Холодный огонь
Шрифт:
— Но почему? Я нигде не читала про упырей и вурдалаков. Скажите, а если проткнуть их осиновым колом, отрезать голову и набить рот чесноком…
— Маргарет! — поперхнулся комиссар. — Где ты набралась этих отвратительных вещей?
— Я прочла…
— Я скажу твоей матери, чтоб она внимательней следила за тем, какую чушь ты читаешь. А сейчас, будь добра, мы работаем!
Маргарет с явным разочарованием попрощалась. Когда она упорхнула, словно лесная фея, пес ткнул Натана лапой и умоляюще уставился ему в лицо.
— Даже не спрашивай,
Последняя, пятая, жертва больше напоминала комичную до жути скульптуру, чем труп. Лонгсдейл уже избавился от льда, однако лучше не стало. Кеннеди задумчиво постукивал усопшего пенсне по пальцу.
— Чистый лед, — сообщил патологоанатом комиссару. — Разве что не тает.
Бреннон постучал костяшкой пальца по заледенелому отвороту сюртука. Тот отозвался нежным позвякиванием.
— Боюсь, — сказал Лонгсдейл, — что при попытке вскрытия тело либо раскрошится, либо развалится на куски. И собрать его обратно мы уже не сможем.
— Я все же склонен отпилить один палец и изучить срез, — решительно произнес Кеннеди.
— Но вы хоть можете сказать, что это за хрень?
— Объятие утбурда, — ответил консультант. — Жертвы после него выглядят именно так. Если, конечно, утбурд их бросает. Чаще всего он растирает их в крошку.
— То есть нам еще повезло.
— Именно.
Кеннеди укрепил на носу пенсне, взял пилу и примерился к мизинцу.
— Эй! — рявкнул Бреннон.
— Вам не нужна причина смерти?
— Причину смерти, — процедил комиссар, — я отлично вижу и так. Как вы думаете, что это? — он провел пальцем по извилистой алой ленте, которая тянулась поперек весьма упитанного живота жертвы. На ленте висел золотой медальон.
— Я бы сказал, что это знак отличия какого–нибудь клуба для сливок общества, — Кеннеди склонился над медальоном. — «Сыны Блэкуита». Хм. Может, Бройд его знает? Перед нами мужчина лет пятидесяти или пятидесяти пяти, одетый в дорогой костюм и дорогие ботинки. Рост около пяти футов шести дюймов, лицо багровое, я бы предположил одышку как следствие проблем с сердцем и сосудами; а печень наверняка отмечена следами возлияний.
— Что–то он шибко вырядился. Кеннеди, вы знаете, сколько в городе клубов, где развлекаются эти ваши сливки?
— Довольно много. Думаю, каких–нибудь «Сынов Блэкуита» мы среди них найдем. Считаете, он попал в лед прямиком из клуба?
— Такие важные господа пешком не ходят. Разве что пару ярдов от крыльца до экипажа.
— Но что мешало ему заехать в какой–нибудь бордель по дороге домой?
— Это, — комиссар потыкал пальцем в сюртук. — Костюм. Он без шляпы, трости и верхней одежды. Взгляните на пятна на ботинках. Они промокли насквозь еще до того, как голубчик попал в объятия утбурда. Брюки тоже мокрые до колен. Хоть тут все и оледенело, пятна видны совершенно ясно, — Бреннон побарабанил пальцами по столу. — Лонгсдейл, у него там цепочка от часов
Консультант покачал головой.
— Ладно, к черту. Куда можно пойти в таком виде в ночь, когда язык к зубам примерзает? Лонгсдейл, он мог выскочить из клуба на зов этой гадины? Как Мерфи?
— Вполне.
— Выскочил и бежал. Либо к ней, либо от нее, но достаточно долго. Рожа у него весьма напуганная.
— Если он встретил утбурда — то ничего удивительного, — консультант осторожно провел скальпелем по корочке льда на часах, и труп угрожающе захрустел. — Боюсь, определить время смерти по часам мы не сможем.
— То есть лучше оставить все как есть и надеяться, что он не растает к черту до приезда родственников?
— Он не растает, — ответил Лонгсдейл. — Это я могу гарантировать совершенно точно.
— Ладно. Если вы закончили, я пришлю Эдди — пусть нарисует портрет жертвы. Я отправлю детективов в клуб, но меня до четырех не будет. Так что, ежели они управятся раньше, то вы, — Бреннон кивнул на консультанта, — можете прочесть их рапорты.
— Зачем? — удивился тот.
— Они будут допрашивать прислугу. Не может быть, чтобы табун лакеев и официантов ничего не заметил. Ничего по вашей части, я имею в виду.
— А вы куда?
— По делу, — сухо отозвался Бреннон. — Буду искать женщину.
Дом пивовара Мерфи при свете для выглядел куда приятней, чем ночью. Приземистый и темный, как и многие дома в этих местах, на вид довольно мрачный, но ухоженный. Мерфи–младший чистил резные ставни, на свежевыкрашенном крыльце трепетали черные ленты. Вдова вешала на дверь траурный венок. Бреннон перевел взгляд на портрет незнакомки; ветер с озера сердито дергал бумагу, пытаясь вырвать из рук. Комиссар толкнул калитку и зашагал к крыльцу.
— День добрый, — сказал он, и миссис Мерфи подпрыгнула, как коза. На ее лице промелькнуло такое выражение, будто комиссар едва не поймал ее с поличным.
— Вы! — вырвалось у женщины. — Опять?!
— А то. Знаете эту? — Натан сунул миссис Мерфи портрет белокурой незнакомки. Это был тычок наугад — в основном, от того, что комиссару хотелось нащупать хоть какую–то связь между пивоваром и остальными. Вдова вгляделась в портрет и громко фыркнула:
— Еще бы! — у Бреннона перехватило дыхание. — Эта девка была у нас приходящей горничной. Но я ее выгнала, едва она пузо нагуляла. Взяли моду — чуть что брюхатиться!
— И где она теперь?
— Откуда мне знать?
— Но имя–то вы помните?
— Вот еще. Стану я имена служанок запоминать. Много чести! Я ее звала Хеди. Она и по–нашему то говорила через раз еле–еле.
Бреннон пристально посмотрел на миссис Мерфи. Она покраснела и раздраженно теребила фартук.
— Как в лучших домах, а? — вкрадчиво спросил комиссар. — Всех горничных зовут Абигаль, а у вас–то целый штат прислуги.
Вдова отвернулась к венку и стала расправлять ленты.