назвал точку зоха, куда его определить.
Оставляя его в общине, Иван, прощаясь, сказал, хотя и без надежды на понимание:
– Посиди здесь с год, подумай.
И стал на дорогу времени…
Затем с Симоном провели душещипательную беседу с Уршаем. Ходок со всеми увещеваниями охотно соглашался, но глаза его бегали, уходя от прямого взгляда собеседников. Известие о наказании Сулейка выслушал, но явно не поверил, что такое может быть. Даже сложил обветренные губы в презрительной усмешке, хотя кивком головы он как будто внял всем словам, сказанным Иваном…
Но вся эта никчёмная, по мысли Ивана, возня с ходоками сразу отошла в область ничего не значащих событий…
Он только-только материализовался в своей квартире, успел лишь поприветствовать Учителя, занятого с Джорданом чаепитием, как звякнул звонок входной двери.
Что-то, наверное, Симону понадобилось, – подумал Иван, открывая дверь. Но за ней стояла соседка из квартиры напротив.
Невысокая, сухая, въедливая, Людмила Андреевна, так её звали, со дня поселения в доме относилась к Ивану с почтением за рост и обходительность. Иван никогда не забывал с ней вежливо раскланяться, пожелать здоровья. Однако чисто соседские отношения не сблизили: Иван с утра до вечера пропадал на работе, а дети Людмилы Андреевны не забывали, к случаю и без оного, подбрасывать внуков, так что ей хватало собственных забот. В последнее же время даже редкие встречи, чтобы хотя бы поздороваться, прекратились, так как Иван стал забывать обыденный способ покидать и возвращаться к себе через дверь.
– Да… э-э… Людмила Андреевна, – растерялся он и едва вспомнил её имя.
– Вот вам, Иван Васильевич, передача, – она протянула ему сложенный лист бумаги, а сама осуждающе смотрела ему подмышку – Очень просили передать, и чтобы никто не видел… – голос её упал.
Из-под руки Ивана протиснулся к двери Сарый, а за ним, тоже пытался посмотреть, что происходит, Джордан.
– Здравствуйте! – тоном давнего знакомства поздоровался Сарый. – А мне ничего нет?
Соседка уже одёргивала руку с запиской, Иван едва успел перехватить её.
– Не беспокойтесь, Людмила Андреевна, никто знать не будет, – заверил он, заталкивая Сарыя за спину. – Спасибо!
– Ну… – покачала она головой. – Очень просили.
– Их что, много было?
– Двое. Такие… – она поджала губы, – чистенькие.
– Спасибо!
Закрыл дверь, обернулся. Сарый отпрянул, а Джордан скрылся в комнате.
– Учитель, вам что, пишут? И часто? – насмешливо осведомился Иван.
– Я подумал, если тебе, то и – мне.
– От кого это? – заинтересовался ученик.
– А тебе от кого? – нашёлся Сарый.
– Сейчас посмотрим… Пойдём в комнату.
– Разденься и разуйся, – напомнил Сарый, с укоризной глядя на покрытие пылью сапоги Ивана.
– Ну, да… Чистенькие, значит.
– А?
– Это я так. От соседки услышал.
– Чего это она так на нас грозно смотрела? – спросил Джордан.
– Чтобы не высовывался! – отрубил Иван, снимая с себя походную одежду.
Босиком прошёл в комнату, развернул лист записки.
Текст её был написан от руки, и изобиловала матерными словами – через слово. Писал Алим. Колобок, эта тварь, подонок и… остальное не для прочтения… не сознаётся в убийстве Кешки. Мало того, грешит на него, Ивана. «Видел, говорит тебя, а ты сваливаешь всё на него, свидетеля».
Алим просил о встрече, чтобы тет-а-тет с этим поганцем уличить его. Предлагал время и место, где можно найти в мире с Колобком, которого он попробует изолировать, чтобы не дёргался, и, вообще, чтобы встреча прошла без эксцессов.
Было указано и время встречи – сегодняшний вечер к часам девяти. А место…
Иван когда-то там побывал: две захламлённые донельзя комнаты в старом доме у Сенной площади, доставшиеся якобы Алиму в наследство от прабабки. Они там собрались тогда в немалой компании по случаю приезда из Казахстана ребят однополчан. Посидели хорошо. Поговорили. Иван домой добрался лишь к утру, и на работу не пошёл, завалясь спать до вечера…
Прочитав объёмистую записку и вытряхнув нецензурности, Иван уяснил заботу Алима, тем более она касалась его самого. Ведь Колобок – паршивец убил Кешку, а подставляет его. Но…
Иван почесал затылок, глянул на часы – половина шестого. Времени достаточно, чтобы помыться и поесть. Но надо ли туда идти, изобличать? Видеть толстую морду Колобка? И кто те двое, что принесли записку? Одним может быть Амин. А второй? Не Колобок же… Чистенькие…
Но и не идти, тоже не выход. По делу убийства Кешки, наверное, заведено уголовное дело. Докопаются до Колобка, значит, выйдут и на него. Вот тут-то и начнутся для него неприятности: придётся уходить в прошлое и носа в настоящее не совать.
Принятый душ не принёс облегчения. Мысль за мыслью, предположение за предположением переполняли его. Амин, поди, проговорился, кто видел Колобка в момент убийства им Кешки. Вот Колобок и городит теперь небылицы, хотя точно знает, что Иван на подобное не способен. Впрочем, а кто способен? Тот же Колобок. Разве можно было подумать, что он поднимет руку на того, с кем прошёл бои и армейские невзгоды?
Надо бы заставить Колобка пойти куда следует, и сознаться в содеянном преступлении.
Но он же приплетёт и его!..